02.09.2010 | Сергей Маркедонов

Двадцать лет без признания

2 сентября 2010 года непризнанная Приднестровская Молдавская Республика (ПМР) отмечает свой двадцатилетний юбилей. Свою историю она ведет с того момента, когда Второй чрезвычайный съезд депутатов всех уровней Приднестровья (он прошел в Тирасполе) провозгласил Приднестровскую Молдавскую Советскую социалистическую республику. За два десятилетия, прошедшие с момента принятия этого акта, с карты мира исчез Советский Союз, а государства, возникшие на его обломках поспешили отказаться от наследия «реального социализма» и заявить о своей приверженности рыночной экономике. Но Приднестровье (уже не советское и не социалистическое) осталось...

«Быть руководителем непризнанного государства - незавидная работа… Это означает, что никто не приглашает тебя на международные встречи. Организация Объединенных Наций не отвечает на твои письма. Когда ты посещаешь иностранное посольство, тебя принимает не посол, а первый секретарь». С приведенными выше аргументами эксперта Фонда Карнеги Томаса де Ваала трудно спорить. В самом деле, законы, принимаемые непризнанными республиками, как правило, не рассматриваются в качестве легитимного акта за пределами их территории (следовательно, отрицаются и совершаемые в них имущественные сделки, не признается их уголовное, административное и гражданское законодательство). Для непризнанных государств затруднено вступление в международно-правовые отношения с теми образованиями, которые являются членами ООН. Иностранные же дипломаты по большей части прибывают на территорию таких образований только с посредническими инициативами. Любой зарубежный политик, посетивший непризнанную республику, имеет все шансы оказаться персоной нон грата в странах, неотъемлемыми частями которых эти формально не существующие республики считаются. И тем не менее, они существуют. В европейской и американской литературе такие образования очень часто называют “breakaway republics”, что переводится с английского, как «отколовшиеся» (или «отделившиеся») республики. Таким образом, предполагается, что это явление временное и при определенных обстоятельствах устранимое. «Отколовшийся» осколок можно каким-то образом присоединить к тому большому телу, от которого он ранее отбился. Однако нередки случаи, когда возвращение «отделившейся республики» к государству, к которому оно формально приписано, по разным причинам не происходит. И такое «отколовшееся состояние» становится продолжительным по времени. Следовательно нуждается в серьезном изучении и адекватном понимании.

Сегодня при любой дискуссии об этнополитических конфликтах на территории бывшего СССР Приднестровье, что называется «выбивается» из общего ряда оценок и аналитических заключений. В самом деле, конфликт на берегу Днестра трудно уложить в «прокрустово ложе» постсоветской конфликтологии. Во-первых, ПМР в отличие от других непризнанных образований на момент своего провозглашения (а затем и конфликта с Молдовой) не имело политико-правовой субъектности в составе СССР. Абхазия была автономной республикой в составе Грузии, а Чечено-Ингушетия- в составе РСФСР, Южная Осетия и Нагорный Карабах были автономными областями соответственно в составе Грузинской и Азербайджанской ССР. Никакой Приднестровской АССР или АО на сентябрь 1990 года не существовало.

В 1924 – 1940 гг. территория нынешней непризнанной республики входила в состав «радяньской Украины» и называлась Молдавской АССР. Это образование было результатом внедрения социально-политического проекта, инициированного большевиками, имевшими отношения к Бессарабии (оказавшейся в результате революционного хаоса 1918 года в составе Румынии). Эти деятели (Павел Ткаченко, Григорий Котовский) мыслили Молдавскую АССР, как магнит, который должен был притянуть под знамена «мировой революции» «пролетариат и беднейшее крестьянство» по другую сторону Днестра. Однако в 1940 году (когда надежды на мировой революционный пожар не оправдались) Молдавская АССР послужила объектом для другого «социально-инженерного проекта» - объединения с основной частью Бессарабии, присоединенной к СССР. Добавим также, что некоторые районы Бессарабии и Северная Буковина при этом были включены в состав Украинской ССР. В итоге в составе СССР появилась новая союзная республика Молдавская ССР, разные части которой имели собственную идентичность и непохожую историю. Более того, после 1940 года и особено после завершения второй мировой войны эти внутренние различия (между культурно близкой к Румынии Бессарабией и левобережьем Днестра) продолжали усиливаться.

Большинство промышленных предприятий левого берега имели «прямое союзное подчинение» и соотносились с партийно-советским начальством в Кишиневе лишь косвенно. Расположенная же на территории будущего Приднестровья инфраструктура 14-й советской армии весьма способствовала «интернационализации» региона. Отсюда и стремление приднестровцев остановить распад СССР, чувство, вызванное не столько специфической ностальгией по коммунистам, сколько опасениями для своей идентичности и перспективой оказаться в чуждом национальном государстве. Кстати сказать, вопреки расхожим штампам, советское руководство было далеко не в восторге от приднестровской самодеятельности. Как и всякая самоорганизация (даже та, которая опиралась на рабочие коллективы), приднестровская гражданская активность пугала КПСС. На выборах в местные органы власти в 1990 году партийная номенклатура вступала в борьбу с выдвиженцами приднестровского общественно-политического движения, а 22 декабря 1990 года первый и последний президент СССР МИхаил Горбачев подписал указ «О мерах по нормализации обстановки в ССР Молдова», в четвертом пункте которого было записано требования считать все решения Второго чрезвычайного създа депутатов Приднестровья «не имеющими юридической силы». В любом случае, ПМР стала единственной состоявшейся непризнанной республикой, которая не использовала советскую властную инфраструктуру. Она создавала свои «отколовшиеся» органы власти из подручного материала (трудовые коллективы, армейские части).

Во-вторых, конфликт на Днестре не имеет четко выраженного этнического характера. Этот тезис в 1990-е-2000-е гг. обсуждался многократно, как доказательство «особости» молдавско-приднестровского конфликта. Между тем, в ходе этих дискуссий упускался такой немаловажный факт, как отсутствие консенсуса внутри самой Молдовы по поводу национальной идентичности ее граждан. Таким образом, внутри государства, в которому приписана непризннаная республика нет единства при ответе на вопрос : «Кто мы?». Такая «вводная» отсутствует в Грузии или в Азербайджане. Да, дискуссии о региональных и субэтнических различиях грузин ведутся (споры о мегралах, сванах, аджарцах). Однако трудно представить себе ситуацию, при которой тот или иной грузинской лидер оспаривал бы свою грузинскую идентичность и призывал бы отказаться от независимости ради объединения с другим государством. В Молдове же ситуация именно такая. В отличие от Грузии или Азербайджана политические силы Молдовы спорят между собой не только по поводу различных идеологических проектов или партийных программ. Они задаются вопросом о национальной идентичности, выбирая между румынами и молдаванами. По справедливому замечанию Дмитрия Фурмана и Кристины Батог, «из всех титульных народов бывших советских, а затем постсоветских республик молдаване обладают самым неопределенным и противоречивым самосознанием». Как следствие- конкуренция Кишинева не только с Тирасполем (то есть метрополии и отколовшейся провинции, что присутствует в противостоянии Тбилиси и Сухуми, Баку и Степанакерта, Тбилиси и Цхинвали, в 1990-х гг. Москвы и Грозного), но и мощная конкуренция двух национально-государственных проектов «молдавенизма» и «юнионизма» (или «румынизма»). И эта конкуренция, начиная с 1989 года, то есть с периода, когда «перестройка» с вопросов общей демократизации перешла на проблемы этнополитического самоопределения, знала периоды пиков и спадов двух обозначенных выше течений. К этому всему можно было бы добавить и конкуренцию молдаван по разные стороны Днестра. И если представить себе азербайджанцев в руководстве НКР невозможно, а споры об абхазском гражданстве для этнических грузин (мегрелов) способны поставить по удар репутацию властей в Сухуми, то этнические молдаване принимали и принимают участие в госстроительстве ПМР и идеологическом обеспечении этого проекта. Само название ПМР содержит слово «молдавская». Слово «грузинский» выглядело бы нонсенсом в официальном наименовании Абхазии или Южной Осетии.

Все это делает вопрос о возвращении Приднестровья очень проблематичным. Собственно говоря, без ответа остается главный вопрос, куда вернутся. Грузины предлагают абхазам и осетинам «самый высокий статус» в Грузинском государстве. Азербайджанцы зовут Нагорный Карабах в азербайджанский национально-государственный проект с «широкой автономией» (в качестве аналога периодически предлагаются Башкирия и Татарстан). Но куда может позвать Кишинев? В период пика «молдовенизма» (легислатуры третьего президента страны Владимира Воронина) в единое молдавское государство. Но ведь это не единственный из существующих национально-государственных проектов. Собственно говоря, сам конфликт на Днестре (приведшей к кратковременной войне в 1992 году), возник из – за горячего желания «юнионистов» к сближению с «матерью- Румынией» без учета исторических и современных реалий. Сегодня же мы видим новый всплекс юнионистских настроений, которые олицетворяет нынешний спикер парламента и и.о. президента Михай Гимпу. Напомню, что одной из его недавних инициатив стало копирование прибалтийско-грузинского опыта и продавливание закона об «оккупации». И здесь складывается парадокс, потому, что территория нынешней независимой Молдовы в том виде, в котором ее признает мировое сообщество, как раз и стала результатом советско-германского раздела сфер влияния, а затем одним из итогов Второй мировой войны. То есть того, что Гимпу и К, собственно говоря, и считают оккупацией. А если следовать этой логике до конца, до сближение с «матерью Румынией» имеет вполне определенную цену- отрыв Приднестровья. Но готова ли столь по-разному идентифицирующая себя молдавская элита заплатить такую цену? Вопрос, который в сегодняшних реалиях не имеет адекватного ответа. Впрочем, не менее важный вопрос, который также стоит в повестке дня, это реальная (а не декларируемая) готовность Бухареста к «объединению» с Молдовой, в пусть и усеченном виде. Между тем, и здесь далеко не все так однозначно, как иной раз изображается в СМИ. Румыния - не самая богатая страна ЕС, чтобы суметь быстро и безболезненно переварить самую бедную страну нынешней Европы. И этот факт также надо учитывать, рассуждая о будущем Приднестровья.

Впереди у Молдовы неясное и непростое будущее. Предстоит выходить из внутриполитических тупиков, в которые страна зашла в ходе прошлогодних избирательных компаний. Не исключено, что итогом всего этого станет серьезная трансформация политической системы этой страны, выгодно отличающихся от постсоветских «вертикалей» как раз в сторону «вертикализации». В любом случае молдавские внутренние расколы (и политический, и национальный) объективно и субъективно работают на Приднестровье. Чем больше внутренних расколов в Кишиневе, тем меньше там всем дела до Тирасполя. Вопрос в том, когда такое положение дел захотят признать де-юре. И захотят ли признавать вообще. А если захотят, то в какой конфигурации. Пока на эти вопросы ответов нет, «отколовшаяся» республика продолжает жить, разменивая третий десяток.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

Версия для печати