09.12.2009 | Игорь Бунин

Модернизация и перезагрузка

В настоящее время в России существуют два подхода к модернизации. Первый связан с пониманием модернизации как цели, масштабного проекта, охватывающего практически все стороны жизни государства и общества. Это и экономика, и социальная сфера, и культура, и политика, хотя политические изменения в этой трактовке должны проводиться в рамках осторожной либерализации, сохранения баланса между новым и старым. Например, в ближайшее время речь идет о возможности ограничения использования на выборах административного ресурса, но не об отказе от привилегированного статуса одной политической партии. Однако такой шаг может создать задел на будущее – в данном случае, сейчас важнее политический вектор. Общественно-политическая сфера названа здесь не случайно – модернизация, понимаемая как инновационный процесс, требует большого количества акторов, причем государство может выступать в качестве инициатора и поддерживающей силы, но не доминировать в этом процессе…

Потенциально такие акторы в современной России есть – это «активное меньшинство», представители бизнеса, интеллигенции, образованная молодежь. Однако эти слои разочарованы в современном государстве, считая его коррумпированном и неэффективным. Они не выходят на улицы (не видят в этом смысла), но реагируют иначе – цинизмом, абсентеизмом. Если убедить этих людей, что власть готова к серьезным изменениям – в том числе к превентивному самоограничению, что имеет мало примеров в российской истории (на память приходят Великие реформы Александра II) – то они, в свою очередь, будут больше доверять ей и ее инициативам, постепенно включаясь в их реализацию.Второй подход – модернизация как средство для локальных улучшений в экономике, в области государственного управления и некоторых других сферах. Такую чисто технологическую модернизацию можно проводить вне масштабного проекта и без политической составляющей. Дать больше денег на космические исследования, новые виды вооружений, другие области применения высоких технологий. Основным актором модернизационного процесса в этом случае является государство, перераспределяющее финансовые ресурсы в пользу высокотехнологических отраслей и осуществляющее оптимизацию управленческого процесса. Общественная инициатива в этом случае полезна лишь как сугубо вспомогательный фактор. В принципе, мы это уже проходили – политика советского времени (до горбачевского ускорения 1985 года включительно) которая лишь пыталась оттянуть неизбежный обвал, не идя на решительные превентивные шаги. Последующие запоздалые и импульсивно проводимые политические реформы уже не могли изменить ситуацию.

Первый подход – это диалогичная модернизация, она невозможна без серьезного и уважительного диалога с обществом. Второй подход не исключает сценария авторитарной модернизации (хотя и не делает его единственным). Надо только учесть, что авторитарная модернизация может быть эффективно реализована при переходе от аграрного общества к индустриальному. Как это делал Ататюрк, навязывая обществу французский гражданский кодекс и европейские головные уборы (причем за ношение на голове фески можно было бы поплатиться головой). В этот же период определяющую роль играла военная модернизация, связанная с переделом мира. Сейчас речь идет о трансформации – по возможности, менее болезненной – индустриального общества в постиндустриальное, где авторитарные методы становятся архаичными, «ручное управление» все более вытесняется более современными правилами и технологиями. А военная составляющая приобретает вторичный характер – точно так же, как «жесткая сила» постепенно уступает место «мягкой». В этой ситуации достоинства авторитарной модернизации исчезают.

В случае реализации сценария локальной технологической модернизации перезагрузка отношений с США, выстраивание более эффективной системы взаимоотношений с западным миром является факультативной. Можно увеличить расходы на высокие технологии и закрывать глаза на ядерную программу Ирана. Однако при сценарии комплексной модернизации, Россия должна сделать и цивилизационный выбор, определиться, «с кем мы» - с демократическими странами или с авторитарными режимами. Причем речь идет не столько об идеологическом, сколько о сугубо прагматическом факторе. Потому что жизнь сложилась так, что только с Запада можно получать новые технологии и разработки, пусть и придуманные китайскими учеными, но в американских университетах. Именно с Западом возможен серьезный диалог в области идей, который бы не повторял «зады» дискуссий полувековой давности. Представляется, что российская президентская власть это понимает. По словам Медведева, «наши отношения с другими странами должны быть также нацелены на решение задач модернизации России. Нам нечего, как принято говорить, «надувать щеки». Мы заинтересованы в притоке в страну капиталов, новых технологий и передовых идей». Действительно, капиталы можно получать и из Китая, но не более того – в противном случае, можно оказаться в роли сырьевого партнера Китая и. одновременно, большого «Черкизовского рынка» для его продукции. Разумеется, речь идет о выборе геополитического приоритета, а не об отказе от проведения многовекторной внешней политики. Можно одновременно взаимодействовать с США, Францией, Китаем и Венесуэлой – надо только четко понимать, какой вектор является основным.

В связи с этим возникает вопрос о характере российской модернизации – представляется, что при обоих сценариях она носит «догоняющий» характер. Это объективный факт, и не стоит его стыдиться, воспринимая, как нечто унизительное. В конце концов, путем догоняющей модернизации идут самые разные страны – от Японии до Испании, от азиатских тигров до Португалии – причем нередко успешно. Проблема не в «догоняющем» характере модернизации, а в ее последовательности, комплексности и превентивности в сочетании с укорененностью в обществе и национальной традиции.Действительно, надо понимать, что цивилизационный выбор не означает цивилизационного романтизма. Опыт Японии периода реставрации Мейдзи показывает, что, проводя политику превентивной модернизации и осторожной вестернизации с учетом национальных традиций, страна имеет возможность существенно повысить свою конкурентоспособность и, одновременно, сохранить идентичность, уникальность. В современном мире уникальность – но только конкурентоспособная, без излишней ностальгии по морально устарелым вещам – ценится высоко, так как противостоит всеобщей обезличенной унификации. Таким образом, Россия (по Тойнби) может остаться в рамках традиционной для нее православной цивилизации, но при этом видоизменить ее характер, адаптировав к реалиям современного глобального мира. И, напротив, китайский опыт XIX столетия, равно как и советский прошлого века, свидетельствуют об ограниченности возможностей сугубо технологической модернизации. Равно как и современному Китаю, похоже, придется пойти на осторожные политические изменения, соответствующие развитию экономики – причем в обозримом будущем. Это востребует новое поколение, получившее современное образование, которому становится тесно в существующих рамках. И здесь для Китая, так и для России важно не упустить момент.

Игорь Бунин – президент Центра политических технологий

Текст выступления на конференции «Россия – США – Европа: что угрожает перезагрузке?», Институт актуальных международных проблем Дипломатической академии МИД России, Москва, 09.12.2009 г.

Версия для печати