09.01.2014 | Сергей Маркедонов

Новое министерство со старыми идеями

С наступлением нового года в Грузии начало функционировать новое министерство примирения и гражданского равенства. Именно так оценивают грузинские власти переименование структуры, ранее известной, как «министерство по реинтеграции».

Впрочем, это уже не первый «ребрэндинг» в истории ведомства, специально ответственного за восстановление территориальной целостности страны. И у каждого такого переименования была своя политическая логика, на которую следует обратить особое внимание. Это позволяет лучше понять, где можно действительно говорить о новизне, а в каких случаях идеи, являющиеся частью общенационального грузинского консенсуса, воспроизводятся на очередном витке в несколько модифицированном виде. Напомним, что министерство по реинтеграции было создано в период интенсивной «разморозки» двух этнополитических конфликтов в Абхазии и в Южной Осетии. Это случилось менее, чем за семь месяцев до августовской войны 2008 года. Указом президента Михаила Саакашвили Государственное министерство по урегулированию конфликтов было преобразовано в новую структуру, чьей стратегической целью была объявлена реинтеграция двух де-факто образований. Во главе министерства по реинтеграции 31 января 2008 года встал Темури Якобашвили, который в течение семи предшествующих лет занимал пост исполнительного вице-президента Фонда стратегических и международных исследований Грузии. После «революции роз» и прихода к власти Михаила Саакашвили Фонд активно поддерживал третьего грузинского президента. Многие из своих политических инициатив (включая, конечно же, и абхазско-югоосетинское направление) он озвучивал с трибуны этой структуры, а Якобашвили к тому же был активно вовлечен в президентскую кампанию Саакашвили рубежа 2007-2008 годов.

Ко времени своей второй легислатуры тогдашний руководитель закавказского государства окончательно утвердился во мнении, что этнополитические противостояния Сухуми и Цхинвали с Тбилиси – это не столько проблема национального строительства постсоветской Грузии, сколько многолетняя последовательная политика России по аннексии исконных территорий маленькой соседней страны. Естественно, в этом он убеждал и весь грузинский политический класс, и своих избирателей, что, впрочем, облегчалось популярностью подобных взглядов в обществе. Отсюда и формулирование соответствующей стратегии и тактики для новой на тот структуры. В качестве приоритета было обозначено не столько преодоление накопившихся межэтнических противоречий, сколько восстановление контроля над отколовшимися территориями. При этом разрешение данной проблемы виделось путем изменения существовавших форматов урегулирования конфликтов (интернационализация плюс снижение эксклюзивной роли РФ). Отнюдь не случайно то, что министерство по реинтеграции успело отметиться продвижением тбилисского протеже Дмитрия Санакоева на международной арене, как представителя «альтернативной Южной Осетии». И это притом, что данный персонаж не имел на тот момент ни собственных подразделений, которые были бы вовлечены в конфликт, не говоря уже об отсутствии его подписи под Дагомысскими соглашениями 1992 года о прекращении огня. Что, впрочем, легко объясняется тем, что ранее Санакоев сам поддерживал «агрессивных сепаратистов» из Цхинвали. Таким образом, министерство не стремилось диалогу с абхазскими или осетинскими представителями. Оно превратилось в дополнительный инструмент по формированию внешнеполитического курса Тбилиси, ориентированного по выдавливание России из двух де-факто образований с помощью апелляций к США, НАТО и ЕС. К слову сказать, личная роль Якобашвили в формировании взгляда на Сухуми и Цхинвали, как абсолютно несамостоятельных и послушных марионеток Кремля велика. Впоследствии эти взгляды и подходы министерства по реинтеграции лягут в основу «оккупационного законодательства» (будет введено в действие в октябре 2008 года).

Однако в октябре 2012 года в ходе парламентских выборов к власти пришла оппозиционная коалиция «Грузинская мечта». Во главе министерства по реинтеграции встал Паата Закареишвили, политолог, общественный деятель и правозащитник, имевший репутацию «голубя». Закареишвили был вовлечен во многие грузино-абхазские и грузино-осетинские диалоговые проекты, неоднократно посещал оба де-факто образования и по факту владел ситуацией там намного лучше других представителей общественно-политического истеблишмента своей страны. Одной из приоритетных целей новой команды стал лозунг, озвученный именно Закареишвили, «все, кроме признания». Этот подход предполагал сохранение приверженности такому пункту общенационального консенсуса, как признание территориальной целостности (данное требование поддерживается избирателями всех ведущих политических сил страны) при смещении акцентов от максималистских планок к более гибким схемам. Как минимум, в риторике. И на этом направлении представители «Грузинской мечты» решили выжать все возможное. Однако до тех пор, пока президентом оставался Саакашвили, он блокировал всякие попытки по переименованию министерства по реинтеграции. Третий глава Грузинского государства попросту не подписывал уже подготовленный законопроект. Но после президентских выборов это препятствие было преодолено. Теперь у Грузии будет министерство примирения и гражданского равенства. По словам Пааты Закареишвили, «у нас другой взгляд на вещи, мы хотим решения конфликта путем переговоров, путем учета мнения всех сторон. Мы сняли с себя розовые очки и реально смотрим на вещи». Но можно ли говорить о том, что в 2014 году Тбилиси запускает принципиально новый формат взаимодействия с республиками, которые считает отколовшимися частями единой Грузии?

Если судить по первым интервью и комментариям старого нового министра, то спешить с выводами о тотальных изменениях не приходится. И для такого скептического вывода есть несколько серьезных оснований. Во-первых, как и прежние руководители страны, Закареишвили пытается выдавать желаемое за действительное. И в этом он элементарно противоречит самому себе, говорящему о том, что новые власти «сняли розовые очки» и стали смотреть на вещи реалистически. Какова же реальность, по Закареишвили? «Реальность такова: Грузия идет в Европу, а Россия теряет свое влияние на Кавказе. Я не думаю, что абхазы и осетины многое выиграли от признания их независимости Россией. Грузия предлагает им самореализацию в другом формате», - констатирует министр. Налицо попытка повторить «головокружение от успехов», которое наблюдалось в Тбилиси в 2008 году, когда в преддверии и даже после Бухарестского саммита НАТО официальные представители Грузии уже поверили в скорое получение заветной «прописки» в Североатлантическом альянсе. Хотя и тогда и сейчас речь шла лишь о предоставлении их стране ПДЧ (Плана действий по членству). Между тем, итогом такой переоценки противоречий между РФ и НАТО, а также недооценки заинтересованности Запада в России, во многом стали все действия официального Тбилиси, приведшие к трагической развязке августа 2008 года. Сегодня, хотя и в гораздо меньших масштабах грузинские политики интерпретируют парафирование Соглашения об Ассоциации с ЕС уже, как «европейский выбор». Но для того, чтобы этот выбор состоялся, нужно, как минимум, сначала подписать все необходимые документы, пройти весь сложный путь интеграции, начиная от визовых процедур до широкого спектра социально-экономических проблем. И только тогда можно будет говорить о какой-то ощутимой выгоде, которую абхазы и осетины могут рассматривать, как нечто более интересное, чем то, что они уже имеют сегодня. Казалось бы, у Закареишвили есть перед глазами прекрасные примеры Армении и Украины, где риторика, ориентированная на ценности и представления о Европе, как однозначно позитивном явлении без всяких серьезных издержек, привела совсем не к тем результатам, на которые изначально рассчитывали. Между тем, Абхазия и Южная Осетия - общества, с трудом залечивающие раны после конфликтов. И для их руководителей на первом плане будет прагматика, а не абстрактные фразы о «европейском выборе». Тем паче, что для самой Грузии данный путь - не столько выбор ценностей, сколько прагматическое выстраивание противовесов России, которая не может помочь Тбилиси в разрешении ключевого для него вопроса (непраздный вопрос, а может ли вообще Москва решить этот вопрос за грузинский истеблишмент).

Как минимум, вызывает вопросы и тезис Закареишвили о «снижении российского влияния на Кавказе». Если таковое имеет место быть, то зачем тогда вообще беспокоиться. Стоит лишь подождать несколько лет, пока это влияние станет фантомом. Однако и сам Закареишвили, и его коллеги рассматривают Москву, как серьезный вызов. К тому же, нечто схожее автор этих строк уже слышал, посещая раз за разом конференции и «круглые столы» в Тбилиси и других грузинских городах в 2004-2008 годах. Более того, представление о России, как о «колоссе на глиняных ногах» в качестве позитива для Грузии уже не единожды играло злую шутку с этой закавказской страной. Притом и тогда, когда влияние «колосса» падало до крайне низкой отметки (как это было в начале 1990-х годов, когда Конфедерация горских народов Кавказа, имевшая свои серьезнейшие претензии к Москве, присоединилась в итоге к Абхазии), и когда оно в действительности возрастало, как это случилось в 2008 году. Спору нет, Москва имеет немало проблемных мест, как на Северном Кавказе, так и в Закавказье. И многие эти места вызывают серьезнейшую обеспокоенность. Вопрос только в том, как это помогает восстановлению добрых отношений между грузинами и абхазами, Тбилиси и Цхинвали.

Во-вторых, Закареишвили повторяется. Тезис о «чистом листе» в отношениях Тбилиси с Сухуми и Цхинвали возникал в новейшей истории не раз. Так было в первые месяцы после возвращения Эдуарда Шеварднадзе в Грузию. Но тогда все испортила война в Абхазии. Так случилось и при раннем Саакашвили. Первые шаги третьего президента Грузии на абхазском направлении поначалу давали надежду на выработку новых подходов к мирному процессу. Официальный Тбилиси предпринял несколько шагов по реформированию так называемых «органов власти Абхазии в изгнании». Была прекращена работа «абхазских представителей» в парламенте Грузии, поскольку они получили свои мандаты еще в 1992 году, а после вооруженного противостояния их больше не подтверждали ни на одних выборах. Тбилиси свернул деятельность «гальских партизан» (формирования «Лесные братья» и «Белый легион» в восточной части Абхазии). На пост личного представителя президента по урегулированию конфликта был выдвинут молодой и инициативный политик Ираклий Аласания. Однако это обнадеживающе начало не стало необратимым процессом, что и продемонстрировали события 2004-2008 гг. Таким образом, новый раунд разговоров про «новую страницу» и «чистый лист» не способны сами по себе в отрыве от конкретных шагов изменить ситуацию.

Отсюда, следует, «в-третьих», явный недостаток этих самых практических шагов, которые были бы способны сломать те льды недоверия, которые намораживались годами. Речь, в первую очередь, идет об уже упомянутом «оккупационном законодательстве», которое нивелирует всю новую риторику о том, что для Тбилиси важны не территории, а люди. «К сожалению, юридический процесс немного затянулся»,- констатирует старый новый министр. Но тут же с оптимизмом добавляет, «но он скоро закончится». Никаких претензий к Закареишвили-политику данный тезис не вызывает. В интервью для европейского и американского слушателя (а мы процитировали его диалог для Би-Би-Си) он просто обязан демонстрировать поступательный успех грузинской демократии и достижения новых властей по налаживанию диалога и преодолению последствий конфликтов.

Однако стоило бы принять во внимание тот факт, что «политика-искусство возможного», и любой оппонент «Грузинской мечты» с удовольствием воспользуется всякой ее оплошностью. И уж точно не преминет подвергнуть критике ее представителей за ревизию «оккупационного законодательства», представляя это дело, как угрозу национальным интересам страны. Получается тупик. И менять законы нужно, ибо без них абхазы и осетины не смогу ощутить себя равными партнерами по переговорам. И в то же самое время любая коррекция такого закона нанесет урон репутации грузинской власти. Значит, возникает дефицит с практическими предложениями.

В-четвертых, когда попытки сформулировать некоторую новую повестку дня делаются, они не воспринимаются серьезно. А как иначе воспринимать идею Пааты Закареишвили о «прямых переговорах» с абхазскими и югоосетинскими представителями? В особенности тогда, когда ничего, кроме абстрактных слов о «европейском пути» и строительстве «другой Грузии», в которой все будет не так, как сегодня, предложить не получается. Ведь сам министр, имея за плечами немалый практический опыт и знания двух частично признанных республик должен понимать, что на сегодняшний день проблема не в злой воле Москвы, а в неготовности самих оппонентов Тбилиси вести переговоры с Грузией.

Оговорюсь сразу, это положение - не константа. Но сегодня оно таково. И даже если представить себе, что Москва завтра испариться из любого переговорного формата, это не сделает Сухуми и Цхинвали уступчивее. Опять же, Закареишвили мог бы знать, что политика России на абхазском и югоосетинском направлении менялась, что, однако не делало две республики ближе к Грузии. И уж, конечно, укреплению взаимного доверия не способствует нижеследующая фраза старого нового министра: «Знаете, я боюсь, придет время, и мы поймем, что Саакашвили был прав. Я не хочу этого. Не хочу, чтобы оказалось, что там осетины и абхазы вообще ничего не решают, и пришлось бы договариваться только лишь напрямую с Москвой». Данная оценка с головой выдает не просто недопустимую для политика эмоциональность, но и отсутствие так необходимого в процессе примирения дипломатического такта. Пытаясь отказаться от наследия Саакашвили, стоит ли апеллировать к его авторитету? В особенности перед теми, кто и без того, не испытывает большого интереса к прямым переговорам.

Сергей Маркедонов - политолог, кандидат исторических наук, в мае 2010- октябре 2013 гг.- приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований (Вашингтон, США)

Версия для печати