09.09.2014 | Сергей Маркедонов

Угрозы ИГИЛ и Северный Кавказ

В последние месяцы ситуация на российском Кавказе оказалась в тени украинской политической динамики. В августе об этом регионе вспоминали в связи с пятнадцатилетием рейда Шамиля Басаева и Хаттаба в Дагестан. Эти события, впрочем, невозможно ограничить одним отдельно взятым регионом. Борьба за самую крупную северокавказскую республику стала определенным водоразделом не только в российской региональной политике. В сентябре отмечался трагический юбилей бесланских событий, которые еще в 2004 году многие называли российским «11 сентября». И опять же их последствия выходят далеко за рамки одного чудовищного теракта.

Думается, что экспертное сообщество и политики еще не раз будут возвращаться к осмыслению северокавказской проблематики, ведь, несмотря на определенную стабилизацию ситуации в регионе, из него никуда не исчезли ни проблемы, ни противоречия, ни угрозы. И в начале сентября появился новый повод для обращения к данной теме.

Сторонники так называемого «Исламского государства Ирака и Леванта» (ИГИЛ) распространили видеозапись, в которой содержались угрозы в адрес президента РФ Владимира Путина (которому пообещали «падение трона») и заявления о готовности принять участие в «освобождении Чечни и всего Кавказа». И хотя российский президент подвергся виртуальной атаке, в первую очередь, за поддержку сирийского коллеги Башара Асада, северокавказский контекст в этом «послании» тоже присутствовал. И совсем не случайно. Одной из важнейших причин российской позиции по Сирии (в том виде, в котором она последовательно отстаивается с самого начала гражданского противостояния в этой ближневосточной стране) является учет возможных последствий победы радикальных джихадистов в этой стране, соседних государствах, а также коллапса государственности, как таковой на Ближнем Востоке. Не только представители российских спецслужб, но и аналитики и журналисты из европейских стран и США отмечают участие северокавказских радикалов (а также выходцев из грузинского Панкиси) в ближневосточном «джихаде». Но насколько велика опасность «экспорта» нестабильности из стран Ближнего Востока в Россию? Каковы ресурсы и идеологическая база джихадистов из ИГИЛ? Можно ли говорить об их влиянии на Северный Кавказ?

Широкую известность «Исламское государство Ирака и Леванта» приобрело в июне нынешнего года, когда их силами был захвачен Мосул. 29 июня 2014 года ИГИЛ заявило о создании «халифата» на подконтрольных им территориях. Впоследствии боевики этой организации казнили американских журналистов Джеймса Фоули и Стивена Сотлоффа. На сегодняшний момент у ИГИЛ два основных театра борьбы. Это - Ирак и Сирия. При этом стоит отметить, что, несмотря на требования жесткого следования шариату и претензии на защиту «чистого ислама», эта структура представляет собой «синдикат недовольных». В нем присутствуют и джихадисты, и бывшие офицеры иракской армии времен свергнутого Саддама Хусейна, готовых бороться с США, а также с шиитами Ирака. При этом другой целью ИГИЛ является Башар Асад (выходец из алавитов), отношения которого с Вашингтоном и в целом с Западом являются откровенно враждебными. По справедливому замечанию востоковеда, профессора парижского Института политических исследований Фредерика Ансельма, сторонники ИГИЛ «ненавидят шиитов и представителей прочих приравненных к ним течений, не говоря уже о христианах, иудеях, франкмасонах и всех демократов. Они стали для радикалов чем-то вроде гротескного пандемониума. Такие вещи как светское государство, права женщин, демократия и Французская революция не вызывают у этих исламистов ничего кроме отвращения». При этом в отличие от той же «Аль-Каиды», по мнению Ансельма, ИГИЛ сосредоточено не столько на глобальных, сколько на региональных устремлениях.

И в этой связи делать какие-то скоропалительные выводы по поводу создания нового фронта «Исламского государства» на Северном Кавказе не представляется возможным. Хотя российская активность на Ближнем Востоке потенциально создает для Москвы не только возможные выгоды, но и новые угрозы.

Не следует также забывать о том, что терроризм – это не только взрывы или вооруженные нападения. Не в последнюю очередь это информационная война, особенно в современных реалиях. И целью такой войны является дезориентация не столько представителей власти, сколько общества. Важной задачей является формирование представления о всесилии террористов, их поистине глобальных связях и неограниченных возможностях. Для организаторов «великих потрясений» важно представить себя, как своего рода «криптогосударство» или «криптоармию», готовую в любой момент привести в действие свои коварные планы. Как бы то ни было, а информация, появившаяся в Youtube, поднимает несколько важных вопросов, на которые можно сформулировать ответы уже сегодня.

Вооруженное насилие на Северном Кавказе не единожды рассматривались в контексте возможных внешнеполитических угроз для России. С одной стороны, об участии арабских наемников в деяниях кавказских боевиков говорили неоднократно. В 1990-х – начале 2000-х годов знаковой фигурой «исламистского интернационала» на Северном Кавказе был пресловутый «черный араб» Хаттаб (Хабиб Абдул Рахман, он же «Ахмед Однорукий»). На Северном Кавказе «засветились» такие персонажи, связанные с «Аль-Каидой», как Абу Омар Аль-Сейф, Абу Омар Кувейтский (Абу Дзейт), Муханнад (Абу Анас). Абу Хафс Аль-Урдани, хотя и высказывал публично свои симпатии в адрес Бен Ладена, но никогда не идентифицировал себя с известной террористической сетью. Были и другие фигуры меньшего масштаба.

Тем не менее, как справедливо полагает сирийский журналист и политолог Басель Хадж Джасем, «практически во всех случаях арабские боевики, которые заявили о своем участии в делах на Кавказе, не поддерживались своими правительствами. И большинство из них у себя дома проходили по обвинению в терроризме. Так что сложно сказать, что правительства и арабские режимы поддерживают радикализм и те экстремистские действия, что происходят на Северном Кавказе». Между тем, крайне важно понимать, где речь идет об официальной политике, а где о различных исламистских сетях, действующих параллельно с государствами, либо при попустительстве и молчаливом непротивлении первых лиц, либо вопреки их внешнеполитическим подходам. Отсюда и крайне осторожная позиция Москвы по поводу так называемой «арабской весны», которую никто и не пытался рассматривать сквозь очки демократических иллюзий, отдавая себе отчет в том, что улица и ближневосточное гражданское общество могут создавать угрозы не меньшие, чем коррумпированные светские режимы. И если последние своей политикой провоцируют радикальные настроения, то у первых они уже присутствуют «по умолчанию».

Другой важный момент – это численность «исламистов-интернационалистов». И по этому параметру количество участников из стран арабского Востока, вовлеченных в военные действия в Афганистане, несопоставимо с числом тех, кто выбрал для себя Северный Кавказ, как территорию джихада. В первом случае можно вести речь о тысячах, а во втором о десятках или, в крайнем случае, сотнях. Известные террористические сети Ближнего Востока до сих пор не рассматривали Чечню, Дагестан или Поволжье в качестве своей приоритетной цели.

Однако верно и то, что любая ситуация не является константой. Нельзя игнорировать тот факт, что российская позиция на Ближнем Востоке неприемлема для тех, кто не готов поддержать ее действия по защите светских режимов, неприятию революционных потрясений, иностранных интервенций и стремлению к сохранению статус-кво. В этом контексте трансформирующегося Ближнего Востока надо учитывать и северокавказский фактор. В особенности середины 2000-х годов на первый план в идеологии борьбы с российским присутствием в регионе вышли радикально исламистские лозунги.

Вместе с ними поменялся и язык тех, кто начинал в свое время борьбу за самоопределение Чечни и «освобождение Кавказа». Сторонники «Эмирата Кавказ», если судить по их агитационно-пропагандистским материалам, называют себя не борцами за чеченское национальное государство, а «моджахедами». Свою борьбу они называют кампанией против «кяфиров» (неверных) и «мунафиков» (ложных мусульман). При этом лидеры «Эмирата» не раз демонстрировали свое стремление покончить с националистическим прошлым (в августе 2009 года умаровцы приговорили к смерти одного из эмиссаров Чеченской Республики Ичкерия Ахмеда Закаева, проживающего в Великобритании и остающегося верным идеалам начала 90-х годов). Так что интерес этой публики к примерам религиозной борьбы, имеющим место в Афганистане и на Ближнем Востоке, понятен. Равно, как и их попытки установить контакты с известными террористическими сетями, а также вписать себя в контекст «глобального джихада». На Северном Кавказе далеко не все сторонники этих идей (даже, скорее, меньшая часть) имеют достаточную идеологическую подготовку для продвижения собственных «ноу-хау».

И в этой связи крайне важно отметить, что рост популярности радикального ислама на сегодняшнем Кавказе объясняется не столько происками внешних врагов, сколько системными внутренними проблемами. В этом смысле любое проникновение извне может быть эффективным только тогда, когда оно попадает на подготовленную почву. Не видеть этого и рассматривать имеющиеся проблемы и вызовы, как занесенный извне вирус, значит заведомо упрощать сложнейшую ситуацию. Любые неквалифицированные действия собственной власти внутри страны облегчают работу организаторам «великих потрясений». И последнее (по порядку, но не по важности). Активность ИГИЛ и других подобных сетей ставит остро вопрос о качественной международной кооперации. Но ее трудно добиться, если в действиях ведущих игроков присутствует дискретность. В самом деле, как можно признавать «Эмират Кавказ» в качестве угрозы не только РФ, но и Западу, но при этом игнорировать российские резоны по Сирии и Ближнему Востоку в целом? Как можно противостоять ИГИЛ в Ираке, но при этом одновременно не желать взаимодействовать с «автократом» Асадом, против которого широким фронтом действуют и исламисты разной степени радикальности, включая и пресловутое «Исламское государство»?

Сергей Маркедонов - доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета

Версия для печати