02.02.2006 | Сергей Маркедонов

СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ: ОТ ЭТНОНАЦИОНАЛИЗМА К ИСЛАМСКОМУ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОМУ ИНТЕРНАЦИОНАЛУ

Диалог российского президента Владимира Путина с прессой подарил пишущей и снимающей братии несколько сенсаций. Глава российского государства заявил, что контртеррористическая операция в Чеченской республике завершена. «Я думаю, что вполне можно говорить об окончании контртеррористической операции - при понимании того, что правоохранительные органы Чечни практически берут на себя основную ответственность за состояние правоохранительной сферы. В Чечне созданы все органы государственной власти, я уже об этом говорил, и вы хорошо об этом знаете». Вообще, Чечня стала кавказской доминантой путинской пресс-конференции.

При этом оценки происходящего были подчеркнуто позитивными. Иногда складывалось впечатление, что Путин стремится позиционировать Чечню как некий полигон строительства «властной вертикали»: «Надо сказать, что правоохранительные органы Чеченской Республики всё жестче и жестче контролируют ситуацию и больше берут на себя ответственности. Более того, к сожалению или к счастью, могу констатировать, что часто и работают более эффективно, чем федеральные силы, ответственно подходят к решению задач».

О других республиках Северного Кавказа Владимир Путин обмолвился скороговоркой: «Сегодня в некоторых других регионах Северного Кавказа нас ситуация даже больше беспокоит, чем в Чечне». Однако что же конкретно беспокоит президента России в самом проблемном российском регионе, осталось не понятно. Летом 2005 года отечественные и зарубежные СМИ многократно перепечатывали «утечки» из доклада полномочного представителя президента в Южном федеральном округе Дмитрия Козака, в котором были обозначены такие проблемные точки Кавказа, как приватизация власти региональными кланами, межэтническая напряженность, социально-экономическая стагнация. Ни один из тезисов своего назначенца президент, сделавший пресс-конференцию победным отчетом по итогам пятилетки, не озвучил.Таким образом, для российского экспертного сообщества сегодня чрезвычайно актуально обратиться к анализу того, что президент определил одним словом «беспокойство», предпочитая умолчать об остальном. Между тем ни терроризм, ни межэтническая конфликтность не исчезли из повестки дня российского Северного Кавказа. Скорее наоборот. На Северном Кавказе происходит 'перезагрузка' терроризма как политической практики. Трагические события в Нальчике 13 октября 2005 года показали, что теперь главным террористическим оппонентом Российского государства будет не защитник 'свободной Ичкерии', а участник 'кавказского исламского террористического интернационала'. В этом смысле российский Северный Кавказ воспроизводит исторический опыт стран исламского Востока. Подобный этап 'смены поколений' террористов и терроризма уже пройден государствами Ближнего Востока и Северной Африки. Если в 60-80-е годы прошлого века главными субъектами террористической борьбы были светские этнонационалисты (Ясир Арафат и ООП), инструментально и конъюнктурно обращавшиеся к религиозным ценностям и лозунгам, то с начала 80-х первую скрипку начинают играть поборники 'чистого ислама' ('Братья мусульмане', 'Исламский джихад'). Теперь Северный Кавказ с некоторым отставанием пройдет схожую эволюцию.

В начале 90-х, в период пресловутого «парада суверенитетов», в северокавказском регионе доминировали этнонационализм и идея этнического самоопределения. На практике это привело к реализации принципа этнического доминирования в политике, управлении и бизнесе. Радикальные этнонационалисты активно использовали и террористические методы борьбы. Кто сказал, что всплеск терроризма в Дагестане касается только сегодняшнего дня? За первую половину 2005 года здесь было совершено 80 терактов. Между тем в 1989-1991 годах в Дагестане было совершено более 40 политических покушений, а в 1992-м - чуть менее 40, в 1993-м - около 60 покушений и вооруженных нападений. Были в начале 90-х и знаковые теракты. В июне 1993 года боевики аварского Народного фронта имени имама Шамиля и лакского движения 'Казикумух' захватили сотрудников райвоенкомата в Кизляре и потребовали выведения из города подразделений спецназа российского МВД. Но в отличие от терактов образца 2005 года тогдашние террористические вылазки имели не религиозные, а политические мотивы. Та же мотивация отличала действия чеченских сепаратистов, с 1991 года боровшихся за «независимую Ичкерию».

Во второй половине 90-х этнонационализм уступает место лозунгам «чистоты ислама». Во-первых, этническая пестрота Кавказа на практике делает радикальный этнонационализм политической утопией (особенно в регионах, где нет сильного численного перевеса одной этногруппы, как в Карачаево-Черкесии). Во-вторых, борьба за превосходство 'своего' этноса фактически приводит к победе этноэлиты, которая быстро коррумпируется и отрывается 'от корней', замыкаясь на собственных эгоистических устремлениях. Народные же массы довольствуются ролью митинговой пехоты. Как следствие во второй половине 90-х на Кавказ пришли идеи радикального ислама, или 'ислама молящегося', противопоставляющего себя 'исламу обрядному (погребальному)'. По словам политолога Константина Казенина, 'многовековая укорененность ислама в жизни народа периодически приводила к спору ислама 'традиционного', связанного с народными религиозными устоями и практикой, и ислама 'чистого', декларирующего свою свободу от 'примесей', народных традиций. При этом в исторической перспективе одно и то же направление ислама могло играть роль 'традиционного', то роль 'чистого'.

Если в XIX в. роль 'чистого' ислама сыграл мистический суфизм, то в конце ХХ в. эта роль была отведена салафийе (ваххабизму), сторонники которого объявили войну 'традиционалистам' - суфиям.Процесс распространения 'чистого ислама' затронул Чечню (особенно после Хасавюрта), Дагестан и другие субъекты российского Кавказа, включая и относительно мирную Западную часть региона (Адыгею, Кабардино-Балкарию). Появились яркие проповедники 'обновленного ислама', хорошо подкованные в основах исламского богословия в отличие от косных провластных ДУМов - Духовных управлений мусульман. В Адыгее таким проповедником выступил репатриант из Косова Рамадан Цей, в Карачаево-Черкесии - Рамзан Борлаков и Ачимез Гочияев, в Кабардино-Балкарии - Мусса (Артур) Мукожев, в Дагестане - братья Кебедовы.

'Чистый ислам' как нельзя лучше подходил к кавказским условиям. В отличие от 'традиционализма', эта система ислама обращена к надэтническим универсалистским и эгалитарным ценностям - эдакий 'зеленый коммунизм'. Для сторонников 'молящегося ислама' не имеет значения принадлежность к тейпу, клану или этнической группе. Отсюда и возможности формирования 'горизонтальных связей' между активистами из разных кавказских республик. В условиях отсутствия внятной идеологии и концепции российского нациестроительства салафийа стала интегрирующим фактором на Кавказе. Весь фокус, однако, заключается в том, что если 'исламский национальный проект' развивался как антироссийский, то многие лидеры 'обновленцев' не грешили русофобией и были готовы на российскую юрисдикцию на Северном Кавказе при условии его тотальной исламизации. Одновременно кавказские 'ваххабиты' отвергают светский характер российской государственности и институты российской власти в регионе. Постепенно количество перешло в качество, и радикалы перешли от проповеди к террору. К началу нового века этнонационализм повсеместно (включая Чечню) уступил место религиозному исламскому радикализму. В Нальчике в октябре 2005 года, а ранее в Дагестане лозунги отделения Ичкерии от России не выдвигались, зато умами овладевает идея формирования особой социально-политической реальности без России и вне России.

Это означает, что в наиболее нестабильном и конфликтном российском регионе принципиально изменится характер угроз. Теперь вызов российской власти будет исходить не только из Чечни. В ближайшем будущем весь Северный Кавказ превратится в поле жесткой борьбы. И очень важно правильно понимать суть этой угрозы. Беда, когда лидеры государства не осознают, с каким противником борются, какие ресурсы этот противник имеет. Министр обороны Сергей Иванов высказал гипотезу о противостоящем России 'бандполдполье'. Еще раньше сам президент Путин призвал вести борьбу с бандитами. Значит, следуя этой логике, сегодня России на Кавказе угрожают группы 'щипачей', медвежатников или 'гопников'. Между тем российской власти и, кстати сказать, либерально-модернизационному проекту в целом угрожают не подпольщики-бандиты, а политически и идейно мотивированные люди, понимающие свои цели и задачи. В отличие от коррумпированной и развращенной российской элиты, как властной, так и оппозиционной.

При этом далеко не все исламские 'обновленцы' перешли линию, разделяющую терроризм и борьбу с Россией от простого негодования по поводу коррупции и закрытости местной власти. Сегодня еще не поздно отделить 'работников ножа и топора' от фрустрированной региональной интеллигенции и обыкновенных 'лузеров'. Было бы фатальной ошибкой записать в ваххабиты и русофобы всех оппонентов республиканских властей. Если такой шаг будет сделан, Россия не досчитается многих своих сограждан. В том смысле, что лояльность нашему государству у многих сменится лояльностью салафитским джамаатам. И самое главное: российская власть должна отказаться от рассмотрения борьбы за Кавказ как программы социальной реабилитации. Сегодня речь идет не столько о деньгах, сколько о серьезном идеологическом противоборстве. И выиграет в этом противостоянии тот, у кого будут крепче нервы, сильнее воля, чьи аргументы окажутся убедительными, а идеи и цели более привлекательными. И главное, чья вера окажется сильнее.

Сергей Маркедонов – заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати