01.12.2015 | Сергей Маркедонов

Опасное слово «федерализм»

Рано или поздно это должно было случиться. В любом многосоставном обществе, а тем более пережившем серьезный этнополитический конфликт, практически неизбежно возникает рефлексия по поводу «цены вопроса» при удержании в своем составе проблемного региона…

Так с самого начала первой чеченской антисепаратистской кампании в России перспектива возможного отделения Чечни стала одной из наиболее острых дискуссионных тем. И сегодня совершенно с разных позиций за размежевание с «мятежной республикой» (и даже со всем Северным Кавказом) выступают и некоторые публицисты либеральной направленности, и поборники «русского порядка» и «России для русских». И хотя эти взгляды не подхвачены ни одной из системных политических партий, а украинский кризис отодвинул северокавказскую повестку на второй план, вопрос в латентном виде существует. И нельзя стопроцентно исключать возможность новой актуализации идеи «Хватит кормить Кавказ!».

В отличие от России в Сербии есть политическая сила, которая выступает за скорейшее признание Косово, представляющееся ей неизбежным шагом и важным этапом на пути в Европейский Союз. Это - Либерально-демократическая партия, основанная в 2005 году Чедомиром Йовановичем (в 2012 году на ее базе была создана коалиция «Поворот»). В ходе президентской кампании Йованович получил чуть больше пяти процентов и занял шестое место. В Израиле на левом фланге существуют определенные настроения в пользу того, чтобы покончить с наследием «холодной войны» и прийти к миру с палестинцами даже посредством разделения Иерусалима на западную (еврейскую) и восточную (арабскую часть), ликвидации еврейских поселений на оккупированных территориях. Такую цену за мир готовы платить защитники подобных взглядов.

На этом фоне Грузия, пережившая два этнополитических конфликта и процесс частичной международной легитимации ее бывших автономий, выглядит скромнее. Признание территориальной целостности страны (в составе которой Абхазия и Южная Осетия выглядят, как неотъемлемые части) является пунктом консенсуса между всеми политическими силами вне зависимости от отношения их лидеров друг к другу. И даже те, кто находится вне мейнстрима и готов отказаться от стратегического выбора в пользу НАТО ради участия в евразийской интеграции и сотрудничества с Россией, не выходят за рамки «восстановительного» дискурса. Тут стоит оговориться. В кулуарах или в перерывах между сессиями научных и практических конференций грузинские политологи и правозащитники говорили о гипотетической возможности «развода» с абхазами и осетинами. Но публично этот тезис никто не продвигал.

В 2011 году для грузинского политического и экспертного сообщества своеобразным «холодным душем» стало интервью известного кавказоведа Мамуки Арешидзе изданию «Резонанси», в котором тот заявил, что при определенном наборе условий признание независимости Абхазии Грузией (!) возможно. Затем идею эксперта поддержал экс-президент кавказской республики Эдуард Шеварднадзе. В интервью газете «Асавал-дасавали» «белый лис» назвал мнение Арешидзе «разумным». Эти два выступления вызвали девятый вал публикаций и выступлений и в Грузии, и в Абхазии. В первом случае доминирующим словом в оценке выступлений Арешидзе и Шеварднадзе было «предательство», а во втором - «опоздание». Инициатива эксперта и бывшего «хозяина Грузии» в Сухуми была расценена, как бег за безнадежно ушедшим поездом.

Хотя, если внимательно приглядеться к инициативе Арешидзе, то она предлагала не простое согласие на «развод», то есть сецессию бывшей Абхазской АССР, а поиск условий, при которых Тбилиси мог бы согласиться на такой сценарий. Среди них были прямые грузино-абхазские переговоры без третьих сторон, вывод российских войск с территории Абхазии и возвращение этнических грузин, покинувших бывшую автономию. В данной публикации мы не будем обсуждать, насколько реалистичными были эти предложения. Согласимся со словами тбилисского журналиста Тенгиза Аблотия, написавшего тогда, что впервые с 1989 года «было произнесено слово признание». Хотя оно и было обставлено контекстами, вне которых корректное обсуждение инициативы невозможно.

В конце ноября 2015 года к абхазской теме и «цене вопроса» грузинской территориальной целостности обратился другой яркий представитель грузинского экспертного и правозащитного сообщества Паата Закареишвили, один из немногих, кто долгие годы на регулярной основе участвовал в проектах, посвященных примирению двух кавказских народов. Он неоднократно бывал в Абхазии и в Южной Осетии, изучал внутреннюю (а не только геополитическую!) динамику в этих образованиях. Но все это в прошлом. Уже несколько лет этот эксперт находится на государственной службе. Закареишвили занимает пост министра по примирению и гражданскому равноправию. Собственно говоря, именно он был инициатором его ребрэндинга, ранее оно называлось министерством по вопросам реинтеграции. С какими же идеями выступил Закареишвили? В отличие от Арешидзе и Шеварднадзе он не произносил опасное слово «признание». И в устах министра это было бы, как минимум, странно.

Однако в ходе выступления в парламенте, он поднял тему федерализации Грузии. Оговорившись при этом, что не правительственная инициатива и не предложение кабинета министров, а его личная позиция. При этом Закареишвили не скупился на критические оценки по отношению к собственной внутриполитической повестке дня: «Я думаю, что это проблема грузинского общества, что оно не готово к таким дискуссиям. К примеру, в свое время премьер-министр (Ираклий Гарибашвили - С.М.) сказал очень интересную фразу о самоопределении народов и общественность это пропустила. Достаточно задумать, скажем, поезду в Кутаиси, то сразу начинаешь думать, на чем отправится – на телеге, маршрутке или самолете. То есть, возвращения Абхазии желают все, однако как это сделать, каким путем, какими средствами – об этом обсуждения нет. В 2004 году по моей и моих друзей инициативе была опубликована очень интересная концепция федерализации. Моя личная позиция, как специалиста в этой сфере, заключается в том, что в Грузии самой хорошей, эффективной формой улаживания конфликтов является ее федеративное устройство, основанное на асимметричном регионализме, т.е. у разных регионов различный статус, в частности, у Абхазии – особый статус».

Однако наиболее важным в системе рассуждений министра из экспертов было признание того факта, что Абхазия в постсоветский период фактически не находилась в составе Грузинского государства. Данный тезис нельзя рассматривать, как какое-то политологическое открытие. Об этом писали не только российские специалисты (что могло бы быть сочтено, как предвзятая позиция), но и американские авторы. Так в своем исследовании (опубликованном в октябре 2010 года в известном журнале «Washington Quarterly») Линкольн Митчелл и Александр Кули делали вывод о том, что потеря Абхазии случилась не в 2008 году, а гораздо раньше: «Постсоветская Грузия никогда в действительности не осуществляла реального контроля над Абхазией, за исключением нескольких месяцев в начале 1990-х годов. Таким образом, в то время как Грузия может рассматривать себя в качестве законного правителя Абхазии, взгляд Сухуми на этот вопрос сильно отличается». Но одно дело - размышления политологов, а совсем другое - признание из уст государственного министра, ответственного за «собирание земель». Вот что сказал Закареишвили по данному вопросу: «Абхазия в составе независимой Грузии не была, и единственный опыт нахождения в одном государстве — это Советский Союз, другого опыта у нас нет. Что было при царе Давиде Строителе, я не знаю». Добавим к этому, что в средневековый период лояльность строилась не посредством националистического дискурса, а на основе подданства.

Между тем, именно эта оценка грузинского министра вызвала критику со стороны даже его соратников по коалиции. «Если Абхазия не была составной частью Грузии, почему тогда мы воевали в войне в Абхазии? Я знаю, что с нами воевал сепаратистский режим и Россия, чтобы юрисдикция Грузии не распространялась на территорию Абхазии»,- заявила депутат от «Грузинской мечты» Ани Миротадзе. Не менее категоричной была в своих оценках и вице-спикер парламента Грузии Манана Кобахидзе: «Я очень негативно настроена к заявлениям подобного рода. Это содержит угрозу, так как не ясно, что подразумеваем». Впрочем, в словах Закареишвили можно при желании найти четкость и ясность. Если принять за основу тезис о том, что выход для сохранения единства страны госминистр видит в отказе от приватизации национального суверенитета центром. Он - за его распределение между центром и регионами. В особенности между такими, которые в условиях новой, а не советской государственности, были не интегрированы в состав «материнского» образования.

Можно найти добрую сотню аргументов в пользу тезиса о том, что инициативы Закареишвили опоздали примерно на четверть века. Если бы грузинский политический класс в начале 1990-х годов думал бы не об унификации политико-правового пространства и не о возврате в «золотой век» первой республики (1918-1921), то сегодня, возможно, в качестве истории успеха обсуждалась бы не татарстанская, а абхазская или югоосетинская модель. Понятно и то, что в нынешних обстоятельствах министр не может выйти за отведенные ему политические рамки парадигмы территориальной целостности (иначе самое время - уходить в отставку). Но, на наш взгляд, намного важнее, тот политический контекст, в котором были высказаны позиции Закареишвили.

По справедливому замечанию известного российского исследователя федералистских практик Андрея Захарова, «в бывшем СССР федерализм не востребован даже там, где польза в нем была бы несомненная (Грузия, Молдавия, Украина). Отсюда вопрос: почему постсоветские элиты не освоили федерализм? Объяснение – советская традиция: суверенитет нельзя разделить или передать – это просто невозможно. Его неделимость – основа советского конституционного права. В итоге - страдают меньшинства: и хотелось бы поделиться с ними, да нельзя». Вторит ему бельгийский политолог Бруно Коппитерс (один из участников экспертной команды Хайди Тальявини, подготовившей доклад о «пятидневной войне» 2008 года и ее предпосылках). С его точки зрения, отказ от федерализации для новых независимых государств постсоветского пространства, «представляется той последней соломинкой, за которую они хватаются во имя своего выживания». В результате вместо делегирования суверенитета появляется феномен де-факто государственности, с которым в «материнских государствах» (Грузия тут совсем не исключение) толком не знают, что делать. Пойти на «развод» нельзя в силу внутриполитических ограничителей, но и вернуть невозможно в силу отсутствие интеграционного потенциала. Ведь в случае с Грузией и Абхазией пришлось бы говорить не столько о «восстановлении юрисдикции» Тбилиси, сколько об ее «установлении». Дьявольская разница! Но для такого установления нет ни внешних ресурсов, ни рычагов влияния внутри абхазского общества, то есть цели для «примирения и гражданского равноправия».

Как бы то ни было, а инициатива Закареишвили (со всеми ее особенностями) открывает путь к более взвешенному и прагматическому обсуждению грузино-абхазских противоречий внутри Грузии. В 2011 году Эдуард Шеварднадзе, один из тех, кто несет прямую ответственность за эскалацию конфликта с абхазами в 1992 году, справедливо (хотя и запоздало!) заметил: «Абхазия уже никогда не станет обычным регионом Грузии». Добавим к этому: она не станет таковым, даже если российские войска завтра уберутся с абхазской территории, так как проблема не столько во вмешательстве северного соседа, сколько в неготовности этнических абхазов (а также представителей других общин республики, армянской, русской) считать себя гражданами Грузии.

Сергей Маркедонов – доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета

Версия для печати