14.03.2014 | Сергей Маркедонов

Крымская Декларация

Сегодня внимание экспертов и политиков всего мира приковано к Крымскому полуострову. События, происходящие там, вытеснили из информационных топов ближневосточные и кавказские сюжеты. Положение дел в Крыму обсуждается в формате Совбеза и в переговорах между лидерами государств «Большой восьмерки».

И хотя референдум о самоопределении полуострова (после нескольких переносов и коррекций формулировок) намечен на 16 марта, за пять дней до народного волеизъявления Верховный Совет Автономной Республики Крым совместно с городским советом Севастополя приняли Декларацию о независимости. Таким образом, количество непризнанных образований на территории бывшего Советского Союза пополнилось еще одним. Мартовская Декларация объявляет Крым «демократическим, светским и многонациональным государством, которое обязуется поддерживать мир, межнациональное и межконфессиональное согласие на своей территории».

На сегодняшний день трудно сказать, как долго просуществует Крым в качестве непризнанной республики. Несмотря на декларирование независимости полуострова, авторы документа вполне определенно обозначают в качестве своей цели вхождение в состав Российской Федерации. В статье третьей документа говорится о том, что в случае соответствующих результатов референдума (а на голосование вынесено два вопроса о присоединении к России и восстановлении Конституции 1992 года, предполагающей договорные отношения Крыма и Киева) его организаторы обратятся к Москве с предложением о принятии автономной республики в качестве нового субъекта.

Референдумы в непризнанных республиках, организаторы которых рассматривали бы собственный суверенитет и независимость не как конечную цель, а как инструмент для вхождения в состав России, проводятся в постсоветской истории не впервые. При всех имеющихся отличиях между казусами Крыма и Южной Осетии, схожим образом были организованы два югоосетинских референдума. Первое волеизъявление состоялось практически сразу же после распада Советского Союза 19 января 1992 года. Тогда более 90 % участников проголосовало за отделение Южной Осетии и объединение с Россией (при этом в голосовании не приняли участие грузины, проживавшие в Южной Осетии).

Второй референдум прошел параллельно с президентскими выборами в ноябре 2006 года. Тогда в условиях растущей военно-политической конфронтации с Грузией югоосетинское руководство хотело продемонстрировать всему миру, что его интересует не только избрание главы республики (фактически в тех условиях это было переизбрание), но и дополнительное подтверждение курса, взятого в период распада СССР. Не стоит также забывать, что одновременно с кампаниями 2006 года в Южной Осетии официальный Тбилиси на территориях упраздненной автономной области, находящихся под грузинским контролем, организовал так называемые «параллельные выборы», на которых продвигал своего протеже Дмитрия Санакоева. Это лишь укрепляло пророссийские симпатии южных осетин и стремление зафиксировать их с помощью народного волеизъявления.

Некоторые параллели можно провести между Крымской декларацией и провозглашением независимости Нагорно-Карабахской Республики (НКР) 2 сентября 1991 года. В случае с НКР за это решение голосовали депутаты Областного Совета Нагорно-Карабахской автономной области и Шаумяновского района (который не входил в состав НКАО). В марте 2014 года Декларацию о независимости Крыма принимали депутаты автономной республики и Севастопольского горсовета.

Апелляция к многоэтничности, как основе для будущего национального строительства роднит крымскую декларацию с подходами Приднестровья.

Естественно, подобные референдумы создают немало проблем не только для «материнских государств», от которых непризнанные республики отделяются, но и для той страны, к которой они хотели бы присоединиться. В 1991 году их учла Армения, отказавшись включить НКР в свой состав и до сих пор не решаясь признать его независимость, несмотря на существование общей системы обороны, безопасности и хозяйственно-экономической деятельности. До августа 2008 года это же учитывала Россия в отношениях с Южной Осетией, пойдя на ее признание лишь через 16 с лишним лет после референдума, обращенного к идее единства с РФ. Но и после «пятидневной войны», несмотря на многочисленные просьбы со стороны Цхинвали, республику не готовы видеть в качестве нового российского субъекта.

Сегодня Россия должна учитывать массу сложных геополитических контекстов. В отличие от Закавказья, Запад рассматривает Украину не как отдаленного соседа Европы, а как важный элемент общеевропейской безопасности, а учитывая масштабы этой страны и потенциально уходящего от нее Крыма, как демонстрацию наступательного поведения России и ее стремления к гегемонии в Евразии. Отсюда и намного более болезненная реакция в сравнении с событиями 2008 года. В этой связи мы видим, что с одной стороны Москва как никогда близка к пересмотру всего комплекса своих отношений с Украиной, включая и территориальную конфигурацию соседней страны (на 21 марта 2014 года в нижней палате российского парламента намечен к рассмотрению вопрос о приеме новых субъектов РФ). С другой стороны, свое главное и окончательное слово еще не сказал президент Владимир Путин. Между тем, на своей недавней пресс-конференции он заявлял о том, что не рассматривает вхождение Крыма в состав России, как политическую опцию. Очевидно, что глава Российского государства сделает новое заявление после подведения итогов голосования 16 марта 2014 года.

Однако как бы ни развивались дальнейшие события, крымские власти сделали принципиально важный шаг по выходу из украинского политико-правового пространства. Назвать его окончательным было бы поспешно, так как голосование по статусу Крыма еще не прошло. И хотя большая часть экспертов (включая и украинских специалистов) полагает, что итоги волеизъявления предсказуемы, сначала их нужно получить и озвучить. В то же самое время вектор движения понятен любому, кто анализирует сегодняшнюю динамику украинского кризиса и отношений в треугольнике Москва-Киев-Запад. Впрочем, и турецкую переменную из этого уравнения не стоит выбрасывать.

Сегодня Крым в большинстве исследований и статей рассматривается, как поле битвы геополитических интересов и амбиций. Между тем, признавая значительную стратегическую роль и значение полуострова, не следует игнорировать и еще один не менее важный сюжет. Всякий внешний интерес к проблемному региону возникает там и тогда, где для этого есть внутренние предпосылки. Речь, конечно же, о позиции людей, проживающих в конкретной точке Земного шара. Без их позиций (правильные они или иллюзорные - отдельный вопрос) никакое решение сложных геополитических ребусов не может быть успешным, если говорить о долгосрочной перспективе.

И в этом плане крымская история дает много поучительных примеров. Все предшествующие непризнанные республики на территории бывшего Советского Союза провозглашались либо в канун его распада (как это случилось с Приднестровьем или НКР), либо вскоре после подписания Беловежских соглашений (случай с Южной Осетией). Крым пошел на этот шаг через два с лишним десятилетия после прекращения существования единого союзного государства и пребывания в составе Украины. Заметим, пребывания, не связанного с кровавыми конфликтами, беженцами и миротворческими операциями. Стоит отметить, что даже в пророссийском Крыму в декабре 1991 года при голосовании на референдуме о независимости Украины 54, 19% (то есть более половины) высказались за существование вне рамок СССР. К слову сказать, в Донецкой области эта цифра была 76, 85 %, а в Луганской области- 83, 86%.

Другой вопрос, кто и как эту независимость понимал (многие не были поклонниками языковой украинизации, внешнеполитических споров с Россией, перспектив присоединения к НАТО). Но факт остается фактом. В начале 1990-х годов «незалежность» была воспринята новыми гражданами Украины не так болезненно, как это произошло с новыми гражданами в Грузии, Молдове или в Азербайджане. В Крыму тогда не было демонстративной отмены автономий, какие имели место быть в случае Грузии и Южной Осетии, Азербайджана и Нагорного Карабаха. Более того, бывшая Крымская область в составе УССР в феврале 1991 года получила автономный статус (в то время, как во всех регионах этнополитических конфликтов активно власти союзных республик, стремящихся к независимости, жестко боролись со своими автономиями или территориями, претендующими на особый статус, навязывая унитаризм).

Впрочем, и политической класс постсоветской Украины также не благоволил федерализму. После дискуссий начала 1990-х годов, идея федерации была отложена на полку. В этом плане весьма показательна оценка известного украинского политолога, советника нескольких президентов этой страны Дмитрия Выдрина (прозвучала в феврале 2011 года на одной из конференций): «Тема федерализма - запретна. Многие западные политологи упрекают нас за то, что мы заболтали тему федерализма. А реальное основание демократии - разнообразие регионов и федерализм с последующей политической конкуренцией. Причем все эти процессы совершенно в русле европейских идей. Нас обвиняют в том, что мы заболтали и извратили эти идеи и подходы и особенно запущенным в СМИ словечком "федераст". И кто такое слово запустил, достоин презрения и забвения. Нам необходимо обговаривать все важные проблемы, какие бы запреты не налагались на эти темы». К сожалению, и после этого запоздалого признания тема не получила серьезной политической и общественной поддержки. Вот и в феврале нынешнего года, когда опасность раскола Украины уже стала реальностью второй президент этой страны Леонид Кучма (1994-2005) заявил: «Считаю этот вопрос просто вредным для Украины. Политики, которые его проталкивают, либо не понимают возможных последствий, либо сознательно провоцируют ситуацию. Для "руины Украины". Потому раскручивать тему федерализации в условиях острого и масштабного политического кризиса означает подливать масло в огонь. Это реальная угроза для суверенитета и территориальной целостности Украины».

И нынешнее пробуждение «крымского сепаратизма» возникло не случайно. Недостаток интеграции полуострова в общеукраинские процессы, преобладание в украинской практике национального и государственного строительства с опорой не на гражданскую нацию, а на этничность годами накапливали горючий материал. В 1993 году известный журналист Александр Кривенко охарактеризовал постсоветскую Украину, как «продукт (сплавом) коммунистов и националистов». Скорее всего, последних он рассматривал не столько, как защитников ленинских догм, сколько, как сторонников интернационализма, отказа от тотальной ревизии исторического прошлого, советского (а также и имперского) наследия. Долгие годы единство «незалежной державы» покоилось на балансе и сложном переплетении этих двух начал. Но как только «Майдан-2» нарушил (или только обозначил) трещину в этом «сплаве», и условные «коммунисты» (которые, конечно же, не сводимы к членам КПУ) оказались под угрозой вытеснения в угол политической поляны, количество недовольства перешло в качество. Наиболее опасным в этом плане было отождествление Украины с революционным Майданом. История не знает сослагательного наклонения, но прояви центральные власти в Киеве чуть больше корректности и готовности к переговорам и компромиссам с Крымом (а ведь в начале массовых выступлений на полуострове идеи независимости или вхождения в состав России не выдвигались), возможно, сегодня мы не обсуждали бы появление новой непризнанной республики. И перспективы появления нового субъекта РФ.

Таким образом, процесс этнополитического и национального самоопределения, запущенный с распадом СССР, не закончился. И в какой точке он завершится трудно предугадывать. До урегулирования этнополитических конфликтов на территории бывшего Советского Союза и признания новых границ легитимными, его распад как исторический процесс невозможно считать окончательно завершенным. Между тем без завершения этого процесса невозможно говорить о состоявшейся государственности постсоветских стран, их реальной независимости и их переходе к демократии.

При этом не стоит предаться шапкозакидательским настроениям. Самостоятельное бытие Крыма без какой-либо поддержки со стороны России на сегодня вряд ли возможно. Развитие полуострова нереально без значительных финансовых затрат, которые будут, к тому же, сопровождаться и непростыми геополитическими спорами. К издержкам этого процесса надо быть готовыми уже сегодня, как и к ясному пониманию того, что присоединение Крыма к России (если таковое осуществится) или существование полуострова в формате де-факто государства - это не «конец истории», а лишь переход от одного набора проблем к другому. В особенности стоит осознавать, что «надежные схемы» административного бизнеса, апробированные в Абхазии и в Южной Осетии, могут возыметь совсем не тот результат, на который хотелось бы рассчитывать. Естественно, если думать на перспективу, то необходимо задуматься и об апелляциях к принципам национального самоопределения, как об инструменте внешнеполитического позиционирования. Одно дело - незыблемые интересы России на Черном море, а другое – последовательная публичная поддержка права сецессии, которое может быть обращено и не на пользу единству полиэтничной России.

У Москвы есть вполне рациональные интересы, будь то база Черноморского флота в Севастополе, безопасность как условие транзита энергоресурсов в Европу и права российских граждан (среди которых, кстати, далеко не все носители чистой «русской крови»). Москва вполне резонно хотела бы видеть крупную европейскую страну-соседа внеблоковой и нейтральной. Но идея о защите русских за пределами РФ не выглядит безупречной. Этот лозунг может вызвать настороженность даже среди ближайших союзников Москвы, в особенности у Казахстана, который крайне щепетилен в вопросах национальных отношений и территориальной целостности. К тому же при любых раскладах крымской власти (и Москве как ее патрону) придется выстраивать собственную качественную национальную политику, не повторяя на новом витке спирали украинских (да и российских) ошибок.

Сергей Маркедонов - доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета

Версия для печати