27.07.2012 | Сергей Маркедонов

День флага в Абхазии: исторические символы и актуальные политические проблемы

23 июля 2012 года в Абхазии отметили День флага. Этот день в частично признанной республике отмечают уже в течение семи лет. 23 мая 2005 года депутаты республиканского парламента приняли поправки в законодательство о праздничных и памятных датах, специально выделив 23 июля в качестве Дня флага. Впрочем, в нынешнем году праздничные мероприятия имеют особую символическую нагрузку. Флаг Абхазии (его автором был художник Валерий Гамгия) был принят 20 лет назад.

Но определение государственной символики (пусть и не признаваемой никем в течение длительного периода) было далеко не единственным итогом дня 23 июля 1992 года. В этот день двадцать лет назад Верховный Совет Абхазии принял решение об отмене Конституции Абхазской АССР в составе Грузинской ССР и замене ее конституционным проектом 1925 года. В свою очередь этот проект был принят III Съездом советов Абхазии. Он предполагал договорные отношения между Сухуми и Тбилиси. Данный документ, однако, был отклонен Закавказским краевым комитетом партии большевиков. Впоследствии лидеры абхазского национального движения назовут его «первой абхазской Конституцией». Он станет важным инструментом в политико-правовой борьбе Абхазии за отделение от Грузии. Почему же в начале 1990-х годов уже после распада СССР этот проект советской эпохи оказался вдруг востребованным? Некоторые авторы пытались это объяснить якобы реакционной и прокоммунистической сущностью абхазского национального движения. И данный миф многие годы жил своей самостоятельной жизнью, оторванной от реальных этнополитических процессов. Действительность же была такова, что национальные республики и автономии после распада некогда единого государства пытались найти правовые подпорки для легитимации собственных устремлений. Часто такие попытки выглядели не слишком умелым экспериментированием. Но в абхазском случае, на что можно было опереться в условиях, когда старое уже не работало, а новому еще только предстояло оформиться. Не на установления же Абхазского княжества? Тем паче, что грузинское государственное экспериментирование начала 1990-х годов было, мягко говоря, также далеко от совершенства. И именно оно во многом подстегнуло конституционные инициативы абхазской стороны в 1992 году.

Обращение к событиям двадцатилетней давности крайне важно и актуально по многим причинам. Во-первых, оно позволяет уйти от упрощенных оценок типа «оккупации». В самом деле, события 2008 года стали лишь одним из звеньев (пусть и важным) в рамках более широких контекстов. И не в 2008 году контроль Тбилиси над Абхазией был утрачен, а еще в начале 1990-х годов. И не столько в силу какой-то российской злокозненности (в то время у Москвы не было выработано четкой и последовательной политики в отношении к грузино-абхазскому противостоянию), сколько из-за серии провалов и ошибок самих сторон, вовлеченных в конфликт, их неготовности к уступкам и компромиссам. Во-вторых, события 1992 года стали важнейшим этапом в формировании абхазского национально-государственного проекта. Сначала непризнанной государственности, а затем получившей частичное международное признание.

Попытки сохранить грузино-абхазское «единство» в рамках советских структур, существовавших до декабря 1991, года потерпели фиаско еще в период существования СССР. Знаковым событием на этом пути стал раскол Верховного Совета Абхазской АССР в 1990 г. на абхазскую и грузинскую фракцию. Абхазская часть Верховного Совета приняла 25 августа 1990 года «Декларацию о государственном суверенитете» и постановление «О правовых гарантиях защиты государственности Абхазии». Декларация и постановление, в свою очередь, были отменены грузинской частью Верховного Совета. На массовом же уровне политический раскол между абхазской и грузинской общиной Абхазии был закреплен двумя взаимоисключающими референдумами 1991 года. Это были волеизъявления 17 марта о сохранении «обновленного СССР» и 31 марта 1991 года о восстановлении государственной независимости Грузии. При этом абхазы практически в полном составе выступили за сохранение СССР, приняв участие в первом референдуме и бойкотировав второй. Грузины же, проживавшие в Абхазии, как и их соплеменники на остальной территории Грузии, наоборот, отказались принимать участие в референдуме о будущности СССР, зато пошли на второй референдум и проголосовали за восстановление грузинской государственности. Уже тогда стало ясно, что с исчезновением единого союзного центра строительство новой постсоветской грузинской государственности будет сложным и конфликтным процессом. Впрочем, разрешить грузино-абхазский кризис и предотвратить сецессию и отделение Абхазии от Грузии не удалось и на новой несоветской основе, используя методы консоциальной демократии, т.е. отказавшись от правления большинства в пользу этнического квотирования. Летом 1991 года грузинской и абхазской стороной был согласован проект избирательного закона, определявшего этнические квоты при выборах Верховного Совета Абхазии. 28 мест было закреплено за абхазами, 26 – за грузинами, 11 мест – за представителями других этнических групп. Выборы по этой схеме были проведены в октябре и в декабре 1991 г. Впоследствии критики этой договоренности не раз называли данную систему апартеидной, дискриминационной, а Эдуард Шеварднадзе, набирая патриотические очки, попрекал своего предшественника Звиада Гамсахурдиа в попустительстве абхазам. Как бы то ни было, а компромисс 1991 г. усилил позиции абхазской общины, подтвердив если не привилегированное положение, то особый статус этой общины, а также открыв ей более широкие административные возможности для влияния на ситуацию. Однако компромиссный вариант также потерпел неудачу, ибо с началом работы нового Верховного Совета этнополитический раскол был воспроизведен с новой силой. Произошло это потому, что стороны не смогли найти в себе силы уйти от максималистских планок. По мнению Бруно Коппитерса, «обе стороны на практике оказались не готовы отказаться от мечты установить собственный исключительный контроль над территорией Абхазии».

К старому межэтническому расколу на рубеже 1991-1992 гг. добавились новые противоречия. Свержение первого всенародно избранного президента Грузии Звиада Гамсахурдиа Военным советом породило дефицит легитимности высшей власти в этой стране. Получался интересный парадокс. Новые грузинские власти объективно подыгрывали абхазским лидерам и провоцировали сецессию. После того, как Военный Совет Грузии ликвидировал все законодательные акты советского периода, начиная с 25 февраля 1921 года, включая и последнюю на момент распада СССР Конституцию Грузии 1978 года, и восстановил Основной закон независимой Грузинской демократической республики 1921 года, абхазское движение увидело в этом угрозу особому статусу Абхазии. Все дело в том, что Конституция Грузии 1921 года предполагала для нее лишь «автономное правлении» в «местных делах», но не статус особого политико-правового субъекта, которым де-юре обладала Абхазская АССР. Именно эти шаги во многом спровоцировали комплекс решений от 23 июля 1992 года. И эти решения, в свою очередь ускорили «силовой ответ» со стороны Тбилиси (ввод войск Госсовета на абхазскую территорию, поддержанный местной грузинской общиной). В нынешнем году мы будем отмечать трагический юбилей грузино-абхазского конфликта. И в его генезисе важнейшую роль сыграли и события 23 июля.

Они стали заявкой Абхазии на политическую самостоятельность вне Грузии. Вне грузинского политико-государственного проекта. Последний тезис хотелось бы особенно подчеркнуть. Речь не шла, не идет и не может идти о полной внешнеполитической и внутриполитической самостоятельности от кого бы то ни было. Именно за сильную «привязку» к России Абхазию критикуют ее оппоненты из Тбилиси, а также большое количество обозревателей не только, кстати, в странах Запада, но и в РФ. И в самом деле, принимая решение о разрыве с грузинским государственным проектом, абхазская элита двадцать лет назад многим рисковала. И, наверное, не до конца просчитывала возможные издержки, обретения и «цену» различных вопросов. У нее не было однозначной и консолидированной поддержки из Москвы. И эта поддержка появилась далеко не сразу. Эти риски предполагали (и это было понятно любому непредвзятому наблюдателю) и военное противоборство с непредсказуемыми результатами. И, тем не менее, этот выбор был сделан в июле 1992 года. И был подтвержден четырнадцатимесячной войной, а затем тяготами блокады. Заметим, не только с грузинской, но и с российской стороны (неофициально с началом чеченской кампании 1994 года, а официально с 1996 года). И формально эти санкции были отменены только в канун «пятидневной войны» (фактически уже с начала «нулевых» они не действовали, как минимум, в полном объеме). Были еще и сложные подводные течения переговорного процесса, где позиция Москвы также была далеко не всегда однозначной. Вообще российская позиция не отличалась альтруизмом, впрочем, как и любая другая политика крупного геополитического игрока. Она зависела (и зависит) от целого ряда факторов, таких, как внутренняя ситуация на Северном Кавказе, двусторонние отношения с Грузией, отношения с западными странами. Впрочем, и в абхазских действиях также присутствовал национальный эгоизм. И непонятно, почему облаченные научными регалиями эксперты не понимают этому, начиная удивляться некоторым действиям абхазской стороны, не вписывающимся в определенные массовые стереотипы. Взять хотя бы имущественные споры и земельный вопрос. Или недавние выступления президента республики Александра Анкваба по поводу нежелательности дороги из Северного Кавказа в Абхазию и развития глубоководных портов. Стратегическое партнерство с Россией важно для маленькой республики в плане защиты ее самоопределения от Грузии. В то же самое время и абхазская власть (предпочитая высказываться об этом крайне осторожно и дипломатично), и общество (здесь большая свобода в выражении широкого спектра мнений и суждений) опасаются широкой «интернационализации» республики. Здесь и проникновение крупного российского бизнеса, и миграция (даже приезд родственных для абхазов представителей адыгских этносов вызывает определенные дискуссии), и нарушение этно-демографического баланса. Абхазия - не Нагорный Карабах и даже не Южная Осетия. Здесь «титульный этнос» не имеет явного численного перевеса.

И, значит, вопрос о национально-государственном строительстве и сегодня, спустя двадцать лет, остается для Абхазии одним из ключевых. В июле 1992 года абхазское руководство затевало опасную игру для реализации национального проекта, в котором именно у абхазов будет решающая роль. При этом и тогда, и сейчас осознавалось, что без поддержки других этнических общин Абхазии (русских, армян, греков) конечный успех в противостоянии с Грузией был бы весьма проблематичен. Фактор грузинского «численного преимущества» и сегодня, когда численность этой общины радикально сократилась, влияет на формирование повестки дня в частично признанной республике. Вспомним хотя бы, с какой остротой обсуждаются вопросы о предоставлении гражданства грузинам (мегрелам) Гальского района или о возможности российских граждан грузинкой национальности ставить вопрос о восстановлении имущества, утраченного в начале 1990-х годов. Между тем, помимо «грузино-мегрельского» фактора есть еще и армянская проблема. Экономическая роль армянской общины Абхазии высока. Есть и политическое представительство, однако сегодня его вряд ли можно считать вполне достаточным. И такой сюжет, как формирование политики, ориентированной на гражданско-политическое измерение нации, а не на этническое, в наши дни еще не стал предметом первостепенной важности. Оглядываясь назад, в июль 1992 года, можно сделать вывод о том, что задачи, обозначенные абхазской элитой тогда, сегодня выполнены. Абхазия существует вне Грузии, несмотря на тиражируемые декларации и заявления об «оккупации» Россией. И «оккупированным населением» абхазы себя не ощущают. Но один набор проблем сменился другим. Как сохранить частично признанную государственность? Можно ли это сделать в нынешнем виде? И если нет, то, какие меры для ее трансформации нужно предпринять? Как сохранить свой проект при мощнейшем влиянии России, ее гарантиях безопасности и военном присутствии (не исключено, что оно будет увеличиваться). Вот тот круг вопросов, которые стоят перед Абхазией, сделавшей 20 лет назад рискованный этнополитический выбор.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

Версия для печати