06.08.2012 | Сергей Маркедонов

Спор вайнахов между собою

В начале августа два руководителя соседних северокавказских республик Чечни и Ингушетии вступили в публичную полемику друг с другом. Насколько серьезен спор между Рамзаном Кадыровым и Юнус-беком Евкуровым? И к каким последствиям он может привести?

Для ответов на эти вопросы начнем с прорисовки общей канвы событий. 29 июля 2012 года в ингушском селе Галашки произошел инцидент. В ходе взрыва погибли боевики. Однако это событие получило различные интерпретации в самой Ингушетии и в Чечне. Согласно версии Юнус-бека Евкурова, смерть участников вооруженного подполья стала результатом непроизвольного взрыва. По мнению же Рамзана Кадырова, в действительности имела место операция чеченских силовиков, нацеленная на участников атаки на село Центорой в августе 2010 года. При этом Евкуров скептически отнесся к предположению о том, что участники вооруженного подполья были уничтожены в результате специальных мероприятий чеченских силовиков: «Если под спецоперацией подразумевается, то, что сотрудники правоохранительных органов Чечни приехали и забрали два трупа и одного раненого, то это мы подтверждаем, это соответствует действительности». Однако скепсис со стороны руководителя Ингушетии подтолкнул главу Чеченской республики к порции критических высказываний в его адрес. Евкуров был обвинен в недостаточной решимости вести борьбу с боевиками на подведомственной территории, политической пассивности и идеологической слепоте. При этом Кадыров заявил о готовности вмешиваться в то, что происходит в Ингушетии: «Если Евкуров там не наводит порядок, мы его наведем, тем более особая его заинтересованность в таком порядке и не чувствуется. Иначе чем объяснить слова Евкурова о том, что он не называет террористов бандитами? Якобы это заблудшие молодые люди. Для нас они бандиты, террористы, шайтаны, враги чеченского и ингушского народов, враги России», - резюмировал глава Чеченской Республики.

К заявлениям политического деятеля трудно прикладывать экспертно-аналитические стандарты. Однако стоило бы заметить (не только, кстати, руководителю отдельной республики, но и руководству России), что понятие «бандит» совершенно не тождественно определению «террорист», ибо в первом случае основой является криминальная мотивация, а во втором политическая. И ошибка в терминологии в данном конкретном случае чревата отнюдь не только и даже не столько академическими последствиями, сколько провалами в выстраивании борьбы с организаторами «великих потрясений». Просто потому, что с бандитами можно бороться исключительно силой, в то время как противостояние терроризму предполагает меры и идеологического характера. Без этого элемента борьба с террористической болезнью будет напоминать сбивание температуры без лечения первопричин самого недуга. Что показывает, кстати, и практика Чечни, и всего Северного Кавказа. Уж сколько за последние годы было громких «ликвидаций» эмиров разного калибра. Однако угроза радикального исламизма не снизилась качественно, ибо этой идеологии не противопоставлено ничего, кроме покровительственной политики не по отношению даже к «традиционному исламу» (хотя про это и говорят многие и много), а к отдельным группам «наших муфтиев».

Кстати, о муфтиях. По мнению Рамзана Кадырова, его ингушский коллега занимает неверную позицию в религиозной политике. Глава Чечни считает, что Евкуров недостаточно поддерживает духовенство, выступающее против ваххабитов. И тут мы вновь неизбежно вступаем на терминологическое поле. Какие критерии нужны для того, чтобы качественно и эффективно определять радикалов? И можем ли мы говорить о том, что радикализм и исламизм присутствует только в салафитской среде (которую СМИ и многие политики определяют, как «ваххабитов»)? Взять того же главу Чечни, который в своих высказываниях и действиях не раз нарушал конституционные установления, касающиеся светской государственности в РФ. Вспомним про его инициативы, связанные с борьбой с похищением невест в республике, в которых особая и едва ли не политическая ответственность возлагалась на мусульманское духовенство. Можно не забывать и о мощной исламизации повседневной жизни в Чечне (от образовательных учреждений до других сфер социальной жизни), что хотя и не связано с салафитскими практиками, но также противоречит светским принципам. Во многом ислам у Кадырова (впрочем, как и национализм) носит инструментальный и конъюнктурный характер. Но он также провоцирует радикальные установки, при которых вашу принадлежность к «ваххабизму» определяют не некие правовые критерии, а субъективизм представителей республиканской администрации и официального духовенства. Риторический вопрос, не провоцирует ли такой субъективизм настоящий радикализм, без всяких кавычек.

И последнее (по порядку, но не по важности). Рамзан Кадыров напомнил соседу про неурегулированный пограничный спор. В советский период Чечня и Ингушетия составляли одно территориально-административное образование - Чечено-Ингушскую АССР (ЧИАССР) в составе РСФСР. После «ичкерийской революции» и объявления «суверенитета Чеченской Республики» (1 ноября 1991 г.), две части некогда единой автономии избрали два разных пути политического развития - самопровозглашенная и не признанная международным сообществом «Чеченская республика Ичкерия» и Республика Ингушетия в составе РФ. В начале 1992 г. граница между двумя республиками условно прошла по административным рубежам районов бывшей Чечено-Ингушской АССР. После выделения Чечни из единой автономии к ней отошли 11 районов (83% территории ЧИАССР), к Ингушетии - 3 района. Четвертый Джейрахский район в составе Ингушетии (ее южная часть) был образован уже в октябре 1993 года. И части территорий Малгобекского и Сунженского районов являются спорными между Чечней и Ингушетией. Интересно, что время от времени вопрос о границах поднимался, как сепаратистскими властями Чечни, так и республиканскими структурами, лояльными по отношению к российской власти. «Если Евкуров не желает сплоченности, братских отношений, то для нас эти принципы являются святыми, и поэтому мы определим границы и проведем их там, где исторически и по законам РФ они должны быть. При этом со всей ответственностью могу заявить, что ни одного квадратного метра исконно ингушской земли не останется в пределах территории Чечни»,- резюмировал Рамзан Кадыров в августе 2012 года.

Надо сказать, что Юнус-бек Евкуров попытался не углублять, насколько это возможно, конфликт. В своем твиттере от 4 августа сделал запись: «В Рамадан Всевышний велел прощать друг друга и быть терпимее. Как старший по возрасту, не буду комментировать резкие высказывания Кадырова». Впрочем, проблемы в отношениях между двумя руководителями намного глубже и сложнее, чем спор вокруг интерпретации конкретного инцидента в Галашках.

«Кавалерийские подходы» Рамзана Кадырова многим хорошо известны. Не является секретом и причина подобного политического поведения. Лидер Чечни чувствует себя политиком не только республиканского уровня. Уже не первый год он пытается позиционировать себя в качестве «президента всех чеченцев». Отсюда и институционализация этого качества на международном чеченском конгрессе в 2010 году. Но и этой роли Кадырову уже недостаточно. Он - один из немногих республиканских руководителей, который высказывается по широкому кругу внутриполитических и внешнеполитических вопросов (от оппозиции российской власти до политики в отношении к Грузии и Украине). Его открыто поддерживает Владимир Путин, видя в кадыровской Чечне некий символ для своего личного политического бытия. Все это толкает Кадырова к поискам путей для доминирования хотя бы в пределах Северного Кавказа. Ведь идеи об ответственности за Ингушетию возникают у него не в первый раз. После покушения на Евкурова в 2009 году Кадыров публично заявлял о готовности использовать весь свой ресурс для «наведения порядка» в соседней республике. Не следует забывать и о серии инициатив 2006 и 2008 года по объединению Чечни с Ингушетией. При этом в 2006 году в «объединительном» проекте фигурировал также и Дагестан, впоследствии исключенный в виду очевидной нереальности гипотетической «интеграции». При этом Кадыров использует каждый случай, чтобы доказать, что именно его методы «стабилизации» являются самыми оптимальными. И в спорах с Евкуровым ему это не слишком сложно делать, ибо сопоставимого уровня аппаратной поддержки в Москве у руководителя Ингушетии по сравнению с Кадыровым нет. Тем не менее, каким бы прочным ни было положение Кадырова в российской столице, трудно предположить, что Кремль бросится делать какие-то радикальные шаги. Такие действия, например, как «окончательное установление» административных границ между соседними республиками. Это может создать нежелательные прецеденты для других субъектов Северного Кавказа (взять хотя бы сложный контекст отношений Северной Осетии и Ингушетии). Вряд ли Москва будет существенным образом корректировать и религиозную политику Евкурова. Просто потому, что ее стратегического понимания нет и в центре.

В поведении центра опасны совсем другие сюжеты. Прежде всего, недостаточная активность в оценках действий двух лидеров республик. Заметим, что спор Кадырова и Евкурова развернулся практически параллельно с «креативной» инициативой кубанского губернатора Александра Ткачева о создании «казачьей полиции» для «миграционного фильтрования» для приезжих кавказцев. Не менее (если не более) опасная идея, поскольку она жестко противопоставляет одну группу граждан страны другой. В демократическом государстве такие споры и инициативы могли бы быть разрешены или осуждены в судебном порядке. Но при гибридном режиме могла бы включиться та самая административная «вертикаль». Просто для того, чтобы урезонить возмутителей спокойствия и призвать их не нарушать единство политико-правового пространства государства. Однако, как минимум, она взяла паузу, а как максимум, предпочла сыграть «в молчанку». Как это было уже не раз и в случае с Кадыровым, и в ситуациях с Ткачевым. Непраздный вопрос: «Какова же эффективность «вертикали», если она в сложных ситуациях, требующих вмешательства, предпочитает хранить молчание?» Мы можем согласиться с тем, что демократическая перспектива для России - дело не самого ближайшего будущего. Но согласиться на то, что центральная власть утрачивает (или ужу полностью утратила?) свои арбитражные функции невозможно. В противном случае за словесными перепалками и губернаторской «креативностью» могут последовать практические дела, не совместимые с политико-правовым единством страны.

Версия для печати