09.04.2014 | Сергей Маркедонов

Северный Кавказ без Умарова

Российские спецслужбы заявили о нейтрализации Доку Умарова. Выступая на заседании Национального антитеррористического комитета, директор Федеральной службы безопасности (ФСБ) РФ Александр Бортников публично озвучил эту новость. По его словам, в нынешнем году были уничтожены 36 полевых командиров и 65 активных членов диверсионно-террористических групп, действующих на Северном Кавказе.

Лидера «Эмирата (Имарата) Кавказ» хоронят уже не в первый раз. В январе в течение нескольких дней в социальных сетях распространились сведения о смерти Умарова. Тогда данную версию озвучил руководитель Чечни Рамзан Кадыров. Впрочем, до этого заявления чеченский лидер говорил о ликвидации «эмира» 8 раз. Однако в марте северокавказские боевики подтвердили информацию о том, что Умаров мертв. 8 апреля 2014 года нейтрализация Умарова признана на официальном уровне. Появись такая информация до украинского кризиса, она бы стала центральной новостью и немедленно оказалась бы в фокусе экспертных и журналистских дискуссий.

Сегодня северокавказские сюжеты оказались вытесненными на обочину информационной повестки дня. После присоединения Крыма к России «русская весна» продолжается в южных и восточных областях страны. И все это происходит на фоне разворачивающейся президентской кампании и самого масштабного кризиса в отношениях между РФ и Западом с момента распада Советского Союза. Добавим к этому и такие уравнения со многими неизвестными, как приднестровский конфликт и положение дел в Молдавии, которой предстоят парламентские выборы и подписание Соглашения об Ассоциации с Евросоюзом. Но уход Северного Кавказа в тень объясняется не только стремительным развитием событий на Украине и вокруг нее.

Во-первых, Олимпийские игры и Паралимпиада в Сочи, которым многие предрекали апокалипсическое будущее, прошли без эксцессов. Ничего даже близко сопоставимого с терактами в Волгограде, московском метро или аэропорту Домодедово не произошло. Не случилась и масштабная дестабилизация в северокавказских республиках, хотя недостатка в прогнозах относительно таких сценариев в канун «белой Олимпиады» было предостаточно. Более того, подготовка к играм показала, что даже оппоненты и проблемные партнеры могут сойтись в такой точке, как необходимость кооперации по обеспечению безопасности Северного Кавказа. Готовность к сотрудничеству с Россией продемонстрировали не только США и Великобритания, но и Грузия, которая еще в 2012 году склонялась к использованию северокавказской турбулентности в своих целях.

Во-вторых, было бы неверно вырывать сочинские Игры из общего контекста регионального развития. Так, спад диверсионно-террористической активности радикальных групп наметился отнюдь не во время олимпийских соревнований. Волгоградские теракты произвели шокирующий эффект не только в силу изощренности и цинизма их организаторов (этим все предшествующие акции также отличались), но и по причине того, что выпадали из общей тенденции по снижению активности групп боевиков. По данным «Кавказского узла» (этот информационно-аналитический ресурс трудно заподозрить в симпатиях к администрации президента РФ или правительственным структурам) за прошлый год общее число жертв вооруженного насилия на Северном Кавказе сократилось по сравнению с 2012 годом на 239 человек или на 19,5%.

Конечно, ситуация в регионе остается далеко не такой стабильной, как хотелось бы. Эксперты, несмотря на сокращение общего количества жертв, отмечали увеличение потерь среди гражданского населения. Но в любом случае определенного спада в деятельности пресловутого «Эмирата Кавказ» было трудно не заметить.

Таким образом, появляются основания подвести некоторую черту в новейшей истории северокавказского терроризма. Сразу следует оговориться. Объявлять о «конце» этой истории, к сожалению, преждевременно. Существует немало проблемных мест, с которыми и российской власти, и всему обществу, необходимо усиленно работать, чтобы избежать возможных «возвратных движений» со стороны подполья. Как бы то ни было, а «нейтрализация Умарова» дает возможность для оценки, как потенциала северокавказских радикалов, так и российской политики по замирению этого турбулентного региона. Не стоит забывать, что «Эмират Кавказ»- не ЦК КПСС, а «нейтрализованный эмир»- не его генеральный секретарь, чья физическая жизнь или смерть может иметь критическое значение для положения дел на Северном Кавказе.

Какую же роль сыграл Умаров в трансформации антироссийского движения в регионе? Начнем с того, что именно он стал символом смены акцентов в этом движении. В 2007 году Умаров закрыл националистический проект «Чеченская республика Ичкерия» и провозгласил «Эмират Кавказ», ориентированный совсем на иные цели. Не на строительство отдельной от РФ нации-государства, а на надэтнический проект, нацеленный на мобилизацию всех мусульман (естественно, в понимании Умарова и его соратников) не только против России, но и Западного мира, и Израиля. И отнюдь не случайно в 2010 году Госдеп США увидел в Умарове угрозу «не только российским, но и американским интересам». В заявлении же официально представителя американского Госдепартамента от 26 мая 2011 года была приведена цитата высокопоставленного чиновника, координировавшего проблемы антитерроризма Дэниела Бенджамена: «Атаки, предпринимаемые «Кавказским Эмиратом» демонстрируют глобальную природу терроризма, с которым мы сталкиваемся сегодня. Мы солидарны с народом России, осуждая эти террористические акции». С тех пор много воды утекло, а вместе с ней и «перезагрузка». Однако однозначное отношение американской администрации к северокавказским исламистам осталось неизменным до сих пор.

При этом Умарова трудно рассматривать в качестве носителя качеств идеального моджахеда современности, который сочетал бы в себе навыки блестящего теолога и воина. По справедливому замечанию востоковеда Михаила Рощина, эмир, «разумеется, полевой командир, а отнюдь не идеолог, но он понял, что замена Чеченской Республики-Ичкерии на Имарат Кавказ способна возродить и расширить ряды вооруженного сопротивления, а кроме того перенести боевые действия на территорию соседних республик». Этот тренд наметился еще в 1990-х годах, когда после завершения первой чеченской кампании на первые роли выдвинулись не националисты, а защитники идеалов «чистого ислама». Их влияние сыграло значительную роль и в превращении «второй Ичкерии» (1996-1999) из националистического образования с ситуативным обращением к религии к республике с более четкими элементами исламского государства. Укрепление же поборников салафитского ислама в Чечне во многом предопределило трансформацию муфтия Ахмада Кадырова из апологета национал-сепаратизма в пророссийские политики. Вместе с ним схожую эволюцию проделали и другие деятели, внесшие свой вклад и в ичкерийскую революцию 1991 года, и в становление чеченского де-факто государства в 1990-х годах.

Идеологический дрейф от чеченского сепаратизма к радикальному исламизму занял не один год. Совмещать эти два тренда пытались и поздний Аслан Масхадов, и предшественник Умарова Абдул-Халим Садулаев (1966-2007). Но именно «нейтрализованный эмир» стал той фигурой, которая перевала количественные изменения в качественные. Можно говорить о том, что Умарову не хватило образования и элементарной грамотности. По справедливому замечанию востоковеда Сергея Давыдова, «лидеры алжирского джихада как минимум умели правильно написать хутбу (проповедь); вопиющее невежество авторов некоторых северокавказских исламистских сайтов уже подверглось жесточайшему осмеянию со стороны их оппонентов». За такие смехотворные ошибки, как написание «дар-у-с-салам» вместо «дар-у-ль-ислам», а также за попытки приветствовать неведомых миру «ученых» титулатурой пророка Мухаммеда, - считает Давыдов,- «даже сельского муллу в Иране или Турции направили бы на переквалификацию». Однако, сколь бы низким ни был уровень теологической подготовки северокавказских моджахедов, политический язык, используемый умаровцами, стал принципиально отличаться от языка сепаратистов. На их главном интернет-ресурсе «Кавказ-центр» и в других материалах проводилась последовательная антироссийская, антиамериканская и антиевропейская пропаганда. Так, например, войска США и Великобритании в Афганистане и в Ираке назывались «оккупантами», «врагами». При этом Умаров апеллировал не только к северокавказским единомышленникам. Он не единожды обращался к радикалам из Поволжья, надеясь на расширение «территории джихада» за пределами республик Северного Кавказа.

Но в своей деятельности он оставался, по большей части, «практиком», организатором террористических атак, как внутри региона, так и за его пределами. Доку Умаров брал на себя ответственность за целый ряд знаковых террористических актов, таких, как атака аэропорта «Домодедово» (2011) и взрывы в московском метро на станциях «Лубянка» и «Парк культуры» (2010). В своих обращениях того времени он также заявлял о том, что российское население поддерживает политику Кремля, а потому должно рассматриваться, как мишень для террористов. Однако «практик» Умаров попытался осуществить «ребрэндинг» своего «Эмирата». В феврале 2012 года он заявил о «моратории» на атаки гражданских объектов на территории России. Между тем, в реальности «мораторий» выглядел, как пропагандистский шаг, призванный на фоне усиления противоречий между Москвой и Вашингтоном (после парламентских выборов 2001 и президентской кампании 2012 гг., а также возвращения Владимира Путина в кресло главы государства), изменить имидж главной диверсионно-террористической структуры Северного Кавказа. Эта попытка не увенчалась успехом. И после теракта в Бостоне в апреле 2013 года, где обнаружился северокавказский след, надежды на успех умаровского предприятия стали и вовсе тщетными. И возвращение к прежней риторике и практике не заставило себя долго ждать.

При этом «Эмират Кавказ» не работал в соответствии с принципами единоначалия. Он выступал в роли «зонтичной структуры», которая объединяет различные ячейки неким общим набором целей и задач, лозунгов и мемов. При этом та или иная операция могла проводиться и без получения некоей «визы» от Умарова. Впрочем, в трансформации антироссийского движения на Северном Кавказе были и некоторые парадоксальные вещи, которые, среди прочего, способствовали выталкиванию сюжетов этого турбулентного региона в тень. Смена языка и символов у борцов с «имперским правлением» России способствовало тому, что многие из тех, кто влился в его ряды стали рассматривать себя не столько, как часть кавказского мира, сколько, как часть «мировой уммы». Отсюда и корректировка приоритетов. Опять же, тут мы имеем в виду некоторый набор представлений определенных групп радикалов, которые не могут рассматриваться, как воззрения всех мусульман даже Северного Кавказа, не говоря уже про всю России. И носители этих специфических взглядов готовы включаться в борьбу на других театрах (Ближний Восток, в первую очередь Сирия), рассматривая именно их как первостепенную задачу.

Впрочем, последние успехи российских спецслужб и затухание активности боевиков не должны приводить к головокружению от успехов. Незримые линии, разделяющие Северный Кавказ и остальную Россию, по-прежнему существуют. История с Крымом недвусмысленно показала, что многие граждане РФ склонны рассматривать полуостров, а также некоторые соседние украинские регионы (Донбасс, Харьков), как «свои» территории, но не готовы делать то же самое по отношению к Чечне и Дагестану. Но стоит осознавать, что пойдя на пересмотр статуса Крыма и Севастополя, российская власть не только сделала рискованный шаг, но и повысила планки требований к самой себе и к качеству своей политики. В случае провалов на этом направлении найдутся желающие обратить принципы «национального самоопределения» (возможно, и под религиозными лозунгами) против самой РФ. К этому нужно быть готовыми. Но такая подготовка должна вестись не в формате поиска «национал-предателей», а посредством формирования «якорей лояльности» для жителей Кавказа на местах. Украина дала нам еще один урок, который стоит усвоить, выстраивая северокавказский курс на долгосрочную перспективу. Нельзя проигрывать битву за молодежь. Между тем, процесс реисламизации на Кавказе сопровождается конфликтом поколений. И для кавказской молодежи старшее поколение, являющееся «неправильными», «поверхностными» мусульманами зачастую не является авторитетом. Следовательно, нужны привлекательные предложения со стороны государства и в области религиозной политики, и в национальном строительстве в целом, которые могли бы вытеснить увлечение радикальными учениями и лозунгами. Было бы опасной ошибкой отождествить весь Кавказ с позициями террористов и радикалов (именно этого они и добиваются). Между тем, в регионе существует и усталость от жестоких методов умаровцев, их неготовности считаться с местными традициями и спецификой. И почувствуй рядовые граждане, мощь государственных институтов (суда, полиции, прокуратуры, чиновничества), их содействие власти может стать намного более действенным, чем оно имеется сегодня. Если есть желание полностью не растерять светские принципы и нормы.

Для того чтобы минимизировать террористическую угрозу в стратегической перспективе мало ликвидации знаковых фигур кавказского подполья. За последние годы успешных «нейтрализаций» было сделано немало, но кардинальным образом положение дел не изменилось. Есть определенные достижения. Однако существует немало острых проблем (от призыва юношей из северокавказских республик в российскую армию и внутренней миграции кавказцев в регионы страны до решения земельных вопросов и социально-экономического развития региона), которые не позволяют говорить о завершении процесса интеграции Кавказа в общероссийское пространство. Их решением следует заняться незамедлительно, чтобы закрепить позитивный итог от ухода в иной мир организаторов «великих потрясений».

Сергей Маркедонов - доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета

Версия для печати