27.06.2012 | Сергей Маркедонов

Северокавказская концепция Грузии

26 июня 2012 года рабочая группа, состоящая из грузинских парламентариев и чиновников Совета безопасности, завершила работу над Государственной концепцией Грузии по взаимоотношению с народами Северного Кавказа. Не исключено, что в скором времени национальный парламент закавказской республики одобрит этот проект. Пока же можно зафиксировать, что для работы над документом был привлечен солидный состав экспертов (в частности, Гия Нодия, имеющий серьезный опыт не только академической, но и практической политической работы). И хотя значительная часть документа содержит отсылки к гуманитарной проблематике, политический подтекст Концепции очевиден любому, кто внимательно следит за ситуацией на Большом Кавказе. Пафос документа призван особо подчеркнуть: ситуация в северокавказских субъектах РФ катастрофическая.

«Грузия выражает озабоченность в связи с нестабильной обстановкой на Северном Кавказе, которая представляет собой сильную угрозу фундаментальным правам человека. Грузия соглашается с результатами исследований многочисленных международных правозащитных организаций, согласно которым на Северном Кавказе постоянно происходит преследование людей по этическому и политическому признаку, а также похищения, запугивание и другие процессы, попирающие их достоинство и честь», - резюмирую авторы проекта Концепции. В качестве «конструктивной программы» они предлагают «оказать содействие северокавказским народам в защите прав человека через информирование международного сообщества о реальном положении дел в регионе», а также превратить Грузию в «свободную арену для правозащитников из Северного Кавказа и для организаций и лиц, заинтересованных в этом вопросе». Не будем придираться к формулировкам документа. Конечно, хотелось бы ссылок на конкретные исследования «многочисленных международных организаций», а также описания методологии и репрезентативности таких работ. Но законы жанра не предполагают в данной ситуации научной дискуссии. Политический документ должен быть предельно четким и ясным. И Концепция по взаимоотношению с северокавказскими народами яснее ясного говорит о том, что Грузия готова стать площадкой для обсуждения, и, не исключено, что и кристаллизации проектов альтернативного будущего Северного Кавказа.

Можно ли считать это неожиданностью? Ни в коей мере. О необходимости «перезагрузки» отношений с общественно-политическими движениями Северного Кавказа грузинские политики заговорили еще до «пятидневной войны». Но переводу этих разговоров и дискуссий в практическое поле события «горячего августа» весьма поспособствовали. Ради объективности, стоит сказать, что задача эта была для Тбилиси очень непроста. В начале 1990-х годов грузинские националисты сделали немало для того, чтобы жестко противопоставить себе движения Северного Кавказа. И дело здесь даже не исторической вражде народов региона (хотя и этот фактор сбрасывать полностью со счетов нельзя). Национальная политика постсоветской Грузии на абхазском и югоосетинском направлении, приведшая к двум военным конфликтам, а также дискриминационные действия в отношении кварельских аварцев, на долгие годы сделали закавказскую республику проблемным соседом для Северного Кавказа. Надо сказать, что официальный Тбилиси пытался изменить данный тренд еще во времена Эдуарда Шеварднадзе. Были сделаны попытки наладить отношения с руководством непризнанной Чеченской Республики Ичкерия. Однако обострение ситуации в Панкисском ущелье, чреватое появлением еще одного очага этнополитической напряженности на территории самой Грузии, заставило умерить пыл многих ярых сторонников сближения с националистическими силами на Северном Кавказе. Но, как известно, в политике не бывает вечных друзей и вечных врагов. И после фактической потери Абхазии и Южной Осетии грузинское руководство, не имея ресурсов, сопоставимых с российскими возможностями, стало искать каналы для «утяжеления жизни» могущественному северному соседу. Искать их слишком долго не пришлось, ибо по другую сторону Кавказского хребта сложных проблем имелось в избытке.

В канун олимпийских игр в Сочи актуализировался «черкесский вопрос». И он был введен в активный оборот грузинской политической элитой. Сначала Тбилиси провел в 2010 году серию представительных конференций, посвященных «забытому геноциду» черкесов, а в мае прошлого года Грузия стала первой страной, признавшей его на государственном уровне. Периодически поднимается вопрос и о признании других «геноцидов» северокавказских народов (прежде всего, ингушей). Однако до внесения его на рассмотрение всем составом парламента (а не только отдельными комитетами) дело пока что не дошло. Не исключено, впрочем, что к этому еще вернутся. Второе направление - либерализация посещения Грузии представителями северокавказских республик. Оно начало реализовываться после указа президента Михаила Саакашвили от 13 октября 2010 года. В соответствии с ним жители субъектов Северного Кавказа получили право на тридцатидневное пребывание на территории Грузии без всяких виз. Третье направление - информационное. Для северокавказских республик заработал такой ресурс, как «Первый информационный кавказский» канал. Впрочем, одним каналом дело не ограничивается.

Тбилиси активно проводит различного рода конференции и «круглые столы», собирающие журналистов, политологов и историков северокавказского происхождения. Четвертое направление (оно менее «раскрученное», но немаловажное) - работа с северокавказской диаспорой в европейских странах. Многие ее представители настроены по отношению к России критически. Но при этом они неплохо интегрированы в социумы европейских стран, освоили принятую на Западе правозащитную риторику (даже если разделяют подобные ценности лишь поверхностно). И этот потенциал в самой России изучен крайне поверхностно. Между тем, как представители северокавказской диаспоры вносят определенный вклад в укрепление грузинских внешнеполитических намерений. Так бывший генеральный представитель Чеченской Республики Ичкерия в России Майрбек Вачагаев (в настоящее время проживает во Франции) как-то заявил: «Нам стоит забыть все свои взаимные обиды перед угрозой этого медведя, что позволит ему понять, что Грузия - это не только грузины, а - Грузия плюс весь Кавказ, тогда медведь будет занят уже другими проблемами». Таким образом, разработка (и возможное принятие) специальной Концепции по Северному Кавказу - закономерный результат всей предшествующей деятельности, формализующий то, что уже реализовывалось на практике.

Внешнюю политику Грузии на северокавказском направлении, конечно же, можно и нужно обоснованно критиковать. Заметим, делают это и некоторые грузинские специалисты, подчеркивая возможные негативные последствия от ее реализации для самой же Грузии. Весьма скептично и сдержанно выступают по этому поводу и западные эксперты и практики. В этом контексте можно вспомнить и крайне критические оценки северокавказского направления грузинской внешней политики со стороны Джеймса Клэппера, Директора национальной разведки США. Однако в критическом пафосе следует не упустить и некоторых фактов чрезвычайной важности, без которых анализ антироссийских (чего уж там греха таить) намерений Тбилиси будет неполон. Эксплуатация «северокавказского фактора» была бы невозможна без ошибок и провалов, допущенных в ходе реализации российской политики в регионе. В данном случае мы не говорим о том, что после распада Советского Союза Россия только и должна была делать, что каяться за сталинские репрессии или имперское наследие. Тем паче, что извинения за грехи прошлого были уже принесены неоднократно. Речь в первую очередь идет о проблемах сегодняшнего дня. Во-первых, управление проблемным регионом за последние двадцать лет было выстроено так, чтобы блокировать его интеграцию в общероссийские процессы. На этом фоне даже советская национальная политика могла казаться вершиной интеграционной мысли, хотя бы потому, что несла в массы определенную идеологию, а не борьбу за распределение и перераспределение финансовых потоков. Модель, которую можно назвать «аутсорсинговым суверенитетом», обеспечила внешнюю лояльность региональных элит, но не помогло ни укреплению общероссийской идентичности, ни легитимности власти. Все это сформировало серьезнейшее отчуждение между Кавказом и остальной Россией. Отчуждение, заметим, двустороннее. А вместе с ней и иллюзии «на местах», что «своя» (то есть кавказская) и «успешная» Грузия (хотя экономические ее успехи и выглядят весьма сомнительными, если говорить о цифрах и фактах, а не о пропагандистских картинках) может дать больше. Во-вторых, ничто так не вредит российской политике в регионе, как низкокачественный пиар. Оторванные от реальности рассказы первых лиц страны о «светлом туристическом будущем», «кластерах» и скором инвестиционном буме на фоне ежедневных сообщений о терактах, диверсиях или иных актах насилия создают впечатление либо полной неадекватности, либо неполной адекватности власти. Отсюда и запрос на поиск альтернатив, ибо людей сегодня «туризм» волнует куда как меньше, чем безопасность во всех ее многообразных проявлениях (от защиты частной собственности и семьи до этнической и конфессиональной идентичности). В-третьих, нигде провал государства не был столь ощутимым (хотя про него сегодня говорят намного меньше), как в сфере гуманитарного образования и актуальной политической истории. Той, которую можно считать официальной версией прошлого. Управленческая замкнутость, провоцируемая аутсорсинговым суверенитетом, привела к тому, что северокавказские историки и политологи практически перестали работать в общероссийском контексте. За двадцать лет сформировался большой слой невостребованных гуманитариев. Отсюда и сдвиг от марксистко-ленинской догматики к националистической «партийности». Грузии в этих условиях остается лишь открыть кингстоны для «научного национализма», что она с успехом и делает. Буквально на днях в выставочном зале Парламентской национальной библиотеки Грузии состоялась церемония открытия Черкесской выставки с презентацией очередной книги с «говорящим» заголовком «Геноцид черкесов».

К сожалению, на официальном уровне за двадцать лет так и не появилось некоей исторической модели, объясняющей всю сложность присоединения Кавказа к России, равно как и выгоды, полученные в результате этого. Понятное дело, такая объяснительная модель сглаживала бы острые углы и не могла бы быть квалифицирована, как академическая историография. Опять же, законы этого жанра иные. Но она могла бы противостоять другим политизированным моделям кавказской истории. Думается, что многих в Греции, Армении, Болгарии, арабских странах или России не устроит та объяснительная модель, которая на официальном уровне предлагается Турецкой республикой для описания трагических событий конца XIX-начала ХХ века. Но здесь хотя бы есть площадка для обсуждения. И турецкая модель активно «пиарится» и продвигается, как внутри страны, так и вовне. То же самое можно сказать об официальной версии гражданской войны в США, разделившей Север и Юг страны и ставшей самым кровопролитным столкновением в истории этой страны. Эта версия может вызывать «зубовный скрежет», а может быть предметом восторга и обожания, но она есть во всех учебниках, популярных книгах и пособиях для школ, «детей и юношества». В российском же случае речь может идти о «молчанке», хотя в канун сочинской Олимпиады ответ со стороны Москвы был бы крайне необходим. Иначе его будут искать другие «спикеры», работающие не на пользу России, а вопреки ее интересам. Такая работа не станет для них особо трудной, им просто нужно будет пользоваться огрехами и упущениями оппонента.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

Версия для печати