24.07.2001 | Игорь Бунин

Не держава, а государство

Первый этап путинских реформ, связанный с выстраиванием властной вертикали, в целом завершен. Еще идут арьергардные бои по вопросу о третьем сроке для губернаторов и "уточнении" предметов совместного ведения центра и регионов. С весны нынешнего года на повестку дня встал вопрос о втором этапе реформ. В отличие от первого, в котором преобладал административный компонент с "силовым" уклоном (напомним хотя бы пятерых полпредов в погонах), второй этап связан с осуществлением целой серии либеральных преобразований, база для которых была создана в 2000 году. При этом перед Путиным стояла проблема выбора темпов реформ - от вялотекущих до ускоренных. Президент выбрал ускоренные темпы, исходя не из своих идеологических симпатий (Путина трудно назвать убежденным либералом), а из объективного состояния российской экономики, которая оказалась на пороге техногенного и долгового кризисов.

Выбор Путина осложнялся отношением к глобализации - принимать ли ее как данность, пытаясь адаптироваться к ее правилам игры, найти в ней свое место, отстаивая реальные национальные интересы, или же попытаться встать на ее пути с угрозой оказаться на обочине. В первом случае Путин выступал бы в качестве откровенного западника, последовательного продолжателя дела Бориса Ельцина, президента-реформатора, приверженца "горизонтального" государства с рыночной экономикой. Во втором - как прагматичный политик, понимающий необходимость модернизации, сочетающейся с российскими традициями и геополитическим положением страны. В последнем - как строитель мобилизационной системы с решающим "силовым" компонентом и автократией в более или менее жесткой форме. Иными словами того, что часто называют "державой".

Результаты весенней сессии Госдумы, серия интервью Путина, завершившаяся масштабной пресс-конференцией, наконец, итоги генуэзского саммита показали, что президент выбрал прагматический курс. Он готов поступиться частью своей популярности среди силовиков и сторонников авторитарного курса, ностальгирующих по великой державе. Популярности, накопленной за счет решительных действий в Чечне, борьбы с нелюбимым этими группами населения "старым" НТВ и восстановления мелодии советского гимна. Разумеется, речь не идет о полном отказе от прежней линии, которую либералы воспринимали как жесткую. Скорее, проевропейская ориентация Путина должна в том числе и убедить Запад не включать в число приоритетных вопросов протесты правозащитных организаций, продолжающих резко критиковать Кремль. И, похоже, что Путину это удается: если на саммите в Любляне Джордж Буш еще произнес ритуальную фразу о Чечне и свободе слова, то в Генуе царила полная идиллия.

Однако "жесткий" компонент путинской политики все больше отходит на второй план, выполняя роль средства, а не цели. Основной стала линия на решительные реформы, сочетающаяся с диалогом с Западом. Отсюда и негативная реакция президента на пресс-конференции на попытку воскресить миф о "счастливых временах" позднесоветской гонки вооружений. Отсюда и его осторожно-положительная реакция на визит Папы Римского на Украину в интервью "Корьерре делла сера". Отсюда и решительное публичное выступление против смертной казни. Отсюда и все чаще мелькающая в высказываниях президента критика военных и спецслужб, которые перестают быть неприкасаемыми. Отсюда, наконец, и контуры компромисса с США по вопросу ПРО, намеченные в Генуе и дающие надежду на выход из многомесячного клинча, осложнявшего взаимоотношения двух стран. Таким образом, Путин все чаще расставляет либеральные акценты в своей политике.

При этом Путин не намерен повторять романтический опыт раннеельцинской России, безоглядно бросившейся в объятия Запада. Прагматик Путин встречается не только с Бушем, но и с Цзян Цзэминем, не присоединяется к радостному хору по поводу выдачи Милошевича в Гаагу (но и не протестует, ориентируясь на позицию Коштуницы, а не Милошевича), не соглашается с США по иракскому вопросу. Такая позиция не выходит за рамки правил игры, принятых в глобальном мире.

Однако, несмотря на подчеркнутую "патриотическую" направленность политического курса Путина, президент не гарантирован от существенных проблем. За последние полтора года элитные группы, бывшие при Ельцине на втором плане (в первую очередь, силовики) не просто укрепили свои аппаратные позиции, но и посчитали, что "вернулось их время". Теперь выясняется, что это по крайней мере не совсем так. И, как первое следствие, серия отставок сторонников "жесткой линии" в Минобороны, неспособных адаптироваться к быстро меняющимся реалиям.

Отказ от амбициозного державничества в пользу разумного государственного подхода может стать шоком для многих из тех, кто видел в президенте если не нового Сталина, то хотя бы нового Андропова, а близость к главе государства группы либеральных экономистов рассматривал как сугубо временное явление. "Силовое" политическое обеспечение первого этапа реформ может оказаться несовместимым с либеральным политическим обеспечением второго. В массовом сознании нынешний образ президента, укрепляющего авторитет России на международной арене, может претерпеть опасную "горбачевизацию", когда очередной визит президента люди воспринимают не с гордостью, а с хмурым раздражением. Возможное падение цен на энергоносители может привести в этой ситуации к еще большему осложнению позиций президента, к существенному снижению доверия к нему населения.

Однако у Путина просто не было выбора. Россия не в состоянии выдержать ни гонку вооружений, ни самоизоляцию. Другое дело, что сейчас многое зависит от позиции Запада. Если он поверит Путину не на словах, а на деле, что проявится в существенном увеличении объемов инвестиций в российскую экономику и в компромиссном решении долговой проблемы, то большую часть возможного негатива из-за падения нефтяных цен удастся сгладить. А это в свою очередь усилит поддержку реформаторского курса внутри страны.

Версия для печати