23.07.2010 | Сергей Маркедонов

Баксанская ГЭС: старые проблемы и новые уроки

Террористическая атака на Баксанской ГЭС в Кабардино-Балкарии, произошедшая 21 июля 2010 года, стала новым громким инцидентом на российском Северном Кавказе. С одной стороны, это событие вряд ли можно рассматривать, как некий поворотный пункт в истории северокавказского (или даже кабардино-балкарского) терроризма. Кабардино-Балкарию (КБР) по инерции продолжают называть более спокойной территорией Северного Кавказа. Однако события последних четырех лет (и здесь мы можем говорить об октябрьском 2005 года нападении на Нальчик, как о своеобразном водоразделе) говорят о том, что образ «кавказской спящей красавицы», нарисованный в начале 1990-х гг. нуждается в радикальной корректировке.

Только в этом году республика многократно оказывалась в фокусе информационного внимания в связи с террористической активностью радикального подполья. 24 марта 2010 года на территории КБР был уничтожен один из наиболее авторитетных лидеров исламистов Северного Кавказа Анзор Астемиров. Забегая вперед, скажем, что сегодня активно обсуждается причастность к теракту на Баксанской ГЭС 31-летнего Казбека Ташуева (известного также, как Абдул-Джаббар), которого весной нынешнего года рассматривали в качестве наиболее вероятного преемника Анзора Астемирова. И хотя «освободившееся место» занял другой боевик Аскер Джаппуев, роль Ташуева в исламистском подполье оценивалась, как достаточно высокая. 1 мая 2010 года в столице КБР на ипподроме прогремел взрыв, в ходе которого пострадало порядка 30 человек. Только за две неполных летних месяца нынешнего года в республике произошло 17 взрывов. Следовательно, теракт на Басканской ГЭС мы можем рассматривать, как одно из трагических событий в длинной цепи террористических атак.

Однако, у акции 21 июля есть и другие стороны, на которые политическому и экспертному сообществу России было бы небесполезно обратить особое внимание. Начнем, на первый взгляд, с чисто технических аспектов. Объектом атаки боевиков на этот раз стала гидроэлектростанция, то есть пункт, имеющий стратегическое значение. В данном случае, увы, аналитический стиль предполагает некоторую долю цинизма, потому, что для жертв любой атаки место ее проведения и значение этого места не имеет значения. Как справедливо отмечает журналист Андрей Бабицкий (знающий о северокавказском подполье, что называется, из первых рук), «в этом направлении северокавказское подполье уже бросало заинтересованные взгляды. Осенью прошлого года оно попыталось приписать себе организацию аварии на Саяно-Шушенской ГЭС. Тогда власти по результатам расследования заявили о несостоятельности версии теракта, но как бы там ни было, внимание Доку Умарова к этой аварии дает представление о том, в каком направлении развивалась научно-техническая мысль террористов, и как складывался новый стратегический замысел».

И вряд ли кого-то могут убедить аргументы скептиков о том, что с технической точки зрения такой объект, как Баксанская ГЭС, представляет собой «груду железа», и что ущерб от террористической атаки не был катастрофическим для жизни и деятельности республики и всего Северного Кавказа. Казус с Баксанской ГЭС- это тот случай, где сухая арифметика, рассказывающая о потерянных рублях от повреждения машинного зала станции, не скажет ничего с содержательной точки зрения.

Между тем, отвлекшись от «магии цифр», мы можем осторожно зафиксировать некие пока еще не слишком четкие, но все же изменения в тактике ведения террористической борьбы северокавказским подпольем. Похоже, эмиры разного калибра начинают понимать, что атаки на отдельных представителей власти и силовых структур не достигают нужной цели. В российском обществе милиция и чиновник вызывают, скажем осторожно, смешанные и противоречивые чувства. И Кавказ здесь не исключение, посмотрите на реакцию жителей других регионов страны на историю дальневосточных «партизан». Иное отношение к акциям, целью которых являются простые люди (метро, ипподром, стадион, иные места массового скопления людей) или объекты, имеющие фундаментальное значение для обеспечения жизнедеятельности (к таковым относятся электростанции разных видов). В этой связи не исключено, что баксанский опыт будет интенсивно изучаться исламскими радикалами для того, чтобы в той или иной степени повторить его. Террористическая практика, увы, не стоит на месте. Она продвигается нога в ногу с прогрессом и пытается использовать современные технические достижения для своих нужд. В первую очередь, для морального подавления общества и удержании его в состоянии перманентного страха.

Однако у трагедии 21 июля есть еще один не менее важный аспект. Это- реакция властей на баксанский инцидент. Насколько очередной дерзкий террористический акт скорректировал имеющиеся представления российской элиты о том, как лучше «замирять» Северный Кавказ. Анализ уже поступившей информации (заявления и комментарии официальных лиц) говорит о том, что никаких принципиальных изменений в оценках ситуации в самой проблемной точке РФ не произошло. По итогам разбирательства баксанской акции мы можем зафиксировать несколько важных тезисов. Во-первых, сама по себе атака не была рассмотрена в контексте эволюции северокавказского терроризма. Первый вопрос, на который пытались ответить высшие российские чиновники, это вопрос об обеспечении охраны на стратегически важном объекте. «Кто допустил?» рефреном звучало на совещаниях различного уровня. При этом из внимания ушла проблема гораздо большей важности. Как происходит пополнение рядов тех, кто готов с риском для собственной жизни совершать подобные атаки? Ведь для того, чтобы решиться на такое преступление, требуются определенные предпосылки. И кроются они вовсе не в недостатках службы безопасности отдельно взятой ГЭС. Как и ранее они существовали не из-за отсутствия должной бдительности начальника военного госпиталя или рядовых милиционеров. Во-вторых, перспективы борьбы с подпольем по-прежнему не рассматриваются как-то иначе, нежели, чем в формате «вызов-ответ». Снова стилистика, хорошо знакомая нам по знаменитому призыву Владимира Путина образца 1999 года, звучит из уст представителей российского политического класса. «Надо ответить жесткими мерами, причем правоохранительным органам необходимо более тесно взаимодействовать с местными органами власти», - заявил президент КБР Арсен Каноков. Еще более категоричным был Александр Хлопонин: «Нельзя только реагировать на уже совершенные факты, надо принимать упреждающие меры. Нельзя давать преступникам время на отдых. Надо заставить их забиться в норы и трястись». Но разве до июля 2010 года жесткость по отношению к боевикам не была использована? Только на территории КБР были уничтожены такие знаковые для радикального подполья фигуры, как Анзор Астемиров или Муса Мукожев. И тем не менее на смену им приходили другие «честолюбивые дублеры», такие как Казбек Ташуев и другие, чьи имена нам еще не известны. Добавим к этому, что за последние годы военно-политическое присутствие государства на Северном Кавказе не снижалось, а напротив увеличивалось. Однако механический ввод в республики Кавказа того или иного подразделения армии или внутренних войск не решил проблему террористического подполья. И происходит это из-за неверного понимания характера тех угроз, которые существуют в регионе.

Между тем, с каждым днем становится все более очевидно, что России и российскому обществу противостоят не ОПГ, а террористические структуры, имеющие определенные идеологические установки. И в этих установках наряду с привлекательными для масс лозунгами (социальная справедливость, антикоррупционная риторика) есть и откровенно человеконенавистнические аспекты. Например, исламисты убеждены, что рядовые граждане недостойны никакого уважительного отношения к себе потому, что они поддерживают существующий порядок вещей. Сегодня многие северокавказские эмиры любят сравнивать себя с исламистами из Северной Африки, Афганистана и Ближнего Востока и квалифицировать свою борьбу, как часть «глобального джихада». Почему бы в этой связи не рассказать (с помощью качественных лекций, ТВ-программ, популярных брошюр) к чему привели такие взгляды на практике в Алжире начала 1990-х гг., Сомали 2000-х гг. и Афганистане времен правления талибов. И не в виде казенной одноразовой акции. И не в рамках молодежного лагеря «Единой России», а в формате последовательной и комплексной информационной стратегии. В то же самое время любая контрпропаганда требует содержательной альтернативы. Радикальный ислам салафитского толка плохо. Но что противопоставить ему? Нельзя сказать, чтобы у Москвы не было никакой альтернативы, но та, которая есть, вызывает многочисленные вопросы. Речь, в первую очередь, о привлечении «генералов от ислама» в качестве опоры власти (хотя они и без приглашений на приемы в Кремль являются не просто опорой, но частью этой власти). Между тем, никакой реальной работы (кроме весьма специфической) с «умеренным исламом» практически не ведется, тогда как именно здесь есть ресурс лояльных настроений для российской власти. Однако до тех пор, пока приток свежей крови в подполье будет происходить, оно будет действовать. Для того, чтобы поставить на этом пути заслон одних «сортиров» недостаточно. Как, впрочем, недостаточно и финансовых вливаний, и разговоров об экономике, как альтернативе политике. Следовательно, необходима серьезная трансформация всей системы управления Северо-Кавказским регионом. С осознанием того, что. не решив существующие политические задачи, экономическое освоение Кавказа так и останется благим пожеланием. Не предпринимая превентивных идеологических мер, изменить ситуацию радикально не получится, а менять ее надо, и чем скорее, тем лучше. Эволюция военно-политической мысли у боевиков, увы, не останавливается.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра стратегических и международных исследований, Вашингтон, США

Версия для печати