10.03.2010 | Игорь Бунин, Борис Макаренко, Алексей Макаркин

Консилиум: Модернизация как лечение

Владислав Иноземцев считает окончательным диагноз о неспособности российского общества к модернизации: мы слишком богатые и слишком гордые, слишком ленивые и слишком разочарованные («Окончательный диагноз», «Ведомости» от 24.02.2010, стр. 04). Аргументы веские, но, осмелимся напомнить, окончательным диагноз бывает только у патологоанатома, а покуда пациент жив, даже самые тяжелые заболевания можно и нужно лечить.

Россия действительно больна неспособностью к качественному развитию. «Нулевое десятилетие» дало стране немало, в первую очередь впечатляющие темпы роста и долгожданное ощущение стабильности. Но в смысле качества роста, увы, эти годы остались почти нулевыми. Высокие темпы обеспечивались ценами на нефть, порожденным сырьевыми доходами потребительским спросом и надутым пузырем фондового рынка, потому и падение в кризис оказалось глубже, чем в Европе и Америке. Три остальные страны из столь полюбившейся нам аббревиатуры БРИК (Бразилия, Индия и Китай) в кризис даже укрепили свою конкурентоспособность, мы же провалились. Мы — страна не только самого дорогого дорожного строительства, но и самых дорогих марлевых масок. Добавьте к этому заголовки только последних месяцев: госкорпорации в нынешнем виде не работают как институты развития, сроки инвестиционных программ срываются, буксует профессионализация армии, коренных реформ требуют милиция, пенитенциарная система, пожарный надзор. И тут еще Ванкувер.

Весь этот перечень — далеко, кстати, не полный — не означает, что общество захотело модернизации. Но ощущение исчерпанности возможностей прежней модели или тупиковости пути распространяется все шире. Чувствуют это и элиты, о чем свидетельствует, например, исследование фонда «Либеральная миссия», и средний класс — такой вывод следует из недавних социологических замеров нашего центра. Другими словами, пациент понял, что нездоров. В жизни нередко случается, что заболевший наплевательски относится к своему здоровью. Это неразумное поведение, но забота о здоровье все-таки личное дело. Будет трагедией, если, понимая нездоровье нации, активный и образованный класс разведет руками и послушается окончательного диагноза доктора Иноземцева.

Нигде в мире модернизация не начиналась по воле масс. Ни за одну не голосовали на референдуме. Потому что на стартовой точке модернизаций и демократий-то не было — они появлялись на разных точках модернизационного процесса. И ни одна модернизация не порождалась самолюбованием и ощущением собственного величия. Ее начинал правитель или элита либо от стыда по поводу проигранной войны (как в России эпохи Александра II или Японии 1950-х), либо из страха утраты национальной независимости — как было в петровской России или Японии эпохи Мэйдзи. Везде воля правителя поначалу опиралась на меньшинство в элите, преодолевала сопротивление косного большинства и сталкивалась с проблемой вовлечения общества в процесс реформ.

Это общие закономерности. Но в России и они будут работать по-своему.

Во-первых, Россия — слишком зажиточное, диверсифицированное и образованное общество, чтобы порождаемые новой динамикой конфликты и противоречия можно было разрешить авторитарным ручным управлением. По величине ВВП на душу населения выше России только демократии и нефтяные Эмираты, ближайшие недемократические соседи — Белоруссия и Венесуэла — уже намного беднее. «Нефтяное проклятие» в России, почти как в Эмиратах, обогатило элиту и тем самым перетащило в XXI век архаичные, пахнущие феодализмом общественные отношения, не позволило проявиться главной инструментальной ценности демократии как механизму мирного разрешения конфликта. Если не начать создавать такой механизм сейчас, велики оба риска — и ошибочных стратегических решений, против которых будет некому возражать, и столь интенсивной подковерной борьбы, что никакой модернизации не получится. И чем меньшую эффективность будет демонстрировать бюрократия, тем громче она будет кричать об угрозе дестабилизации в случае открытия политической системы, тем жестче будет административное закручивание гаек, какие бы сигналы ни исходили от политического руководства страны.

Во-вторых, никакие технологические новации и прорывы при нашей коррупции и нашей всесильной бюрократии не дадут мультипликационного эффекта — а в нем-то и есть суть модернизации. Взятки, откаты, сверхдолгие согласования, такса за возбуждение уголовных дел против предпринимателей — не экономические, а политические феномены. И их не побороть, не оперевшись на общественную поддержку (или в этой борьбе общество тоже не поддержит власть?). Если за столько лет нам не удалось — из-за бюрократического сопротивления — заменить советские ГОСТы современными формами технического регулирования, то надо, как это сделал президент, заимствовать соответствующие регламенты из Евросоюза или Казахстана (который их сам из Европы и импортировал) и ставить косную бюрократию перед фактом.

В-третьих, «Силиконовые долины» не создают за колючей проволокой. Передовые технологии дают модернизационный эффект не сами по себе, а путем воздействия на социальные практики и отношения. «Запустить» модернизацию можно из Кремля и Немецкой слободы. Но Полтавской победы не будет ни без «окна в Европу», ни без живущей и думающей по-новому гвардии сержантов — порожденных модернизацией общественных агентов. А этот класс — все же не XVIII век на дворе — от государства потребует себе механизмов влияния на власть, возвращения уплаченных им налогов в виде общественных благ: нормальной медицины, современной школы, вежливого и честного милицейского патруля. Как показало наше исследование, новый средний класс хочет уже не стабильности доходов (вера в нее подорвана кризисом), а новой стабильности — гарантированных возможностей воспроизводить свой образ жизни и добиваться социального роста. Просто этот средний класс еще не осознал, что хочет модернизации.

Только при соблюдении означенных условий мы сможем выделить приоритеты модернизации. Пять направлений, обозначенных в президентском послании, хороши хотя бы тем, что ориентированы на четкие рыночные ниши как внутри страны, так и в мировой экономике. Но их реализацию и дальнейшее развитие не удастся воплотить в конкретные бизнес-планы, пока не начнут снижаться бюрократические барьеры и не заработают первые социальные лифты.

В любом лечении очень важна дозировка медикаментов. Модернизация — особенно в политической системе — должна быть эволюционной, если под этим понимать поступательное создание механизмов конкуренции, а не обеспечение одной партии 2/3 мест в каждом законодательном собрании. Она должна быть консервативной, если под консерватизмом понимать бережное сохранение лучших традиций, а не упертое закручивание гаек на закипающем котле. Она должна быть национальной, если под этим не понимается отказ от заимствования опыта и лучших зарубежных практик при неизбежно нарастающем заимствовании лимузинов, телевизоров и тонких вин теми кругами элиты, которые свои делянки давно приватизировали и модернизируют путем покупки все более дорогих зарубежных моделей.

Полтора века назад Китай и Япония столкнулись с вызовом отсталости и угрозой иностранного закабаления. Япония не побоялась начать перемены сверху и пойти в ученичество, тщательно выбирая, у кого чему учиться. Китай же попытался закрыться — более чем на столетие погрузился в череду войн и кризисов и лишь в конце ХХ в. обрел свою модель модернизации. Так что ни один диагноз не оказался окончательным: модернизация свою дорогу нашла — правда, в китайском случае ценой огромных издержек и жизни нескольких поколений. Выбирая курс лечения для России, давайте запомним эти уроки.

Материал опубликован в газете «Ведомости» 10.03.2010, 41 (2559)

Версия для печати