06.02.2006 | Татьяна Становая

ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ

31 января прошла пресс-конференция президента России Владимира Путина с участием иностранных и российских журналистов. Встреча длилась три с половиной часа. Выступление президента можно охарактеризовать как презентацию новой концепции позиционирования России: как общепризнанного субъекта мировой политики. Одновременно очень четко просматривается корпоративистский подход к настоящему и будущему страны.

Заявления Владимира Путина на пресс-конференции фактически стали презентацией нового формата позиционирования России. Этот формат внедряется уже несколько лет, однако впервые его можно отчетливо сформулировать исходя из комплекса заявлений президента, сделанных в течение одной пресс-конференции. Новая концепция предусматривает позиционирование России как субъекта мировой политики. Характеризуя субъектность России, можно выделить четыре основных элемента.

Первое – это суверенитет России и недопустимость внешнего влияния. Эта тема стала единственной из всех, вызвавших резкие эмоции со стороны Владимира Путина. Например, президент дважды говорил о «записных советологах» и «недоброжелателях», которые «еще остались в прошлом веке», и «они заслуживают одной реплики: тьфу на Вас!». Эти эмоции относились сначала к противникам членства России в G8, а затем к критическим публикациям в иностранной прессе. Кроме того, президент вновь заявил о недопустимости использования неправительственных организаций «в качестве инструмента своей внешней политики одними государствами на территории других». «Мы выступаем за то, чтобы эти организации были независимыми и не руководились «кукловодами» из-за границы», - заявил Владимир Путин. Наконец президент очень четко дал понять, что для России недопустима работа филиалов иностранных банков, так как это, по его словам, затрудняет контроль над финансовыми потоками.

Позиционирование России как «суверенной страны» проявилось и во внешнеполитических темах. Владимир Путин попытался обосновать право России на суверенную внешнюю политику и позицию страны, при этом отличную от Запада и самостоятельную. Многие видят в этом и конфронтационные нотки в отношениях с Западом. Например, он заявил, что, в отличие от США и западноевропейских стран, Россия «никогда не признавала ХАМАС террористической организацией». Владимир Путин также подчеркнул что, по его мнению, победа «ХАМАС» стала «сильнейшим ударом по американским усилиям на Ближнем Востоке». Очень показательный комментарий президента касался и ситуации в Узбекистане. Так, отвечая на вопрос о причинах поддержки президента Узбекистана Ислама Каримова на фоне событий в Андижане, он заявил, что «мы лучше, чем вы, знаем, что произошло в Андижане, и мы знаем, кто, где, в каком объеме готовил тех людей, которые подожгли ситуацию в Узбекистане». «Вы знаете, наверное, что такое Ферганская долина, вы знаете, как сложна там ситуация. Нам не нужен в Средней Азии второй Афганистан», - заявил Путин.

Второй элемент концепции России как субъекта мировой политики подразумевает наличие собственных инициатив глобального масштаба. В данном случае такими инициативами стало продвижение российской повестки дня на саммит G8 (прежде всего речь идет о вопросах энергетической безопасности), российской инициативы по созданию сети международных центров по оказанию услуг ядерно-топливного цикла и строительства Североевропейского газопровода. Судя по последним выступлениям, Владимир Путин придает этим проектам огромное значение и рассматривает их как часть повышения мировой дееспособности России, попытку устанавливать собственные правила игры. Например, недавно президент поставил задачу превращения России в одного из энергетических мировых лидеров. Неслучайно нападки на участие России в G8 вызвали у президента сильные эмоции.

Здесь стоит отметить еще одно новое качество внешней политики России (новое не в смысле его беспрецедентности, а в смысле четкого проявления), которое в большей степени касается постсоветской проблематики. Президенту последний год-полтора приходится постоянно отвечать на вопрос: почему Россия поддерживает одни режимы и конфликтует с другими? Для разрешения этой проблемы и выдвигается новая концепция, заключающаяся в публичном отходе от логики поддержки конкретных режимов к общегосударственным, национальным интересам России, осознанно дистанцированных от правящих элит. Это позволило в одних случаях дистанцироваться от авторитарных, но дружественных лидеров, обосновав лояльность России к этим странам, в других – дистанцироваться от недружественных лидеров, подчеркнув близость народов.

Владимир Путин четыре раза продемонстрировал этот новый подход. Так, он четко дал понять, что в Белоруссии Россия поддерживает не режим, а братский народ и близкое государство, с которым развиваются интеграционные процессы. В отношении Узбекистана он заявил, что у режима Ислама Каримова есть проблемы, но позиция Россия объясняется не мотивами «солидарности», а недопустимостью появления второго Афганистана.

В эту же логику легко и вписываются проблемные отношения России с Грузией, Польшей и Украиной. Он раскритиковал Грузию за «плевки» в адрес России, пытающейся в «30-ти градусный мороз» починить взорванный газопровод. Путин заявил, что грузинское руководство действует против интересов собственного народа, в то время как Россия делает все, чтобы эти интересы не пострадали. Что касается Польши, то Путин, совершив краткий исторический экскурс в историю двух стран, показал, что их народы вышли из одной «колыбели» Однако сейчас в руководстве Польши есть силы, которые «используют проблемы прошлого, чтобы профилировать себя внутри страны». Аналогичный упрек, хотя и в мягкой форме, прозвучал и в отношении Японии, когда президент комментировал проблемы отсутствия мирного договора. Что же касается Украины, то и здесь Владимир Путин уже в который раз повторил, что переход на рыночные отношения - в интересах народов обеих стран. При этом он выразил сомнение, что руководство Украины действует в интересах собственного народа.

Третий элемент мировой субъектности России – это конкурентоспособность российской экономики и эффективная власть. Понятно, что для полноты концепции субъектности страны, Россия должна восприниматься как сильная, конкурентоспособная и привлекательная держава. Речь идет об открытости и привлекательности экономики для иностранных инвестиций при соблюдении национальных интересов. В частности, президент подробно рассказал о проектах сборки иностранных моделей автомобилей на территории России, а также об экономических успехах России: рост ВВП, беспрецедентный рост фондового рынка, приток инвестиций в основные фонды, ставка на инновационное развитие, национальные проекты, снижение уровня бедности и т.д.

Президент опроверг утверждение, что в России идет тенденция к огосударствлению экономики. Приведя в пример Норвегию, где нефтяная отрасль принадлежит государству, Владимир Путин отметил, что это не оптимальный путь развития для России. Кроме того, он заявил, что никакого объединения АвтоВАЗа, КАМАЗа и ГАЗа в национальную корпорацию не может быть без согласия на то собственников. Тем самым, он пытается опровергнуть тенденцию «всеобщей национализации», сохранив реноме президента-рыночника. Он также особо подчеркивал, что «Газпром» и «Роснефть» не являются государственными корпорациями – это акционерные общества. «Газпром» уже имеет иностранных собственников, а «Роснефть» готовится к выпуску IPO на мировом рынке, напомнил президент. Тем не менее, надо признать, что экспансия государственных структур в экономику продолжается, и сам факт того, что журналисты трижды по время пресс-конференции поднимали эту тему, говорит о наличие обеспокоенности. Президент же опровергает тенденцию огосударствления экономики, что свидетельствует о доле лукавства в его словах. Российская экономика, по мнению президента, должна быть и сама по себе сильной и конкурентоспособной. И здесь Владимир Путин сместил акценты: если раньше он выступал как традиционный сторонник конкурентной рыночной экономики, то сейчас он сделал ставку на усиление крупных корпораций. Это означает, что конкурентоспособность России на внешних рынках является одним из основных приоритетов президента, и достигаться она будет за счет роста конкурентоспособности российских корпораций под патронажем государства. «Обращаю Ваше внимание на то, что погоду в мировой энергетике делают крупные мультинациональные компании. Возьмите любую из них: американскую любую компанию или крупную европейскую - это большие, мощные, как правило, многонациональные компании. Вот и мы должны развиваться по этому пути», - заявил он.

Владимир Путин привел в пример АвтоВАЗ: он заявил, что туда пришли не собственники, а антикризисные управленцы от государства и назвал это правильным. Таким образом, Кремль будет позитивно относиться к укрупнению частных компаний при участии государственных структур. Это по большому счету является попыткой сделать экономику более управляемой и подконтрольной при условии соблюдения интересов близких президенту людей, которые будут получать с этого свою ренту. Все вместе это образует модель мобилизационной и модернизационной экономики под патронажем государства и с опорой на бюрократию. Таким образом, меняются акценты в государственной экономической политике: Кремль хочет иметь дело с крупными корпорациями, чьи ресурсы могли бы использоваться в том числе и для решения проблем социально-экономического характера внутри страны, и для решения геополитических задач во внешней политике. Кроме того, в сильном государстве должна стать сильной и президентская власть, о чем заявил президент, говоря о слабости политических партий в России.

Четвертым элементом новой концепции является общепризнанность России как субъекта мировой политики. Для этого Владимир Путин всячески стремится соответствовать мировым лидерам, членам G8, быть естественным членом «восьмерки». Эта тема актуальна не только в преддверии саммита, где впервые председательствует Россия, но в целом для путинского режима – именно этим объясняется нежелание президента переходить определенные границы в политических реформах и сохранять все признаки демократии (отсюда и упоминание свободы как позитивного результата правления Бориса Ельцина). Показательно также, что президент не называет многие процессы, негативно оцениваемые Западом, своими именами. Он не признает экспансию госструктур в экономике и политический «контракт» с бизнесом, публично понимаемый как социальная ответственность, но в реальности воспринимаемый как угнетение бизнеса, всячески защищает сохранение в России свободы в СМИ. Тем самым имиджево он хочет восприниматься как демократический и либеральный лидер, вынужденный постоянно искать понятные для Запада формы интерпретации процессов, происходящих в России.

Помимо того, что выступление президента на пресс-конференции стало в некотором роде презентацией новой концепции России как субъекта мировой политики, оно также позволяет сделать еще один важный вывод, а именно - значительное падение интереса президента к внутриполитическим темам. Практически все ответы президента, касающиеся внутренней политики, были очень формализованы и абстрактны. Владимир Путин не хотел вдаваться в подробности. Например, когда его спросили про понятие социальной ответственности бизнеса, он заявил, что ему «очень не хотелось бы говорить на эту тему». Стоит напомнить, что президент очень охотно говорил на тему социальной ответственности в период разгара «дела ЮКОСа». Сейчас же политическая борьба практически «загнана» в Кремль, система управления отстроена. Показательно, что Владимир Путин дважды подчеркнул «взросление нашего общества». Кроме того, президент ни разу не выразил негативных эмоций в отношении российских СМИ и выступил против регулирования Интернета. Это объясняется как подконтрольностью информационной среды, так и нежеланием переходить определенные демократические рамки.

Единственная «живая» внутриполитическая тема, которая нашла отражение в пресс-конференции – это будущее трудоустройство президента. Владимир Путин отверг все сценарии собственного трудоустройства после президентских выборов, которые последнее время широко обсуждались политологами и считались наиболее вероятными. Так, он выразил сомнение в том, что может заняться бизнесом, в том числе и возглавить «Газпром». Кроме того, он значительно снизил возможность перехода в партию власти, выступив против перспективы формирования правительства партией, победившей на выборах (понятно, что речь идет о «Единой России»). Таким образом, сценарии ухода Владимира Путина на пост премьер-министра, либо главы правящей партии оказались сомнительными. Судя по всему, президент заинтересован в поддержании неопределенности вокруг своего будущего. Это политически понятный шаг: ведь в этом случае элиты будут вынуждены ориентироваться не столько на будущий формат своего существования, сколько на самого президента.

Достаточно широкий резонанс вызвали и слова Владимира Путина о том, что в России и на постсоветском пространстве пока рано говорить о формировании правительства партией большинства. Наблюдатели расценили это как удар по «Единой России»: ведь именно она давно борется за свое право участвовать в кадровой политике. Еще в ноябре прошлого года вице-спикер Госдумы Олег Морозов подготовил даже законопроект, предусматривающий право партии, победившей на выборах в Госдуму, предлагать президенту кандидатуру премьер-министра.

Однако заявление Владимира Путина нельзя расценивать как попытку ущемить интересы «Единой России»: по большому счету, в России никогда не шла речь о формировании правительства парламентского большинства. Единственный случай, когда Владимир Путин заявил об этом, относится к 2003 году, а именно – предвыборному периоду. Тогда Кремлю надо было мобилизовать элиты на поддержку партии власти, сделав ее публично более перспективной. Сейчас же, после заявления президента, «единороссы» были вынуждены принять «правила игры». В частности, Вячеслав Володин поддержал президента и заявил, что и партия власти выступает за сильную президентскую власть. Однако он оговорился, что партия будет и впредь бороться за партизацию власти, и главное здесь – это формирование института партийного президента.

Внутриполитические вопросы - об оппозиции, о состоянии демократии и свободе СМИ - не нашли места в ходе пресс-конференции, хотя поводы для развития этих тем были даны журналистами. Владимир Путин просто не проявил к ним интереса. Все это означает, что по большому счету проблемы политического управления для президента нет, и система более или менее выстроена.

В целом в выступлениях Владимира Путина прослеживается корпоративное видение России как государства, хотя по ряду вопросов он не хочет публично давать для этого поводы (например, в вопросах огосударствления экономики). Еще в конце декабря Владимир Путин призвал власть и бизнес «работать как единая корпорация». Приверженность корпорации как в некотором роде идеальной форме существования видна и в его заявлениях о роли международных корпораций в мировой экономике. Судя по всему, в России укрепляется модель государственного корпоративизма, и многие заявления президента последнего времени подтверждают это. Согласно одному из теоретиков неокорпоративизма Ф.Шмиттеру, неокорпоративизм - это «система представительства интересов, составные части которой организованы в несколько особых, принудительных, неконкурентных, иерархически упорядоченных, функционально различных разрядов, официально признанных или разрешенных (а то и просто созданных) государством, наделяющим их монополией на представительство в своей области в обмен на известный контроль за подбором лидеров и артикуляцией требований и приверженностей».

Шмиттер имел в виду хорошо развитые и в экономическом, и в демократическом смысле страны Западной Европы, где сильны социальные корпорации, практически отсутствующие в России. Но если брать корпоративизм в широком смысле и понимать под ним способ подчинить элиты в модернизаторских целях с опорой на бюрократию, то есть все основания говорить о корпоративной модели в России. Это видно и по выстраиванию отношений с бизнесом, и по использованию энергетических ресурсов во внешнеполитической и внешнеэкономической политике, и по стремлению позиционировать Россию как субъект мировой политики. Российская модель корпоративизма воспринимается двояко: президент выделяет положительные стороны, связанные с повышением дееспособности России на мировой арене и модернизацией экономики, противники же этой модели, например, бывший советник президента Андрей Илларионов, говорят о пагубности государственного корпоративизма для России, основываясь на коррупционных проблемах и проблемах низкой эффективности такой экономики.

С одной стороны, российская модель государственного корпоративизма повышает управляемость всех процессов, включая общественные, позволяет мобилизовать внутренние ресурсы. Однако, с другой стороны, в таких моделях снижается уровень демократичности и плюрализма. Она способна работать при консенсусе политического руководства страны и общества, а в России особенностью этой модели является персонифицированный характер, выраженный в высоком рейтинге Владимира Путина. После ухода Путина с поста президента такая модель неизбежно окажется под угрозой, и тогда усилятся риски выплесков как социальных конфликтов, так и клановых войн.

Кроме того, в специфически российских условиях «неокорпоративистская» модель будет реализовываться не по австрийским или норвежским рецептам, поскольку в России нет ни европейских демократических традиций, которые серьезно ограничивают «неокорпоративистские» тенденции, не позволяя им вырождаться в обыкновенный авторитаризм, ни универсалистской государственной бюрократии, способной успешно и некоррупционно управлять государственными или находящимися под контролем государства компаниями.

Татьяна Становая – руководитель аналитического департамента Центра политических технологий

Версия для печати