09.08.2016 | Сергей Маркедонов

Иран – Россия – Азербайджан: запрос на прагматическую кооперацию

8 августа 2016 года в Баку прошел трехсторонний саммит президентов России, Азербайджана и Ирана. В ходе встречи лидеров трех государств был рассмотрен широкий спектр проблем, начиная от энергетической безопасности до урегулирования этнополитических конфликтов и противодействия терроризму.

По итогам переговоров была принята декларация, в которой стороны выразили приверженность «всестороннему развитию равноправного и взаимовыгодного сотрудничества», а также заявили о готовности «углублять и расширять политический диалог на различных уровнях» по темам, представляющим для Баку, Тегерана и Москвы «взаимный интерес».

Таким образом, все полагающиеся по протоколу слова сказаны. Высокие стороны продемонстрировали готовность к всесторонней кооперации. Но означает ли это складывание некоей региональной группы влияния в Евразии, способной оказывать воздействие на социально-экономические процессы и безопасность в Кавказско-Каспийском регионе и на Ближнем Востоке? Можно ли говорить о том, что Россия готова подвергнуть коррекции свои приоритеты в отношении нагорно-карабахского урегулирования? После апрельской эскалации и в Армении, и в Азербайджане, и в самой России было немало спекуляций на тему «ускорения» мирного процесса под российской эгидой?

Ответы на вопросы, поставленные выше, лучше всего начать с определения общих точек и разночтений во внешнеполитических подходах России, Азербайджана и Ирана. С одной стороны, все три страны трудно назвать союзниками. Азербайджан вовлечен в многочисленные инфраструктурные и энергетические проекты, которые рассматриваются как альтернатива «энергетическому доминированию» РФ. По словам известного эксперта вашингтонского Центра стратегических и международных исследований Джеффри Манкоффа, «в зависимости от развития мировых энергетических рынков в ближайшее десятилетие или около того значение поставок каспийских энергоресурсов для Европы может пойти на убыль. Но США все же будут поддерживать трубопроводы через Южный Кавказ как средство для обеспечения геополитического плюрализма». Читай: конкуренции российским энергетическим проектам. Баку также не проявляет особого интереса к вхождению в Евразийский экономический союз (впрочем, соображения «национального эгоизма» определяют и азербайджанский подход к сотрудничеству с Евросоюзом, который строится на принципе избирательной выгоды). А его членство в ОДКБ вместе с Арменией в условиях неурегулированного нагорно-карабахского конфликта было бы просто нонсенсом. Прежде всего, с точки зрения эффективности решения проблемы, являющейся приоритетом для Баку.

Не стоит забывать и такой острый сюжет, как «территориальная целостность». Отсюда и крайняя осторожность Азербайджана по «крымскому вопросу», а также по Абхазии и Южной Осетии, и крайняя заинтересованность в развитии двухсторонних отношений с Украиной и Грузией. Обе страны рассматриваются официальным Баку в качестве приоритетных партнеров. Естественно, азербайджанские власти с недоверием смотрят на российско-армянские отношения, которые видятся как помеха для развязывания карабахского узла на выгодных для прикаспийской республики условиях.

Свои сложности есть и в российско-иранских отношениях. Во-первых, декларации об общности взглядов и неприятии американского глобального гегемонизма не подкрепляются солидным экономическим фундаментом. Налицо ножницы между желаемым и действительным. Во-вторых, официальный Тегеран в отличие от России является противником раздела Каспия, настаивая на равных правах на его акваторию. Если же говорить о конфликтах в Закавказье и на Украине, то известный тегеранский эксперт Кайхан Барзегар применительно к ним использовал такую удачную метафору, как «активный нейтралитет». Если переводить с дипломатического стиля на обычный язык, то присутствует готовность использовать противоречия между Россией и Западом в своих интересах.

В настоящее время острота азербайджано-иранских противоречий не столь заметна. Значительную роль в улучшении двусторонних отношений соседних государств сыграли лично президенты Ильхам Алиев и Хасан Роухани. Тем не менее, такие вопросы, как распространение религиозного иранского влияния в Азербайджане, тесные связи Баку с Западом и НАТО (пускай и ориентированные, прежде всего, на Турцию), определенные проблемы создают. Тот же Тегеран, несмотря на поддержку территориальной целостности соседней страны (кстати, Исламская республика также отказалась признать независимость Абхазии и Южной Осетии), последовательно выступает против военного решения нагорно-карабахского конфликта. Это также не слишком вдохновляет Баку, где не закрывают для себя возможности для реванша при определенных условиях. Как и в случае с Россией, Азербайджан с опаской смотрит на ирано-армянскую кооперацию и готовность к ее углублению во взаимных интересах Еревана и Тегерана.

Следовательно, считать Иран, Россию и Азербайджан союзниками вряд ли возможно. И какими бы продуктивными ни были переговоры в Баку, и какой бы многообещающей ни была итоговая декларация саммита, союзнический характер отношений или формирование некоей «оси» в ближайшее время не представляется возможным. Однако у всех трех стран есть общее меню. И Тегеран, и Москва, и Баку крайне скептически относятся к практикам вмешательства внешних сил во внутренние дела стран, переживающих этно-конфессиональные проблемы и конфликты. И в данном контексте у трех стран можно нащупать общий интерес к разрешению сирийского кризиса. Модель «Асад должен уйти» воспринимается элитами трех государств порой слишком буквально, как паттерн, применимый к ним самим. Все три страны объединяет неприятие запрещенного в РФ «Исламского государства» и джихадистских группировок, нацеленных на дестабилизацию Кавказа, Центральной Азии и Ближнего Востока.

И Иран, и Азербайджан, и Россия (впрочем, каждый по разным мотивам и причинам) были бы заинтересованы в дозированной «вестернизации» Закавказья. Для Баку интересны совместные энергетические проекты с американскими и европейскими компаниями, но не приемлем дидактизм в деле защиты прав человека и внутриполитических стандартов вообще. Тегеран рассматривает миротворчество Запада в Нагорном Карабахе как попытку «окружения» Ирана, отсюда и неприятие «обновленных мадридских принципов», и заявления о необходимости альтернативного решения конфликта с помощью исключительно региональных акторов. Россия же воспринимает постсоветское пространство как сферу своих особых интересов и рассматривает политику Запада как «игру с нулевой суммой», то есть целенаправленное вытеснение ее из регионов особой стратегической важности. Но самое, пожалуй, главное – это стремление Ирана, РФ и Азербайджана к снижению региональной и международной турбулентности. При выборе между демократизацией и стабилизацией три государства предпочитают последнюю как модель с меньшим количеством возможных рисков.

Сколь важными для бакинского саммита были вопросы обеспечения региональной безопасности? Если пытаться выискивать в итогах трехстороннего форума какие-то революционные прорывы, то преувеличивать его результаты не следует. Но если не ставить себе максималистских планок, оценивать событие не в контексте завышенных ожиданий, а в соответствие с формулой о политике, как «искусстве возможного», то на несколько важных тезисов стоило бы обратить особое внимание. И, прежде всего, на оценки перспектив нагорно-карабахского урегулирования, прозвучавшие из уст президента РФ Владимира Путина. Российский лидер, не вступая ни с кем в полемику, фактически дезавуировал спекуляции и слухи относительно т.н. «плана Лаврова», которые, хотя и под разными другими именами, но циркулируют уже не первый год. Их суть в том, что Москва готова протолкнуть некий план урегулирования конфликта ускоренными темпами ради размещения в Карабахе миротворцев и присоединения Азербайджана к ЕАЭС. Между тем, в действительности Москва никогда не ставила своей целью механическое приращение интеграционной структуры. Как раз напротив, Кремль, замышляя евразийский проект, видел его не вторым СНГ и не клубом бывших республик СССР, а работающим объединением. Полагать же, что форсированное урегулирование карабахского конфликта каким-то чудом пасифицирует Армению и непризнанную НКР и принесет гармонию в Закавказье, могут только «геополитические теоретики», далекие от понимания сложностей и противоречий конкретного мирного процесса.

В Баку 8 августа Путин заявил о таком решении карабахского конфликта, которое будет, во-первых, «компромиссным», а во-вторых, «приемлемым для обеих сторон», что позволяло бы им чувствовать себя победителями. Поможет ли этому форсированная реализация некоего «плана Лаврова»? Риторический вопрос. Скорее всего, речь может идти о сложном согласовании и обеспечении решающей роли России (как минимум, сопоставимой с ролью других стран-сопредседателей Минской группы ОБСЕ) в достижении окончательного компромисса. Месседж конфликтующим сторонам был отправлен более чем четкий: Москва не превратится ни в азербайджанцев, ни в армян, и будет работать не абстрактно, а на свой интерес, который состоит в недопущении масштабной войны, чреватой не только многочисленными жертвами и приближением нестабильности к российским госграницам, но и вмешательством третьих сторон. Впрочем, особой новизны в этом подходе нет. Но после апрельской эскалации он сформулирован в наиболее концентрированном виде.

Схожим образом высказался и президент Хасан Роухани: «Любая проблема должна найти свое решение мирным путем. Иран всегда поддерживал территориальную целостность Азербайджана и выступал за мирное урегулирование вопроса. Если в наших руках будет возможность урегулирования конфликта, мы не откажемся». Вероятно, азербайджанские политики и эксперты, прежде всего, отметили тезис про поддержание «территориальной целостности страны». Однако, с нашей точки зрения, ключевыми тезисами иранского президента были слова о мирном урегулировании и готовности к посредничеству в этом процессе. Думается, и Москва при определенных обстоятельствах могла бы апеллировать к мнению Тегерана. Особенно в том, что касается аккуратности в выработке финальных моделей мирного урегулирования.

Если же говорить о президенте Ильхаме Алиеве, то в его словах главным было признание конструктивной роли России в переговорном процессе, а также позитивная оценка трехстороннего формата (РФ – Азербайджан – Армения), что дает Москве определенный кредит доверия. Думается, что аналогичный кредит будет дан России и в ходе переговоров между Владимиром Путиным и Сержем Саргсяном, запланированных на 10 августа.

Таким образом, бакинский саммит показал, что в таких регионах, как Закавказье, сегодня на первый план выходят не всеобъемлющие коалиции и блоки, а ситуативное и селективное взаимодействие. В него будут вовлекаться не только участники встречи в столице Азербайджана, но и Турция, и Запад (например, в процессе карабахского урегулирования), и другие страны региона. Не исключено, что и поверх имеющихся расхождений (как РФ и Грузия). И если такое прагматическое взаимодействие войдет в практику, то региональная безопасность хотя и не станет «окончательно и фактически» совершенной, но будет более устойчивой, чем сегодня.

Сергей Маркедонов – кандидат исторических наук, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ

Версия для печати