02.08.2016 | Сергей Маркедонов

Армянский протест: эпилог или новая глава?

В последний июльский день члены вооруженной группы, именующей себя «Сасна Црер» («Храбрые сасунцы»), удерживавшие в течение двух недель здание полка патрульно-постовой службы в Ереване и требовавшие освобождения известного комбатанта и радикального оппозиционера Жирайра Сефиляна, сдались властям.

Данные об общем числе задержанных лиц по делу об этой акции разнятся в зависимости от источника информации. Не исключено, что этот список будет пополняться новыми лицами. Сложно предположить, что планирование и осуществление атаки полицейского объекта (не просто отделения или «опорного пункта, а полка ППС) могло быть осуществлено исключительно теми людьми, которые проникли на его территорию и в течение двух недель были главными ньюйсмейкерами Армении.

Но означает ли это, что властям удалось купировать внутриполитический кризис в стране и протест пошел на спад? Непраздный вопрос, какие уроки из июльской истории должны извлечь власти, оппозиция, а также внешние игроки, по тем или иным причинам вовлеченные в процессы в закавказской республике?

В течение всего времени, пока «Храбрые сасунцы» находились на территории полка ППС, многие эксперты и журналисты отмечали информационную пассивность и армянской власти в целом, и президента Сержа Саргсяна, в частности. Создавалось ощущение, что первое лицо страны хочет выдержать паузу, воспарить над схваткой, чтобы затем найти нужные слова и расставить все необходимые акценты. В этой связи выступление президента на встрече с представителями общественности, власти и духовенства 1 августа 2016 года может рассматриваться как официальный взгляд на июльские события, представленный в концентрированном виде. В какой-то мере оно компенсировало тот информационный дефицит, который наблюдался на властной стороне в течение всей «сасунской эпопеи». Какие же тезисы президент Армении обозначил как наиболее важные?

Прежде всего, Саргсян особо подчеркнул, что «удалось избежать пути решения, считающегося классическим для подобных ситуаций». В переводе с языка политиков и дипломатов на обычный язык это означает отказ от полноценного штурма в первые минуты после захвата полицейского подразделения. «Минувшие две недели и понесенные нами в этот период потери недопустимы, начиная с людских, общественных, ценностных потерь до колоссального удара нашей экономике. Ни одна страна в мире не имеет права позволять себе подобное. Тем более не имела права на это Армения». Думается, что произнося эти слова, Саргсян не лукавил.

Во-первых, в годы нагорно-карабахского конфликта он сам сначала возглавлял силы самообороны непризнанной республики, а затем стоял во главе Минобороны Армении. В те времена он находился по одну сторону и с Жирайром Сефиляном, и с теми, кто пришел от его имени требовать революционных перемен от армянской власти. Во-вторых, как замечает известный социолог и политолог Георгий Дерлугьян, «в Армении действует табу нации, пережившей геноцид. Своих убивать нельзя». Нельзя сказать, чтобы из этого правила не было исключений. Самый яркий пример тому - трагедия марта 2008 года (получившая по аналогии с событиями 9 января 1905 года в столице Российской империи название «кровавой субботы»). Однако в Армении прекрасно помнят, что вслед за этими событиями на линии соприкосновения в Нагорном Карабахе были отмечены самые значительные на тот момент нарушения перемирия, и понимают определенную взаимосвязь этих событий. Более того, в контексте армянской внутренней политики необходимо иметь в виду, что столкновения властей и оппозиции в марте 2008 года заставили Сержа Саргсяна (тогда он был президентом первого срока) существенно скорректировать приоритеты. В результате этого ряд «несистемных сил» (например, Армянский национальный конгресс) оказались в Национальном собрании и в Совете старейшин Еревана (городском парламенте). В любом случае и власти, и оппозиция пытаются сдерживаться, понимая, что над ними висит «дамоклов меч» неразрешенного карабахского конфликта. Да и отношения с Турцией далеко не безоблачны.

Как любой политик, Саргсян четко нарисовал те красные линии, за которые он не собирается заступать. «Мы не позволим никому расшатывать устои нашего государства. Оружием и насилием вопросы в Армении решаться не будут. Ереван – не Бейрут или Алеппо. Пусть никто не пытается привносить решения “холодной войны” минувшего века из Ближнего Востока в Армению». Более чем прозрачный намек на Сефиляна и его «Предпарламент». Особенно учитывая ливанское происхождение этого деятеля.

При этом президент Армении ввел в оборот идею «правительства (власти) национального согласия», при котором «реализация решений будет находиться в пределах ответственности поля широкого консенсуса», но за исключением тех, кто «с оружием в руках прибегает к террору». Таким образом, на сегодняшний день Саргсян не видит представителей «несистемной оппозиции», склонной к революционным методам борьбы, среди тех, кто может составить с ним коалицию. Впрочем, в рамках этого его предложения есть некоторые нюансы, на которые следовало бы обратить особое внимание.

Идея формирования «власти национального согласия» вписывается им в контекст конституционной реформы, практическая реализация которой стартовала в 2015 году. Между тем, сами изменения Основного закона являются в сегодняшних условиях одной из причин роста протестных настроений. Помимо конституционных поправок армянские избиратели недовольны многим, начиная от всевластия олигархов и заканчивая размерами пенсий, пособий, не говоря уже об урегулировании конфликта в Нагорном Карабахе. Но реформы Конституции видятся многим в качестве инструмента для пролонгации пребывания во власти Сержа Саргсяна и его команды. Следовательно, они воспринимаются как уловка для того, чтобы не решать, а откладывать в долгий ящик острые вопросы. По словам одного известного армянского журналиста, «в нашей стране больше открытости по сравнению с соседями, особенно с Азербайджаном, но при этом нет легальных возможностей изменить ситуацию. Критиковать – можешь, а поменять – нет». В этом корень популярности радикалов в определенных слоях армянского общества, как минимум – рассмотрения их сквозь призму известного принципа «чума на оба ваших дома» (власти и деятелей типа «Храбрых сасунцев»).

И история вокруг захвата полка ППС в очередной раз выпукло обозначила опасный для Армении тренд. В республике есть мощные протестные настроения (они разлиты шире, чем среди участников акции на улице Мовсеса Хоренаци, далеко не все хотят и могут принять участия в публичных выступлениях). И время от времени они прорываются наружу. Взять хотя бы «Электромайдан» прошлого года, выступления против пенсионной реформы или протесты по различным менее значимым поводам. Однако существует реальная проблема политического лидерства. Кто сможет структурировать недовольство властью, мобилизовать людей вокруг идеи ее смены, но не на популистско-митинговой, а на конструктивной основе? В июле 2016 года определенную политическую заявку сделал Никол Пашинян. Журналист, оппозиционный политик, активный участник избирательной кампании Левона Тер-Петросяна, объявленный властями в розыск после событий «кровавой субботы». В 2009-2011 гг. Пашинян находился под стражей, а после своего освобождения был избран депутатом национального парламента. Впоследствии Пашинян разошелся с Левоном Тер-Петросяном, стал одним из создателей проекта «Гражданский договор». С легкой руки некоторых армянских блоггеров в июльские дни 2016 года он получил прозвище «Ганди» – за призывы к мирным способам борьбы за смену власти. За что, кстати, некоторые радикалы обвинили его в «сливе протеста». Однако между заявкой на лидерство и ее подтверждением есть определенная дистанция, которую еще предстоит пройти.

Не исключено, что власть, объявившая о правительстве «национального согласия», попытается перехватить инициативу, в том числе и путем кооптации в свои ряды популярных общественников, умеренных оппозиционеров, а также с помощью «ударов по штабам», когда из игры могут быть выведены одиозные игроки. Вопрос, в какой мере команда президента будет готова пойти на обновление рядов. Между тем, определенный опыт по «честному отъему» оппозиционных лозунгов у армянской власти накоплен. В этом контексте можно вспомнить опыт предыдущей конституционной реформы Роберта Кочаряна, завершившейся внесением изменений в Основной закон в 2005 году. Тогда, к слову, многие рассматривали этот шаг как попытку «уходя, остаться». Впрочем, с «властью национального согласия» долго тянуть не получится. Этот проект имеет ограниченный временной ресурс.

В отличие от комбинаций с правительством нагорно-карабахская тема для армянского общества имеет вневременной характер. Истоки нынешней ситуации не могут быть сведены к последствиям апрельской «четырехдневной войны». Однако ее влияние на состояние умов велико. Военная эскалация (как, впрочем, любое экстремальное испытание) обозначило немало язв в системе управления страной. И если повышение тарифов или проблемы с безработицей могли бы вызывать локальное социальное недовольство, то Карабах – это вопрос общенационального значения. Почему президент не был информационно активен в дни эскалации, а после нее публично заявил о потере «ничего не значащих метров»? Какова роль стратегического союзника Армении, и почему Москва уклоняется от того, чтобы встать на сторону Еревана? В чем причина пассивности Саргсяна в его общении с Кремлем, в том числе и по вопросу военно-технической кооперации РФ с Азербайджаном? Вот тот круг вопросов, который резко актуализировался весной-летом 2016 года. А вместе с ними актуализировались и страхи, и фобии, и конспирологические версии о «сдаче» Карабаха посредством якобы имеющегося «плана Лаврова».

Отсюда и выдвижение требований, далеких от всякой адекватности. Речь об «июльских тезисах» Сефиляна, в которых он заявляет о необходимости «объявления Арцаха, в границах до 1 апреля 2016 года, неотъемлемой частью Республики Армения», а также о «немедленном начале переговоров о прекращении пограничного контроля в Армении со стороны пограничного подразделения РФ». И о постановке вопроса о будущем статусе российских вооруженных сил на армянской территории. Предположим, Россия – ненадежный союзник (хотя никаких других на горизонте не просматривается). Но включение НКР в состав Армении с формально-правовым закреплением этого нового статуса Нагорного Карабаха означает конфликт республики не только с Москвой. Это резко противопоставит Ереван двум другим сопредседателям Минской группы ОБСЕ (США и Франции), которые не допустят одностороннего «ревизионизма», не говоря уже об Азербайджане и Турции. Баку и Анкара воспримут этот жест как неприкрытый вызов и повод для войны. В итоге Армения получит тройной конфликт: с Россией, с Западом и с Азербайджаном, который будет поддержан (хотя бы риторически на первом этапе, а на втором возможны и иные форматы) Турцией.

Неизбежный крах «базовых принципов» приведет в таком случае к обнулению переговорного процесса и возвращению ситуации к началу 1990-х годов. Непраздный вопрос, кто окажется в выигрыше? И не приведет ли такое креативно-революционное решение к повторению истории Первой Республики Армения, закончившей свое существование в декабре 1920 года, и к новому Александропольскому миру. Который не будет выгоден армянскому государству и его национальным интересам, если не считать таковыми эффектную борьбу со всем миром ради красивого и героического поражения. Впрочем, стоит оговориться. Эмоции возникают в условиях «молчания» властей и отсутствия диалога России с армянским экспертным и гражданским обществом. Москва, сконцетрировавшись на официальной власти, тем самым отдает инициативу либо откровенным популистам, либо тем, кто желает ослабления российских позиций, не понимая до конца (или не желая понять) возможную «цену вопроса».

В этой связи особое внимание, которое президент Армении уделил в своем выступлении 1 августа Нагорному Карабаху, логично и обоснованно. Не стал неожиданностью и избранный для этого эмоциональный тон: «На пути урегулирования проблемы Нагорного Карабаха односторонних уступок не будет. Это исключено. Нагорный Карабах никогда не будет в составе Азербайджана. Это исключено. Повторяю еще раз – исключено. Я всю свою сознательную жизнь на самом деле посвятил этой проблеме. И для достижения приемлемого для моего народа варианта я всегда был готов пожертвовать не только любой должностью, но и своей жизнью».

Впрочем, и здесь возможны нюансы. Что понимает под «Нагорным Карабахом» президент Саргсян? НКР, бывшую Нагорно-Карабахскую автономную область (НКАО) или НКР и 5 районов (то есть за вычетом Лачина и Кельбаджара, обеспечивающих «коридор» между Арменией и Карабахом), подконтрольных армянским силам. Или речь не о пяти, а о семи районах? Возможностей для интерпретаций масса. Но как бы что кто ни трактовал, а Саргсян сказал о том, что он не сделает односторонних уступок. Значит, путь компромиссов и «разменов» теоретически возможен. Правда, при нынешнем состоянии конфликта и мирного процесса они не могут быть быстрыми. Нет никаких оснований верить в то, что заявления Саргсяна убедят его оппонентов, но дать некую объяснительную модель колеблющемуся избирателю они могут. Западным же партнерам Еревана, надеющимся, что «общество» более терпимо, чем власть, к уступкам по Карабаху, давно пора отказаться от иллюзорных представлений по этому поводу. Напротив, народы конфликтующих стран нередко демонстрируют бóльшую степень радикализма, чем президенты и главы МИД.

Таким образом, в отношениях между властями и оппозицией Армении возникла определенная пауза. Стороны будут пытаться извлечь уроки, понять подходы оппонента, выстроить тактику на следующий этап. Не будем забывать, что в 2017 году в стране стартует новый избирательный цикл по обновленному Основному закону. Следовательно, протест не закончился, он «затаился на время». Впрочем, его будущее течение зависит от солидарных действий президентской команды и разных колонн оппозиции.

Сергей Маркедонов – доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ

Версия для печати