02.08.2012 | Сергей Маркедонов

Народная воля или дипломатическая комбинация?

Какие интересы у России в Приднестровье? До каких «красных линий» готова отступать Москва в переговорном процессе? Или напротив, российская власть имеет ресурсы для внешнеполитического наступления на этом направлении? Этот круг вопросов актуализировался во время и сразу после юбилейных торжеств по поводу начала миротворческой операции в зоне молдавско-приднестровского конфликта. Заметим сразу, что дискуссия о возможной «сдаче» Россией Приднестровья ведется уже не первый год. Наверное, не будет преувеличением считать ее ровестницей операции-юбиляра. Однако после того, как 26 августа 2008 года Москва признала независимость Абхазии и Южной Осетии (создав тем самым прецедент признания государств, не имевших на момент распада СССР статуса союзных республик), градус остроты в обсуждении будущего статуса ПМР заметно повысился. Естественно, в таких случаях не обходится без конспирологии и выснения «тайных пружин» того или иного заявления. И как это часто бывает, процесс выяснения затмевает существо проблемы.

Перейдем, однако, к сути дела. Во время юбилейных торжеств по случаю окончания вооруженного противостояния на Днестре и начала миротворческой операции ПМР посетил заместитель министра иностранных дел РФ Григорий Карасин. Этот дипломат не является новичком на своем поприще. О постсоветской тематике вообще и этнополитических конфликтах в частности он знает не понаслышке. Уже не первый год он участвует в Женевских консультациях по ситуации на Южном Кавказе (фактически данный формат посвящен конфликтам в Абхазии и в Южной Осетии). Во время своего приднестровского визита заместитель министра сделал два заявления, одно из которых осталось не слишком замеченным, а второе, напротив, привлекло внимание тех, кто следит за развитием мирного процесса. Карасин высказался против того, чтобы миротворческая операция на Днестре в ее нынешнем виде была переформатирована. По его словам, нынешний формат является самым успешным на всем европейском пространстве. Однако этим российский дипломат не ограничился. Он заявил, что не исключает такого варианта разрешения молдавско-приднестровского конфликта, при котором нынешняя ПМР могла бы войти в состав единой Молдовы в качестве особой территории с международными гарантиями. Именно этот тезис и «разбудил» как экспертов в Тирасполе и в Москве, так и блогосферу. Обвинения в «сдаче позиций» потекли, как из рога изобилия. Дискуссия о «коварном предательстве» продолжалась до того момента, пока в последний день июля приднестровская тема вдруг не стала одним из предметов общения президента РФ Владимира Путина с участниками форума «Селигер-2012». Главе государства поступил прямой вопрос: «Можете ли Вы сейчас озвучить официальную позицию России по Приднестровью и по необходимости внести коррективы в соответствии с теми интересами, которые есть у граждан Приднестровья?». Путин дал свою интерпретацию: «У нас после крушения Советского Союза осталось много проблемных точек, очень много, одна из них – это, безусловно, Приднестровье. И только сам приднестровский народ, народ, живущий в Приднестровье, может определить свою судьбу. А международное сообщество, в том числе и Россия, будет к этому выбору относиться с уважением». И теперь уже эксперты и блоггеры, встревоженные «июльскими тезисами» Карасина наперебой заговорили о том, что угроза «сдачи» прошла, а Москва в очередной раз продемонстрировала свою роль реального гаранта мира на Днестре и покровителя приднестровского выбора.

Между тем, многочисленные нюансы, упущенные при излишне эмоциональном рассмотрении сложной проблемы, позволяют уйти от жесткого противопоставления тезисов президента РФ и заместителя министра иностранных дел. Во-первых, следует обратить внимание на интересную повторяемость заявлений по схожим (хотя и не полностью тождественным) вопросам. Во время прошлогодней встречи на Селигере Путину задавали вопрос относительно возможного расширения России за счет Южной Осетии и Белоруссии. И тогда «национальный лидер», будучи в ранге премьер-министра также сослася на народное мнение. В одном случае мнение южных осетин, а в другом белорусов. Прошел год, но никаких новых субъектов РФ не появилось, хотя профессиональные алармисты в начале августа 2011 года дружно писали об «имперских аппетитах Кремля». В 2012 году старый новый президент РФ сделал отсылку к мнению приднестровского народа, чьи представители принимают участие в переговорном процессе в формате «5+2», и чье мнение выстушивают даже те, кто скептически относится к перспективам ПМР, как самостоятельного государственного проекта. Таким образом, была произнесена политически округлая фраза, которая может иметь различные интерпретации. «Выбор народа» - просторная площадка для выработки почти что любой дипломатической формулы. Добавим к этому, что имени Карасина президент ни в каком критическом контексте не назвал, хотя мог бы использовать беспригрышный имиджевый ход и разыграть «царский гнев» против «нерадивого боярина».

Было ли в словах Владимира Путина обещание признать Приднестровье, как Абхазию и Южную Осетию? Честно говоря, специально перечитывал ответ президента на вопрос участника встречи Д. Сивакова добрый десяток раз, пытался искать между строк, но ответа так и не получил. И более того, рискуя нарваться на жесткое оппонирование, тем не менее скажу: «И не мог бы при всем желании его получить». Просто потому, что российская политика в Евразии – это преимущественно политика статус-кво. Нравится нам это или нет. Оставим «имперские амбиции» профессиональным экс-советологам. В реальности же Москва и в случае с Абхазией и Южной Осетией до последнего стремилась уйти от формально-правовой определенности. Даже тогда, когда политически все или почти все уже было понятно. Так отмена санкций против Абхазии произошла лишь весной 2008 года! Вскоре после того, как Госдума РФ дала критерии возможного признания двух бывших грузинских автономий, так и не вытянув ничего определенного по Приднестровью, которое, напомню, просто потерялось по ходу текста тогдашней резолюции. Кстати, и сам Путин не скрывал такой «реактивности» российского руководства в процессе признания двух бывших автономий Грузинской ССР. Вот что он сказал по этому поводу на Селигере-2011: «Вы знаете позицию России: когда грузинское руководство пошло на военную акцию, оно (российское руководство) поддержало Южную Осетию». И, возможно, поддержкой бы все и ограничилось, если бы не размытые пункты «Плана Медведева-Саркози» с попыткой их интерпретации не в пользу России и и ее интересов. Таким образом, пытаться экстраполировать абхазско-югоосетинский опыт на Приднестровье или Нагорный Карабах- занятие не слишком перспективное. Лишь крайние обстоятельства заставили Москву стать «ревизионистом». И этот опыт не повторился более нигде. Интересная деталь, т.н. «Большой договор» с Украиной, предполагающий признание границ «незалежной державы» в их нынешнем виде был пролонгирован вскоре после «пятидневной войны», то есть в период президентства Виктора Ющенко. И пора уже давно признать, что Москва опасается, а не алкает радикального «ревизионизма». Во-первых, в силу внутренних причин. Прецедент признания этнополитического самоопределения- оружие обоюдоострое. И через северокавказские проекты Грузии (а в запасе у Тбилиси есть и поволжские) это уже чувствуется. Добавим к этому, что шансы на их реализацию были бы равны нулю, если бы внутренняя политика РФ в этом турбулентном регионе не была бы столь некачественной. Во-вторых, радикальный ревизионизм опасен углублением конфликта с Западом. Совсем не в том лайт-варианте, в котором он есть сегодня. И Кремль этого не может не понимать, ибо углубление такого противостояния при всей условности параллелей, будет напоминать сценарий Крымской (Восточной войны), когда начали с борьбы с Османской империей, а закончили лобовым столкновением с тогдашней «мастерской мира». И что бы кто ни говорил для читателей и телезрителей по официальным каналам, понимание опасности этого варианта в Москве присутствует.

Не будем, впрочем, забывать и про другие нюансы, касающиеся Григория Карасина. Заместитель министра ведь не говорил о простом вхождении ПМР в состав Молдовы. Речь шла о федеративном и даже, возможно конфедеративном проекте. А отвечая на вопрос корреспондента известного издания «Коммерсант» «Федерализация Молдовы — единственно возможный вариант урегулирования конфликта?» Карасин практически предвосхищает путинский ответ. Вот что говорит дипломат: «Один из вариантов. Решать приднестровцам и молдаванам». Снова воля народа! То есть, следуя этой логике, если стороны не договоряться, то и не быть единому федеративному государству.

Так они и не могут дововориться сейчас. И вряд ли позиции Кишинева и Тирасполя станут тождественными в обозримой перспективе. Причины также предельно ясны. Федеративная Молдова с возможным (пусть и гипотетическим) повышением статусом Гагаузии и нейтральным статусом- это уже совсем иной проект, чем тот, который имеется сегодня. И начинать его осуществление в Кишиневе не готовы, пожалуй, не меньше, чем в Тирасполе.

Заметим при этом, что в отличие от других постсоветских конфликтов Кишинев и Тирасполь долгие годы обсуждали не только невозможность совместного проживания, но и пути для поиска общего фундамента. Так 6 января 1993 года Верховный Совет ПМР принял Постановление № 267 «Об образовании Молдавской конфедерации». Несмотря на то, что преамбула тогдашнего постановления гласила, что «Приднестровская Молдавская Республика и Республика Молдова являются суверенными независимыми государствами», результирующая часть документа признавала «считать возможным образование конфедеративного Союза двух равноправных и независимых государств» под названием «Молдавская конфедерация». Помимо январского постановления 1993 года был также подготовлен текст «Договора о разграничении полномочий между субъектами Молдавской конфедерации». В апреле 1993 г. депутаты непризнанного парламента приняли Постановление «О некоторых принципах механизма разработки и утверждения проекта Конституции федеративного государства, образуемого Приднестровской Молдавской Республикой и Республикой Молдова на договорной основе. И Москва помогала этим усилиям. Пиком совместных усилий по формированию единого молдавско-приднестровского государства стал План Дмитрия Козака, известный как «Меморандум об основных принципах государственного устройства объединенного государства» (2003) который был отклонен Кишиневом после того, как его конфликтующие стороны парафировали. Напомню, что на тот момент Дмитрий Козак занимал пост заместителя руководителя администрации президента РФ, а его проект поддерживал Владимир Путин.

И провал «Меморандума», а также жесткое неприятие Кишиневом федералистских моделей (не говоря уже о конфедерации) и упрямство в остаивании приоритетов унитарного государства (вкупе с румынофильством части политического класса Молдовы) перечеркнули эти многолетние усилия. Но лишь 31 января 2007 года на пленарном заседании Верховного Совета Приднестровья был принят проект постановления «О признании утратившими силу некоторых нормативных актов Верховного Совета ПМР». Таким образом, Тирасполь подвел определенную черту под многолетними попытками (в том числе и совместными с Молдовой) построить общий фундамент, а дискурс суверенитета вышел на первый план. И сегодня не учитывать его невозможно, о чем по-разному и на свой лад пытаются говорить дипломат Карасин и политик Путин. Тем паче, что в условиях «властной вертикали» представить себе самодеятельность заместителя министра практически невозможно. Просто у дипломата и лидера государства разные возможности для выражения позиции. И в одном случае возможны общие формулы и слова, а в другом нужны детали и конкретика. Чем «народная воля» принципиально перечеркивает проект «федеративной Молдовы»? В общем-то, ничем. Тем паче, что молдавский народ пока не выразил готовность жить в федерации.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

Версия для печати