20.12.2010 | Сергей Маркедонов

Дагестан между двумя Съездами

15 декабря 2010 года в Махачкале прошел Съезд народов Дагестана. С одной стороны, сам формат и название этого мероприятия выглядят, как дежурная административно-бюрократическая инициатива. 2 ноября 2010 года президент республики Магомедсалам Магомедов подписал указ о проведении данного форума, в соответствие с которым был утвержден состав оргкомитета и дано поручение республиканскому правительству выполнить всю необходимую техническую работу. Таким образом, это не было мероприятие, организованное снизу по инициативе гражданских неправительственных структур.

С другой стороны, сама идея об организации данного форума показала, что власть в республике как никогда нуждается в серьезном и публичном обсуждении назревших в дагестанском обществе проблем (впоследствии дискуссии на Съезде это подтвердят). В условиях функционирования властной вертикали общение власти и общества крайне затруднено, а значит и есть барьеры для проникновения адекватной информации о реальном положении дел. В этой связи арсенал средств для налаживания «обратной связи» у республиканской элиты невелик. Важность же самого декабрьского форума возросла в силу нескольких причин.

Во-первых, мероприятие с аналогичным названием в самой крупной северокавказской республике прошло 18 лет назад, осенью 1992 года. Тогда название форума «Съезд народов Дагестана» не вызывало даже тени сомнения, поскольку политическая повестка дня того времени строилась вокруг этнополитических проблем. Поэтому главными участниками форума восемнадцатилетней давности были лидеры этнонациональных движений, которые провозглашали множество идей, часто прямо противоречащих друг другу. Их реализация могла бы поставить вопрос о существовании единого Дагестана (республики без «титульной этнической группы»). В начале 1990-х годов в республике обозначилось несколько сложных конфликтных узлов, завязанных, как в период СССР, так и во время его заката и распада.

Остро встала проблема реабилитации репрессированных народов. В Дагестане это были чеченцы-аккинцы, имевшие в период до сталинских депортаций свою национальную «квартиру» Ауховский район. Вопрос о его восстановлении в период «перестройки» актуализировал противоречия между чеченцами-аккинцами с одной стороны и аварцами, лакцами с другой. Непросто развивались отношения между этнополитическими движениями лакцев и кумыков (поскольку для восстановления «исторической справедливости» была предложена идея переселения лакцев с территории бывшего Ауховского района, который успел стать Новолакским). Свои конфликтные «узелки» завязались на Севере Дагестана, где сошлись интересы ногайского, русского (казачьего) и аварского движений. На ситуацию в нем влияло и положение дел в соседней Грузии, успевшей обрести государственную независимость. Выдавливание из восточной части Грузинского государства аварцев (т.н. кварельских аварцев) и их переселение на Север Дагестана также создало много и социально-экономических, и этнополитических проблем. В Южной же части Дагестана тогда активизировало свою деятельность лезгинское движение. Учитывая же тот факт, что этнический ареал лезгин был разделен между Дагестаном и также обретшим независимость Азербайджаном, проблема приобретала мало того, что этнический, но и межгосударственный характер. В общем, даже краткого перечисления острых вопросов, обозначившихся в начале 1990-х годов в Дагестане, хватило бы с лихвой на несколько республик. О чем только не говорили в Махачкале, Дербенте, Кизляре, Хасавюрте 18 лет назад? И о «федерализации Дагестана», и о его разделении по этническому принципу, и об ирредентистских проектах (создание единого лезгинского государства на российских дагестанских и азербайджанских землях), и о воссоздании Терского казачьего войска? И все это, добавим, в условиях начинающейся приватизации и утверждения отнюдь не гуманного и человечного капитализма с региональным колоритом.

В тех условиях Съезд народов Дагестана был призван, во-первых, легитимировать новые постсоветские реалии, во-вторых, внести дух умиротворения в разгоряченные головы «проснувшейся» от советской спячки республики, а в-третьих, инвентаризировать потенциальные «горячие точки», чтобы затем их можно было бы осмысленно остужать. Нельзя сказать, что в 1992 году было найдено какое-то универсальное средство к преодолению дагестанских вызовов. Однако общая готовность и старых партийных элит, и «новых дагестанцев» к модели этнической консоциации (когда интересы этнических групп согласуются и учитываются при формировании власти, а также при неформальных процедурах) сыграла свою позитивную роль. Дагестан, конечно же, не стал оазисом мира и стабильности на Кавказе.

Однако роль этнического фактора перестала быть всеобъемлющей. Как справедливо замечает российский политолог и журналист Константин Казенин, этнонациональные проблемы «почти ушли в небытие при распределении высших постов и просто хлебных мест». В ходе разного рода скандальных историй (например, после неудачной попытки Москвы поставить на место главного налоговика республики господина Радченко) оказывалось, что представители разных этнических групп вполне сносно могут вместе решать свои проблемы, а пресловутые кланы строятся сегодня далеко не по принципу «чистоты крови». Этнические вопросы возникают сегодня, главным образом, в двух плоскостях (связанных друг с другом). Это - «земельный вопрос» (который актуализируется в силу объективных географических причин, а также из-за трудоизбыточного характера самой республики), и вопросы миграции. Этот сюжет также во многом носит объективный характер и связан с идущими с региональными особенностями процессами урбанизации и переселения жителей гор на равнину (в данной ситуации в конфликты могут вовлекаться представители разных этнических групп). Однако идеологические и пропагандистские элементы в отличие от начала 1990-х годов в этнических спорах практически не присутствуют, все стало намного более «приземленным» (часто в прямом смысле этого слова).

Таким образом, спустя 18 лет, новый Съезд народов Дагестана был посвящен, собственно говоря, не этнополитической теме, а другим сюжетам, которые за 1992-2010 годы вышли на первый план. И здесь особую роль, безусловно, играет религиозный фактор или «исламский вопрос». Данный вопрос в течение всего постсоветского периода претерпевал серьезные трансформации. В течение всех 1990-х годов часто шли дискуссии о противостоянии так называемого «традиционного» (или суфийского) ислама и «ваххабизма» (салафийи). При этом в российских СМИ очень часто «традиционалисты» воспринимались, как проводники государственного влияния, а салафиты (к которым часто записывались и просто сомневающиеся и колеблющиеся) отождествлялись с терроризмом и экстремизмом. Потом оказалось, что экстремистских лозунгов немало и в суфийской среде (а равно и стремления решить собственные конфессиональные задачи путем использования государственных ресурсов), а то же самое понятие «ваххабит» требует уточнения (в каждом конкретном случае надо разбираться с мотивацией, глубиной религиозного чувства и политическим выбором). В 2000-х годах «матрицей» противостояния в Дагестане считали борьбу «силовиков» и правоохранителей с «лесом» («подпольем). Затем оказалось, что и между этими двумя полюсами есть много полутонов и нюансов. И, конечно же, форуму-2010 особой актуальности придали события в Москве, которые жестко противопоставили (жестче обычного) друг другу русский и кавказский мир.

Понятное дело, Съезд 15 декабря не был «научно-практическим мероприятием». По своим целям и задачам он был похож на форум, проведенный в начале прошлого года президентом Ингушетии Юнус-беком Евкуровым. Новая дагестанская власть, которая установилась в начале 2010 года, хотела бы укрепить свои позиции не только силой. Она (как и ингушские лидеры) понимает необходимость легитимации в обществе (это в условиях отсутствия выборов становится неким их симулякром). Отсюда и понимание той тональности, которая прозвучала на форуме в Махачкале. В нынешних условиях она выглядит «либеральной». Так президент Магомедсалам Магомедов заявил о необходимости проведения амнистии в Дагестане для тех, кто ранее ушел в «лес». Магомедов призвал и боевиков «отказаться от противоправной деятельности» и пообещал им «адаптацию к мирной жизни». После обсуждения этой инициативы делегаты Съезда приняли Обращение к президенту России Дмитрию Медведеву, в котором призвали рассмотреть «возможность разработки в рамках действующего законодательства РФ механизма применения на территории Дагестана амнистии в отношении лиц, не принимавших непосредственного участия в террористических акциях». Заметим, что в Дагестане в отличие от Чеченской республики амнистии ни разу не было. В Чечне ее объявляли четыре раза (в последний раз ею воспользовались, по официальным данным, 200 человек). Однако сегодня не Чечня, а Дагестан держит лидерство по числу терактов и диверсий.

Кроме этого делегаты Съезда попросили отменить региональный закон «О запрете ваххабизма и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан». Данная инициатива требует к себе особого внимания. Начнем с того, что сам этот акт был принят не на общероссийском, а на республиканском уровне, как ответная реакция на вторжение боевиков Басаева и Хаттаба в Дагестан. Как мы уже упоминали выше, тогда доминирующим дискурсом было упрощенное представление о борьбе суфиев с «ваххабитами». За 11 лет пришло понимание, что ситуация не укладывается в эту бинарную оппозицию. Тем паче, что применение этого закона (не соответствующего российскому законодательству, ау, вертикаль?) на практике привело не к снижению активности экстремистов, а к их умножению. В свое время на вопрос автора этой статьи, зачем нужен такой откровенно неправовой закон был получен следующий ответ: «Чтобы сократить время на сбор доказательств». Что ж, русская пословица о спешке, которая «хороша для охоты на блох» в дагестанском случае была блестяще подтверждена. В этой связи интересна и аргументация для отмены этого закона, прозвучавшая на Съезде из уст постпреда республики при президенте России Гаджи Махачева: «Раз мы находимся в составе России, надо отменить закон». Непраздный вопрос, кто в данной ситуации демонстрирует приверженность единству страны, представитель Дагестана или считающий себя «чистым славянином» участник акции на Манежной площади? Важное замечание прозвучало и из уст мэра столичного города Саида Амирова: «Нужно понимать, что боевики хотят установить здесь шариат, но этого нельзя допускать, потому что религия не должна и не может управлять государством, ее дело – душа человека». Между тем, надо понимать, что шариатские установки часто исходят из тех кругов, которых называют «традиционалистскими». Делегат съезда, руководитель дагестанского отделения «Российского комитета защиты мира» Джабраил Хачилаев е предложил сделать такие мероприятия регулярными, раз в два года или чаще.

Как бы то ни было, а Съезд публично обозначил спектр тех проблем, которые сегодня волнуют Дагестан. Среди них политика в отношении к боевикам (необходимость диверсифицированного подхода к террористам и людям, которые пока еще не перешли «красную линию»), роль ислама и исламизма в обществе, а также налаживание обратной связью между властями и гражданами. Понятное дело, форум не мог и не решил всех проблем. Однако стало понятно, что без серьезного вовлечения Москвы (в котором республика заинтересована) эти проблемы не разрешимы. Они не могут быть разрешены потому, что без системного и целенаправленного изменения среды в республике (и в России в целом) предпосылки для «леса», как для явления не будут устранены.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра стратегических и международных исследований (Вашингтон, США), кандидат исторических наук

Версия для печати