08.04.2013 | Светлана Самойлова

Курс на ужесточение?

В преддверие визита в Германию Владимир Путин дал интервью немецкой телерадиокомпании ARD, в ходе которого активно отстаивал свою позицию по вопросам взаимоотношений между государством и НКО.

Первый же вопрос, заданный немецким журналистом, касался «облав в представительствах германских фондов в России». Он явно имел в виду, в частности, изъятие компьютеров в петербургском офисе Фонда Аденауэра, связанного с Христианско-демократическим союзом, лидером которого является Ангела Меркель. После этого советника российского посольства в Германии Олега Красницкого пригласил к себе для беседы министр иностранных дел ФРГ Гидо Вестервелле, который заявил российскому дипломату о своем беспокойстве и о том, что подобные акции, препятствующие нормальной работе немецких фондов в России, отягощают двусторонние отношения. Представитель правительства Германии Штеффен Зайберт сделал официальное заявление, в котором предупредил российские власти о возможном уроне немецко-российским отношениям. После этого проверка была закончена и компьютеры возвращены.

Владимир Путин в ходе интервью жестко отстаивал свою позицию, обвинив СМИ в необъективности, в том, что они пугают общественность. По словам Путина, в России действует 654 неправительственные организации, получающие деньги из-за рубежа – «это целая сеть по всей Российской Федерации, включая все её регионы» - причем только за четыре месяца, по утверждению президента, они получили почти миллиард долларов. При этом президент сказал, что все эти организации занимаются «внутриполитической деятельностью», хотя деньги из-за рубежа получают и благотворительные структуры, далекие от любых политических проблем. Также он заявил, что «не нужно никого пугать, что здесь кого-то хватают, арестовывают, конфискуют, хотя, может быть, и стоило конфисковать, если люди нарушают закон». Таким образом, в одном весьма значимом вопросе Путин дал понять, что речь может идти даже об ужесточении и без того критикуемого законодательства. Характерно, что почти одновременно с этим интервью близкий к Кремлю депутат-«единоросс» Михаил Старшинов заявил, что готовится внести на рассмотрение Думы поправку в закон об НКО, которая позволит изымать деньги у организаций, не зарегистрировавшихся как иностранные агенты.

Путин отверг обвинения в том, что в России происходит зажим демократии, перечислив ряд «либерализационных» законов, принятых в прошлом году – о партийной системе и о выборах руководителей регионов (не упомянув о только что принятом законе, позволяющем эти выборы отменять). Кроме того, Путин сообщил о том, что члены Совета Федерации «будут избираться на тайном голосовании гражданами соответствующих регионов» (речь идет о том, что избиратели голосуют за кандидатов в губернаторы, которые представляют для сведения списки из трех потенциальных сенаторов, из которых победитель уже после выборов делегирует одного). Также Путин упомянул о законопроекте о восстановлении смешанной системы на думских выборах.

Вопрос о российско-германском экономическом сотрудничестве был для президента более удобным. Но уже следующий вопрос – о Кипре – вызвал жесткую полемику. Немецкий журналист заявил, что «многие немцы впервые осознали, сколько российских денег в настоящее время лежит в кипрских банках. И сейчас они задаются вопросом: почему германские предприятия должны финансировать инвестиции, в то время как вы сами уводите свои деньги из страны?». Путин назвал этот вопрос абсурдным: «То, что происходит конфискация средств вкладчиков, в том числе и российских, где бы это ни было, на Кипре или в других местах, это подрыв доверия ко всей банковской системе еврозоны». Он обвинил европейцев в нарушении принципа презумпции невиновности, хотя позиция Путина и носила двойственный характер – наряду с упреками в адрес ЕС, он заявил о преимуществах хранения денег в российских банках по сравнению с зарубежными. Такая двойственность свойственна в целом российской власти – она недовольна тем, что ее мнение по кипрскому вопросу не было учтено и при этом выступает в публичном пространстве в поддержку деофшоризации.

Вопрос о планах после ухода с поста президента вызвал развернутый ответ Путина. Сначала он подчеркнул, что не является «самым большим долгожителем в политике», упомянув о прецедентах в Европе и в Северной Америке, в том числе в Канаде (видимо, имелся в виду Пьер Элиот Трюдо, возглавлявший правительство этой страны в течение 15 лет – впрочем, в условиях постоянной жесткой конкуренции с оппозицией). Затем Путин заявил, что очень любит право и литературу и очень рассчитывает на то, что ему «удастся заняться уже без конкретной привязки к государственной работе этими проблемами, может быть, какими-то другими – общественными, спортивными и так далее». Таким образом, ответ носил предельно неконкретный характер.

Путин демонстрирует, что намерен продолжать свой политический курс, а критика приводит разве что к его ужесточению (в вопросе о конфискации средств НКО). Очевидно, что собеседники явно не понимали друг друга, когда речь шла о вопросах демократии и прав человека – это относится не только к данному интервью, но и в целом к диалогу между российской властью и европейцами.

Версия для печати