28.12.2016 | Леонид Исаев

Сирия: итоги года

Конец года – время для традиционного подведения итогов. В нашем случае речь пойдет о ситуации в Сирии; о том, как события, имевшие место в 2016 году, сказались на ходе сирийского конфликта и в каком состоянии страна подошла к новому 2017 году.

Ретроспективный взгляд на события в Сирии позволяют нам сформулировать основные тренды развития сирийского кризиса, обозначившиеся к концу 2016 года. Во-первых, сирийская армия при активной поддержке со стороны российских ВКС перешла от войны оборонительной к завоевательной. Исчезновение угрозы падения политического центра – Дамаска – позволило сирийскому режиму переформулировать повестку дня, отказавшись от политики сдерживания угроз со стороны повстанческих и террористических структур и перейдя в контрнаступление.

Однако как бы это ни казалось на первый взгляд странным, главной угрозой для баасистского руководства в сложившихся условиях выступило не столько «Исламское государство» и даже не «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра»), которой то и дело пытались оправдать штурм Алеппо, а сирийская оппозиция, которая является участником женевского переговорного процесса. Именно она, а также курды являются основным претендентом на места в переходном органе власти и настаивает на составлении такой конституции, при которой наблюдалось бы перераспределение властных полномочий как между центром и регионами, так и между различными политическими силами.

Это заставило сирийский режим достаточно резко сменить приоритеты, что прослеживалось уже в январе 2016 года, а впоследствии только нарастало. Если в конце 2015 года официальный Дамаск в большей степени апеллировал к необходимости поиска компромиссов и достижению договоренностей со всеми заинтересованными сторонами в рамках политического диалога, то на сегодняшний день единственным способом разрешения конфликта с точки зрения баасистов является военное истребление всех несогласных признать над собой власть Башара Асада.

Однако ключевая для сирийского режима проблема все же никуда не делась. Сирийская правительственная армия уже давно серьезно истощена и, по меткому выражению российского эксперта-международника Владимира Фролова, «деградировала до набора местных бандформирований». Все это делает Дамаск полностью зависимым от внешних союзников, ибо самостоятельно удерживать имеющуюся территорию он не в состоянии. Ярким примером тому служит Пальмира, которая в течение дня была вновь захвачена боевиками «Исламского государства», которым превосходящий по всем параметрам противник не смог составить ни малейшего сопротивления. Попустительство и откровенное разгильдяйство в сирийских вооруженных силах приобретает ярко выраженный системный характер, что только укрепляет в мысли о том, что баасисткое правительство становится все менее дееспособным и без военной поддержки из вне будет обречено.

Во-вторых, мы стали свидетелями ослабления позиций сирийской оппозиции причем как умеренной, так и не очень. Что касается умеренной оппозиции и различного рода повстанческих группировок, то здесь решающую роль сыграла Россия, которая активно поддерживала наступательные операции сирийской правительственной армии, прежде всего, в провинциях Хомс и Алеппо. Фактически угрозу для Дамаска со стороны сирийских повстанцев удалось купировать: на сегодняшний день они обосновались либо в провинции Идлиб, полностью находящейся вне контроля со стороны властей, либо оказались разбросанными по всей территории страны в виде своего рода анклавов преимущественно в тех поселениях, где они полностью пользуются поддержкой со стороны местного населения. Что скорее соответствует об оборонительной, нежели наступательной тактике.

Серьезные трудности начала испытывать и «Джабхат ан-Нусра», во многом за счет того, что к середине 2016 года во всем мировом сообществе сформировалось устойчивое представление о ней, как о террористической структуре, прочно связанной с ал-Каидой. Попытка порвать со своим прошлым, а также провести ребрендинг и попытаться инкорпорироваться в существующие умеренные группировки провалилась, что заметно ослабило ее позиции группировки. Не исключено, что в 2017 году «Джабхат ан-Нусра», обосновавшаяся преимущественно в Идлибе, будет вынуждена противостоять уже не столько сирийской армии, сколько повстанцам, которые, наверняка, попытаются спасти свою репутацию, избавившись от нежелательно соседа и конкурента.

Что же касается «исламского государства», то его позиции также серьезно пошатнулись. Несомненно, стремительное продвижение ИГ в Сирии приостановлено - сейчас уже речь не идет о взятии Алеппо и уж тем более Дамаска, - но поражение, которое потерпело «исламское государство», пока еще можно считать тактическим. Если говорить с военной точки зрения, единственным значимым фактором представляется то, что стратегическая инициатива постоянно исходит от ИГ. Как отмечает Кристофер Хармер из американского Института изучения войны, «временами армия ИГ активизируется то в одном, то в другом месте, но она никогда не находилась в стратегической обороне. Тактически, ее войскам приходилось обороняться… но “проигрывает” ли ИГ? Нет».

До сих пор «исламское государство» терпит поражения в основном в расположении противника, а не в своем геостратегическом тылу в Сирии и Ираке. Но, несмотря на почти несколько тысяч воздушных ударов, ИГИЛ все-таки удалось закрепиться в тех местах, где она либо имеет сторонников, либо может управлять суннитским населением, которое или слишком напугано, или слишком индифферентно для того, чтобы проявить открытое неповиновение.

При этом основная заслуга в ослаблении позиций ИГ в Сирии принадлежит не столько России, которая вопреки официально заявленным целям наносила свои авиаудары не столько по «исламского государству» (Москве здесь в актив можно занести разве что на время освобожденную Пальмиру), сколько по сирийским повстанцам, а курдам и отчасти Туркам. Последним в ходе операции «Щит Евфрата» удалось выйти на город ал-Баб и отвоевать у ИГ территории между двумя курдскими кантонами, а также взять под полный контроль сирийско-турецкую границу от Джараблуса до Азаза. Курды же с самого начала появления «исламского государства» проявили себя в качестве одной из наиболее боеспособных частей, способных не только удержать свои территории, но и проводить успешные наступательные операции. Свидетельством чему служит операция «Гнев Евфрата», в ходе которой курдским подразделениям при поддержке ВВС антитеррористической коалиции во главе с США удалось существенно продвинуться в сторону Ракки из своего опорного пункта в Айн Исса на севере Сирии.

В-третьих, претерпел заметные изменения сам формат политического урегулирования сирийского конфликта. Начиная свою военную кампанию в Сирии Россия стремилась прорвать дипломатическую изоляцию и предстать в глазах мирового сообщества в качестве «великой державы», способной наравне с Соединенными Штатами вершить судьбы если не всего мира, то хотя бы какой-то его части. Надо сказать, что этого достичь удалось – Россия и США стали сопредседателями Международной группы поддержки Сирии (МГПС) и на протяжении первой половины 2016 года с переменным успехом справлялись с ролью главных гарантов выполнения положений резолюции 2254, принятой год тому назад Советом Безопасности ООН. Ее (МГПС – прим. авт.) наиболее уязвимым местом оказалась неспособность Москвы и Вашингтона оказывать полноценное влияние на своих союзников «на земле», что нередко приводило к провокациям со стороны как сирийского режима, так и повстанцев и, как следствие, саботированию достигнутых российским МИДом и американским Государственным департаментом договоренностей. Все это привело к тому, что после срыва лозанских соглашений 9 сентября 2016 года стороны де-факто отказались от дальнейшей совместной работы по Сирии.

Однако к концу года на смену классическому формату российско-американского доминирования и попыток навязывания принятых решений пришел формат «тройки», который был впервые опробован 20 декабря 2016 годана встрече в Москве министров Ирана, Турции и России. По сути она стала первой попыткой (если не брать во внимание российско-израильские негласные договоренности о взаимном учете интересов обеих стран в Сирии) внешних игроков договориться о разделении Сирии на сферы влияния, как минимум в отношении сирийского северо-запада.

Для этого нетривиального «альянса» сложились и объективные обстоятельства. Шесть лет сирийского кризиса, и в особенности 2016 год, показали, что в мире не существует силы, способной установить контроль над всей территорией страны. Это в первую очередь связано с тем, что за последние годы конфликта в Сирию «вложились» практически все региональные и глобальные игроки, что делает их заложниками ситуации. Все три страны по своему уже увязли в сирийском конфликте и готовы воспользоваться любой возможностью для выхода из него. По крайней мере до того, как издержки нивелируют полученное преимущество. И с этой точки зрения единственно возможным рациональным решением видится условный раздел страны на сферы влияния. Особенно с учетом того, что ситуация, сложившаяся на сегодняшний день в Сирии, этому так или иначе способствует, поскольку уже сейчас вырисовываются контуры зон влияния всех ключевых внешних игроков.

Условный альянс «Россия-Иран-Турция» в каком-то смысле решает проблему зависимости внешних игроков от внутрисирийских сил, из-за которой забуксовала МГПС, по крайней мере в масштабах сирийского северо-запада. Однако для того, чтобы этот механизм действительно эффективно заработал необходимо его постепенное обрастание все новыми участниками (США, Залив и т.д.), без которых дальнейшее развитие этой инициативы просто невозможно. И в этом смысле формат «Россия-Иран-Турция» - неплохой «старт» в политическом диалоге по Сирии, на основе которого возможны какие-либо подвижки в этом направлении.

Для России же главный итог 2016 года в Сирии, к сожалению, неутешительный. Зимой был убит российский военный советник, в мае – июне – еще трое российских военных, в июле под Пальмирой сбили первый российский вертолет, в августе еще один, но уже в Идлибе, затем при штурме Алеппо погибли две медсестры, наконец, наш посол в Турции Андрей Карлов и самолет министерства обороны, разбившийся в Черном море. Все это «нефронтовые» потери, которые несет Россия в «несуществующей» войне. Ведь наземной операции мы в Сирии не проводим, а с 14 марта 2016 года согласно заявлению Владимира Путина Москва и вовсе объявила о завершении российской операции в Сирии ввиду того, что «поставленные задачи были выполнены».

Страна не просто оказалась втянутой в чужой конфликт, она до сих пор не может этого осознать. И, что самое страшное, цена, которую наши граждане платят за участие России в мировой политике и оправдание статуса «великой державы», не отождествляется обществом с военной кампанией в Сирии, которая с марта 2016 года лишь усиливается. Обстоятельства, при которых страна теряет своих граждан, хороший повод задуматься о том, готова ли наше государство к ведению войны, при которой потери «на передовой» сведены к минимуму, а наибольшие угрозы скрываются вдалеке от линии фронта. Возможно, российское руководство это предвидело и даже прогнозировало, «только разве подвластен науке Восток?».

Леонид Исаев – Высшая школа экономики

Версия для печати