30.08.2016 | Сергей Маркедонов

Хасавюртовские соглашения: 20 лет спустя

Двадцать лет назад, 31 августа 1996 года в дагестанском Хасавюрте были оглашены «Принципы определения основ взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой». В постсоветскую историю России они вошли как Хасавюртовские соглашения. И на несколько лет, вплоть до начала второй антисепаратистской кампании в Чечне, эти договоренности стали символом национального поражения, неким аналогом пресловутого Брестского мира.

Нынешний год для России в целом и для Северного Кавказа, в частности, богат на знаковые юбилеи. Двадцать пять лет назад практически сразу же после провала ГКЧП в Чечне произошел переход власти от республиканского Верховного Совета к Общенациональному конгрессу чеченского народа (ОКЧН), что предопределило впоследствии формирование непризнанного сепаратистского образования и раскол Чечено-Ингушетии на два отдельных субъекта. Через пять лет, наполненных внутричеченской конфронтацией, жестоким военным противостоянием между непризнанной Ичкерией и федеральным центром, случился Хасавюрт. Он завершил первую неудавшуюся кампанию по восстановлению территориальной целостности постсоветской России в границах РСФСР. И фактически стал прологом ко второй попытке «собирания РФ». В какой степени сегодня актуальны события двадцатилетней давности? Какие уроки из них были извлечены или, напротив, оказались недостаточно изученными?

Сегодняшний официальный взгляд на постсоветскую историю Чечни можно описать несколькими тезисами. Это - классический пример хаоса времен «лихих 1990-х» и свидетельство последующего укрепления российской государственности под водительством президента Владимира Путина и главы республики Рамзана Кадырова.

В пользу этой версии говорит тот факт, что Чечня - это единственное из непризнанных образований, отколовшихся от новых независимых постсоветских государств, которое было возвращено под контроль центральных властей. И она была не просто возвращена, а превращена в витрину образцовой лояльности центру. Рамзан Кадыров публично называл себя «пехотинцем Путина». Республика под его началом стала важным политическим символом для главы Российского государства. Ее власти демонстрируют поддержку не только внутриполитическим начинаниям Кремля (а иной раз пытаются инициативно опережать центр и предлагать идеи, которые Москва по тем или иным причинам не желает или не может озвучивать), но и внешней политике РФ. При этом Грозный стал своеобразным дополнительным ресурсом России на ближневосточном направлении.

Кадыров известен своим жестким стилем управления. Однако даже его критики не отрицают наличия у него определенного ресурса популярности и поддержки населения. К слову сказать, он оказался единственным руководителем на Северном Кавказе, который не стал идти дорожкой, проторенной соседями, и высказался за процедуру всенародного избрания главы субъекта Федерации.

В то же самое время эта, на первый взгляд, безупречная схема не учитывает важные нюансы, отчего страдает определенным упрощенчеством. Начнем с того, что сепаратистский проект в Чечне не был чем-то, что развивалось в политическом вакууме. Появление Ичкерии в августе 1991 года - это не какой-то рукотворный хаос (хотя отрицать карьерные устремления отдельных персонажей, как на местном, так и на общероссийском уровне в то время невозможно), а системная проблема, часть общего процесса распада СССР. Его необходимо рассматривать в контексте «бунта автономий» против союзных республик, хотя в каждом конкретном случае (Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах) для выступления против центра были свои особенности.

Генезис чеченского постсоветского сепаратизма - тема, требующая отдельного исследования. Отметим лишь, что в определении его первопричин следует искать не столько отголоски Кавказской войны и сталинской депортации, сколько крах советской экономической системы и такого ее побочного детища, как сезонные промыслы («шабашничество»), что привело к появлению в Чечне большого количества трудоизбыточного населения. Людей, готовых к восприятию идей суверенизации в буквальном смысле и не понимающих логики распада СССР лишь в строгих рамках беловежских предначертаний.

При этом справедливая критика центра за пассивность, проявленную в начале 1990-х годов, должна учитывать некоторые обстоятельства принципиальной важности. Во-первых, Москва наблюдала нестабильность и конфликты в провозглашенной Ичкерии. Ввод российских армейских и военно-полицейских подразделений в республику в декабре 1994 года не знаменовал нарушение мирной жизни Чечни. Первая кровь пролилась задолго до этого. Республика пережила противостояние президента и городских властей Грозного, исполнительной и представительной власти, столкнулась с «ответным сепаратизмом». Так, Надтеречный район Чечни стал своеобразной Вандеей для непризнанного государства, рожденного «чеченской революцией» 1991 года. Следовательно, были надежды на то, что сам сепаратистский проект рано или поздно выдохнется. Во-вторых, пора уже давно опровергнуть миф о том, что в 1991-1994 годах с Джохаром Дудаевым никто из федерального центра не работал. С ним велись переговоры по многим форматам (президентскому, парламентскому), а в 1991-1993 гг. он получил из Москвы 11 различных вариантов разграничения полномочий с федеральной властью!

Наиболее близко к достижению компромисса Москва и Грозный были в апреле 1994 года, когда федеральный президент дал поручение правительству подготовить проект Договора, аналогичный «татарстанской модели». Между тем, эта модель (основанная на Договоре между Москвой и Казанью от 15 февраля 1994 года) давала республике такие права, как совместное с федеральным центром решение вопросов, связанных с «экономическими, экологическими и иными особенностями» субъекта Федерации, и в частности, с «длительным использованием нефтяных месторождений». Органы власти республики также получили право оказывать государственную поддержку соотечественникам и выдавать проживающим на территории республики гражданам паспорта с вкладышем на татарском языке и с изображением герба республики. Для претендентов на пост президента республики было введено дополнительное требование: он должен владеть двумя государственными языками республики, русским и татарским. Но даже такие широкие полномочия не получили поддержки в Грозном.

Первая антисепаратистская кампания 1994-1996 годов окончилась для России тяжелым поражением, не столько военным, сколько политико-психологическим. Автор настоящей статьи не единожды слышал из уст грузинских, азербайджанских, украинских, армянских дипломатов слова об испытанном двадцать лет назад шоке. Хасавюрт подвел своеобразную черту под первой серией войн за советское наследство, главным последствием которой стала «заморозка» вооруженных этнополитических противостояний и институционализация де-факто образований.

Как бы то ни было, а после 31 августа 1996 года Чечня получила «отложенный статус». Таким образом, на Северном Кавказе Россия явила принципиально отличный подход от тех, которые демонстрировали Баку, Тбилиси, Кишинев. Ни одно де-факто государство, возникшее в результате распада Союза ССР, будь то Абхазия или Нагорный Карабах, не получало даже теоретической возможности на реализацию своего национально-государственного проекта. Между тем, пункт первый Хасавюртовских «Принципов» провозглашал, что основы взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой будут определены в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права до 31 декабря 2001 года. Заметим, Соглашение двадцатилетней давности не закрывало сецессии для Ичкерии. Третий же пункт, определяющий основы законодательства Чечни («на соблюдении прав человека и гражданина, праве народов на самоопределение, принципах равноправия народов, обеспечения гражданского мира, межнационального согласия…») не содержал ни слова о России, а также ее государственности.

Такая идея (не говоря уже о практике) привела бы к незамедлительной отставке любого чиновника в структурах грузинской или азербайджанской власти. И не вина Москвы (по крайней мере, это – не прямая вина), что государственное строительство в Ичкерии провалилось. Вот как оценивал эту ситуацию известный британский эксперт по евразийской проблематике Анатоль Ливен: «После предоставления Чечне фактической независимости в 1996 году тамошнее правительство оказалось не в силах удерживать ситуацию под контролем. По республике и по Северному Кавказу в целом прокатилась волна похищений и других преступлений в отношении российских граждан, в Чечне укрепили позиции силы, публично выступавшие за развязывание религиозной войны против России и за дальнейшее расчленение российской территории…. В этой ситуации Россия, несомненно, имела законное право нанести ответный удар».

Тем паче, что получившие де-факто независимость ичкерийцы буквально с первых дней завоеванного «отложенного статуса» стали систематически нарушать Хасавюртовские соглашения, предопределяя республиканский статус в одностороннем порядке до 2001 года. 6 сентября 1996 года в газете «Ичкерия» был опубликован Уголовный кодекс Ичкерийского де-факто государства, который ликвидировал светское судопроизводство внутри Чечни. Но самое главное - это то, что в Ичкерии не была сформирована (в отличие от Нагорного Карабаха, Абхазии или Приднестровья) дееспособная власть (пускай и финансово зависимая от третьей силы). Не был преодолен режим «федерации полевых командиров», который способствовал ведению войны всех против всех. Сыграли свою негативную роль и поборники идей так называемого «чистого ислама», обратившие свой гнев уже не только против России, но и против местных религиозных традиций. Не сумев обеспечить элементарную управляемость внутри Чечни, ее лидер Аслан Масхадов (к слову сказать, поддерживаемый на первых порах в этом качестве Москвой) фактически подыграл тем боевикам, которые поставили своей задачей приумножить свой хасавюртовский успех.

Как следствие, формирование запроса даже в сепаратистской среде на выстраивание новых отношений с Москвой, базирующихся на прагматике и представлении о потенциальном инкорпорировании в РФ как об «искусстве возможного». Это в значительной степени объясняет сложную эволюцию таких фигур, как Ахмат Кадыров или Магомед Хамбиев. Именно в период между двумя антисепаратистскими кампаниями был предопределен закат национально-сепаратистского чеченского проекта, чьи представители впоследствии разошлись по разным (даже диаметрально противоположным) лагерям. И если кто-то встал под российский трехцветный флаг, а кто-то маргинализировался, превратившись в профессионального ичкерийца - эмигранта, то кто-то сделал ставку на радикальный исламизм. К слову сказать, не стоит забывать, что вторая антисепаратистская кампания началась за несколько месяцев до знаменитой фразы «я устал, я ухожу», и «чеченская» политика федерального центра нулевых годов писалась отнюдь не с чистого листа.

По формальным критериям сегодня Российское государство выглядит победителем. Оно взяло реванш за Хасавюрт. Однако победа над противниками российского государственного проекта лишь закрыла один набор проблем, открыв другие, среди которых важнейшей проблемой остается интеграция Чечни и всего Северного Кавказа в общероссийское пространство. Перефразируя выдающегося политика и дипломата нового времени Камило Кавура, Чечня осталась в составе России, теперь необходимо формирование чеченцев-россиян. И решение этой проблемы не может ограничиваться элитным уровнем и контактами первых лиц. Без солидарных общественных усилий значительных прорывов на этом направлении не добиться.

Сергей Маркедонов – доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ

Версия для печати