14.02.2006 | Сергей Маркедонов

БОЛЬШИЕ ПРОБЛЕМЫ МАЛЕНЬКОЙ ИНГУШЕТИИ

В феврале 2006 года Республика Ингушетия снова оказалась в фокусе внимания российских и зарубежных СМИ. В самой маленькой республике Северного Кавказа 11 февраля было совершено нападение на одну из самых мощных российских военных частей в регионе - 503-й мотострелковый полк 58-й армии в станице Троицкой. Целью нападавших боевиков стал временный пост регулирования движения полка. В ходе боя военнослужащих с боевиками один солдат был убит, а трое получили ранения. По сообщению Управления информации и общественных связей Министерства обороны РФ был задержан один из участников нападения, у которого 'обнаружено удостоверение сотрудника МВД республики Ингушетия'. Вполне возможно, что данное удостоверение - искусная подделка, но даже предварительное известие такого рода не может не вызвать тревогу.

Нападения на российские военные объекты и террористические рейды стали в Ингушетии в последние 2-3 года обычным явлением. Чего стоит одна только масштабная диверсионно-террористическая атака на Назрань и Карабулак в июне 2004 года! Несмотря на то, что нынешний глава республики Мурад Зязиков в отличие от своего предшественника Руслана Аушева считается (и не без основания) выдвиженцем Кремля и пользуется поддержкой со стороны президентского полпреда в Южном федеральном округе Дмитрия Козака, этнополитическая ситуация в республике с каждым днем демонстрирует все больше признаков дестабилизации. Если властная вертикаль где-то и усиливается, то это усиление происходит явно не в Ингушетии.

Очередное нападение боевиков на регулировщиков 503-го мотострелкового полка (не рядового «отдельно стоящего» блокпоста), как и общая дестабилизация обстановки в республике, ставит со всей очевидностью вопрос о поиске оптимальной модели власти и управления в Ингушетии. Ингушетия - самая маленькая (ее площадь составляет всего 4,3 тыс. кв. км) и самая молодая республика в составе Российской Федерации. Однако ее этнополитическое влияние на общероссийские процессы намного опережает ее возраст и географические размеры. За постсоветский период эта республика стала территорией первого вооруженного межэтнического конфликта на российской территории. Здесь же без последовательной реализации сепаратистского сценария было создано новое этническое образование. Численность русского населения составляет порядка 2%. Ингушетия стала одним из пионеров в развитии оффшорного бизнеса в РФ, а также фактически тыловой базой чеченских инсургентов. С 1992 г. за счет беженцев население самой маленькой российской республики увеличилось на 41% (абсолютный рекорд в России).

Не будет преувеличением сказать, что Ингушетия постсоветского периода представляет собой самое маргинальное в политическом смысле образование. Оно - 'крайнее' и для российского государства, и для чеченских сепаратистов. Ингушетия, по сути дела, до сих пор не сделала окончательный выбор в пользу либо своего инкорпорирования в состав государства со всеми вытекающими последствиями (снижение роли неформальных связей, преодоление правового партикуляризма и гражданская ассимиляция), либо включения в состав 'вайнахского мира'. Для России ингуши во многом стали 'младшими чеченцами' (не зря ведь ингушей называют двенадцатым чеченским тухумом). В пользу подобного взгляда говорит такой факт, как большое количество терактов и диверсий, совершаемых сепаратистами на территории Ингушетии. При этом в отличие от Дагестана или Кабардино-Балкарии эти акции не получали серьезного осуждения со стороны местного населения и представителей местной элиты.

В период президентства Руслана Аушева у лидеров Ингушетии была фактически своя не просто отличная от федерального центра, а диаметрально противоположная политика по отношению к Чечне. Для чеченцев же ингуши представляют собой некую тупиковую (мирную) ветвь в развитии вайнахского суперэтноса. Ингуши не приняли участия в 'поющей революции' в Грозном. Напротив, они пытались сохранить единую Чечено-Ингушетию. Ингуши не обратились за помощью к сепаратистам во время осетино-ингушского конфликта октября-ноября 1992 года. По мнению ичкерийских революционеров, Ингушетия была недостаточно активна и в периоды 1994-1996 и 1999-2000 гг., то есть во время открытого противоборства российских силовых структур и сепаратистов.

За постсоветский период российское руководство использовало для управления Ингушетией (либо по собственной инициативе, либо соглашаясь на определенный порядок вещей) две модели. Первая предполагала вмешательство Кремля в организацию региональной власти. Так было сделано в 1991 году. На территории Ингушетии были введены (на переходный период) должности полпредов президента и Верховного Совета. Второй раз подобный опыт был опробован в 1992-1993 гг. Тогда Руслан Аушев был назначен первым главой администрации республики, а затем после его отставки этот пост занял Магомед Султыгов. И, наконец, 2002 г., когда на региональных президентских выборах при колоссальной административной поддержке со стороны Кремля и аппарата полпреда российского президента в Южном федеральном округе победу одержал 'наш человек' - генерал ФСБ Мурад Зязиков. При этом все назначения сверху основывались на принципе коренизации власти и подборе местных кадров.Вторая модель имеет местное происхождение. В 1993 г. на ингушских президентских выборах победу одержал Руслан Аушев не как кремлевский кандидат, а как оппонент Москвы, 'спаситель республики', кандидат Съезда народов Ингушетии.

И в первом, и во втором случае лидер республики вставал перед нелегким выбором - лояльность Москве или лояльность своему этносу. В первом случае он становился 'чужаком'. Так произошло с Иссой Костоевым и Магомедом Султыговым. Так сейчас происходит и с Мурадом Зязиковым. Последний не принимается местными диссидентами-этнонационалистами как генерал КГБ, едва ли не продолжатель дела Сталина. Не принимается Зязиков и духовными авторитетами (красноречивое свидетельство - уход с поста муфтия республики известного религиозного деятеля Албогачиева два года назад).

От 'своего' по крови ждут действий, оправданных с этнической точки зрения. В случае с Аушевым была та же проблема выбора. Для обрусевшего Героя Советского Союза и 'воина-интернационалиста', избранного в 1989 г. депутатом ВС СССР от Приморья, стать конструктором ингушского политико-правового партикуляризма было нелегким делом, оказавшимся ему по силам. Аушев почти инстинктивно уловил, что быть ингушом на службе Кремля не в Москве или Дальнем Востоке, а у себя в республике означает потерю лица и утрату влияния на процессы. Генерал-ингуш избрал путь 'железной руки', правившей отнюдь не в интересах Москвы. Чего стоит одна оффшорная зона!

Сегодня мы видим, как, отказавшись от опоры на 'собственные силы', ингушская элита утрачивает контроль за политической ситуацией. Более того, для доказательства легитимности якобы прокремлевская элита идет на шаги, достойные аушевского менеджмента (например, отставка русского премьер-министра, предпринятая в 2004 году).

Таким образом, обе описанные выше модели на деле не устраивают центральную власть. В первом случае формируется власть без силы, а во втором - сильная власть, но ориентированная на местнические цели и задачи. Прогноз при обоих вариантах остается неутешительным.

Но возможно рассмотреть третью прогностическую модель: федеральное вмешательство в Ингушетии, осуществляемое без опоры на местных лидеров – сценарий «Наместник», - реализуемый как чистый эксперимент, с привлечением руководящих кадров со стороны. Для десантирования в Ингушетию таких кадров есть прекрасная возможность. На сегодняшний день осетино-ингушский конфликт из-за статуса Пригородного района не урегулирован. Более того, с введением в действие федерального закона №131 «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации' данная проблема снова актуализировалась.

И одна из ключевых проблем для Ингушетии - возвращение беженцев в места их проживания до 1992 г. Очевидно, что данная проблема - не вопрос одного дня. Но очевидно также, что без решения этого вопроса невозможно обеспечить лояльность ингушей России. Учреждение специального представителя президента РФ по проблемам возвращения беженцев с наделением этого чиновника особыми полномочиями, предполагающими высшую степень влияния и на ингушскую элиту, и процессы в этой республике, могло бы стать важным шагом в процессе инкорпорирования Ингушетии.

Реальные результаты работы такого спецпредставителя были бы высоко оценены в республике вне зависимости от этнического происхождения такого чиновника. У ингушей возросло бы доверие к федеральной власти, занимающей, на их взгляд, слишком проосетинскую позицию. Вслед за этим спецпредставитель мог бы спокойно пересесть в кресло ингушского главы, продолжая отстаивать проблемы беженцев. Это позволило бы постепенно, без чрезвычайщины осуществить плавную передачу полномочий к 'нашему человеку', лишенному этнических обязательств и действующему в общенациональных интересах. Сначала фактическая передача власти без ликвидации поста президента республики, а затем - формальное закрепление этой процедуры. Данный проект позволил бы если не решить, то приступить к решению задачи по обеспечению лояльности и преодолению маргинальности Ингушетии.

Сохранение же статус-кво делает весьма актуальной ностальгию по Аушеву, при котором 'был порядок'. То, что этот 'порядок' был обеспечен в ущерб общероссийским интересам, ингушского обывателя не сильно волнует. Потеря контроля над процессами в республике и изоляция (самоизоляция) нынешней

Сергей Маркедонов - заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати