06.06.2001 | Игорь Бунин

Почему Россия - президентская республика

Через несколько дней исполнится 10 лет российскому президентству. Выборы 12 июня 1991 года не только сделали Бориса Ельцина правителем, который мог ставить условия все еще существовавшей союзной власти, и при этом не оглядываться по каждому поводу на большой всероссийский митинг, именовавшийся Съездом народных депутатов. Они еще и положили начало функционированию в стране президентской республики, которая, несмотря на многочисленные упреки с разных сторон, просуществовала до сих пор и доказала свою жизнеспособность. Еще пару лет назад с подачи левых сил всерьез обсуждался вопрос: какой республикой быть России, президентской или парламентской. Сейчас, похоже, в обществе установился консенсус: России суждено оставаться президентской республикой.

С чем связан такой выбор? Только ли с политической волей Бориса Ельцина в первой половине его правления, или с личностью Владимира Путина. Разумеется, нет. Существует целый ряд объективных условий, которые препятствуют существованию в России парламентской республики по образцу Центральной Европы или стран Балтии.

Во-первых, сохраняющаяся, хотя и в меньших масштабах, "сакрализация" власти, свойственная России в течение всех этапов его истории: и княжеского, и царского, и императорского, и советского. Правда, сейчас роль сакрального фактора явно снижается - показательно, что по последнему опросу ВЦИОМа, около 85% россиян не хотели бы покупать изображения (бюсты или портреты) очень популярного президента Владимира Путина. Однако полностью исключать сакральный фактор в сколько-нибудь обозримом будущем невозможно.

Во-вторых, величина страны. Россия (равно как, кстати, и Украина) значительно превосходит по своим масштабам страны традиционной или вновь обретенной парламентской демократии. Отсюда и потребность в более сильной центральной власти, выступающей в роли эффективного управленца, архитектора, а то и ловкого манипулятора. Это может не нравиться, но это реальность, с которой нельзя не считаться.

В-третьих, отсутствие традиции демократии и компромисса внутри элит. У стран Восточной Европы в их сравнительно недавней истории был демократический опыт, хотя бы и недолговременный, и осложнявшийся авторитарными тенденциями. Кроме того, и в послевоенный период ситуация в них отличалась от советской. В Польше, например, и при коммунистах существовала маленькая католическая фракция в Сейме, в СССР верующий депутат был просто невозможен. Тотальное обобществление советской экономики разительно не совпадало с ростками рыночных отношений, сохранявшихся в венгерской экономике. Российские элиты до сих пор не прошли адаптации к условиям жизни в Европе. А провести такую адаптацию может только опять-таки сильная власть, которая по старой российской традиции является единственным европейцем в стране, имеющим рычаги для реализации реформ.

В-четвертых, российское общество не было объединено национальной идеей, при этом гармонирующей с идеей европейской идентичности и солидарности. Именно эта идея, практическое воплощение которой состояло в неудержимом стремлении в НАТО и ЕЭС, сплачивала и сплачивает до сих пор элиты государств бывшего Варшавского договора и Балтийских стран. Поэтому в Европе переход к демократии и рыночной экономике на основе европейских стандартов прошел быстро в условиях парламентской демократии. В России же, где большинство депутатов выступает за сохранение смертной казни, а две три населения далеко не прочь пересмотреть итоги приватизации, парламентская республика объективно бы сдерживала или даже свертывала реформаторский процесс.

В-пятых, в России и на Украине существуют сильные нереформированные, ретроградные коммунистические партии, способные привлечь на свою сторону до трети электората. К чему в этой ситуации может привести парламентская республика, показывает пример Молдавии, в которой именно резкое усиление роли парламента в ущерб президенту способствовало безоговорочной политической победе коммунистов. Пока КПРФ не сменила имя и не подала заявку в Социнтерн, риск коммунистического реванша в результате перехода к парламентской республике слишком велик.

Реформаторский потенциал президентской республики очевиден как на примере "бури и натиска" первых ельцинских лет, так и проектов судебной, налоговой и прочих реформ, которые инициированы именно президентской властью. Но возникает вопрос: не может ли президентская республика привести к росту авторитарных тенденций, а то и, в конце концов, к тоталитарному реваншу?

Не исключая возможности локальных полицейски-авторитарных всплесков, все же можно сказать, что принципиальное перерождение российской президентской республики в диктатуру все же невозможно. И дело не в личных качествах конкретных правителей. Тоталитаризм, "звездными годами" которого стали 1920-30-е, скомпрометировал себя уже несколько десятков лет назад, утратив жизненную силу и массовую привлекательность (отдельные группы адептов не в счет). Разница состояла только в том, что его фашистская форма погибла быстро и насильственно, а коммунистическая умирала долго, то безуспешно пытаясь обновиться, то, напротив, закручивая гайки.

Что касается авторитаризма, то он несовместим с магистральными тенденциями развития современного общества. Глобализация, индивидуализм, информационное общество - все это не стыкуется с авторитарным строем, который апеллирует к коллективистским началам. Традиционные формы коллективизма (от общин до колхозов) к новому тысячелетию себя практически изжили. Так что и возможности для существования авторитарной модели резко сокращаются. Либо попытка ее реализации будет краткосрочной и неудачной, либо ее пределом станет белорусский "полуавторитаризм", при котором, несмотря на "феномен батьки Лукашенко", продолжают функционировать (хотя с существенными ограничениями или в "выхолощенном" варианте) демократические институты - парламент, политические партии, свободные профсоюзы. "Полуавторитаризм" имеет шансы на выживание в обозримом будущем, но не более того - в исторической перспективе он является таким же тупиком, как и авторитаризм в его "чистой" форме.

Поэтому российская президентская республика, вступающая во второе десятилетие своего существования, имеет преимущественные шансы на то, чтобы развиваться, в целом, в демократическом русле. Другое дело, что она еще долго не будет соответствовать строгому европейскому стандарту демократии, подвергаясь критики Европы то за Чечню, то за проблемы со СМИ. Однако это болезни переходного периода, а не симптомы угрозы глобального реванша.

Версия для печати