03.04.2017 | Татьяна Становая

Антикоррупционные протесты: политические последствия

Прошедшие 26 марта акции протеста в Москве и других крупных городах стали поводом говорить о начале нового политического этапа развития страны: это был первый всплеск уличной активности, сопоставимый с волной протеста конца 2011 – начала 2012 годов. При этом власти, вопреки своей линии на подавление незаконных проявлений политической активности, отреагировали относительно спокойно. Одновременно резко активизировались дискуссии о том, что делать с новым явлением, и насколько опасным оно может быть.

Нынешний протест стал крупным политическим событием: впервые за 5 лет на улицы вышли десятки тысяч человек, причем на несанкционированную акцию. Происходящее наблюдатели сразу стали сравнивать с периодом протестов конца 2011 -начала 2012 годов, однако сейчас ситуация кажется принципиально новой.

Во-первых, нынешний протест носит гораздо более комплексный характер, имея под собой не только и даже не столько политические, сколько социально-экономические причины. В конце 2011 года триггером для протеста, как показывали тогда также и социологические исследования, стало решение Владимира Путина вернуться на пост президента. Это решение оказалось относительно неожиданным, обострив конфликт между «прогрессистами», определяющими повестку в течение 2008-2011 годов, и консерваторами, опасающихся любой либерализации. Протест тогда был по большей степени политическим. В то же время акция 26 марта показала, что панель недовольства гораздо шире, и политические требования (против коррупции) уступают место тезисам о социальной справедливости. При этом очень важный нюанс, который практически не был в должной степени пока отрефлексирован, связан с тем, что даже несмотря на то, что сама акция была предметно узкой, суть протеста затрагивала вовсе не проблему прозрачности и подотчетности власти, а выражала глубокое несогласие с системой распределения ресурсов, общественных благ государством. Ключевыми лозунгами были такие как «воруешь у народа, а зря», «власть миллионам, а не миллионы властям», «почему медведь он, а лапу должны сосать мы» и т.д.

Иными словами, это протест не о ценностях, а о деньгах, и в этом смысле он гораздо более «земной», чем акция конца 2011 года, и тем самым более опасный. И такой протест оказался возможен в ситуации, когда политическая мобилизация вокруг патриотической повестки остается относительно высокой. По данным ФОМа, уровень доверия Путину со стороны населения остается высоким и составляет 80%. Но доверие «царю» может не распространяться на «бояр».

Во-вторых, особенностью нынешней акции было и значительное участие в ней школьников и студентов. Пока оценивать масштабы такого участия сложно: нет социологических данных. Кроме того, вокруг этого и много спекуляций: например, именно участие школьников было одним из аргументов против использования силы в отношении протестующих. Однако на мероприятиях действительно не только принимали участие, но и выступали молодые люди до 18 лет, не знающие не только протестов пятилетней давно, но и, вероятно, воспринимающие даже возвращение Крыма как нечто рутинное. Большой резонанс в преддверии акций протеста также получила и история в Брянске, где учителя и директор школы отчитывали учеников за распространение фильма о Медведеве, а также проводили воспитательную беседу вполне в духе советского времени. Уже после акции в интернете распространялись ролики, в которых учителя в крайне агрессивной форме отчитывали школьников. Преподаватель ОБЖ и истории в Томске, например, обвинил своих учеников в фашизме и назвал их «холопами англосаксов».

В любом случае, речь идет об активном участии в протесте не только молодых взрослых (в значительной степени студентов), но и школьников, причем не только в Москве, но и в других городах. Высокая явка на митинги, часть которых носила несанкционированный характер, свидетельствует о том, что их участники верили, что полиция не будет проявлять жестокость при разгоне (в отличие от жесткости, к которой многие протестующие были готовы).

В-третьих, в конце 2011 года наблюдалась волна протеста снизу, подхваченная «на ходу» лидерами оппозиции, причем как системными, так и внесистемными. Наблюдалась конкуренция за возможность эту волну возглавить. К протестующим выходили не только Навальный и другие откровенно антипутинские игроки, но и представители КПРФ, «Справедливой России», а также Алексей Кудрин и Михаил Прохоров. В нынешнем году протесты были несанкционированны, организованы внесистемной оппозицией, а Навальный стал тут монопольным лидером. Причем для организации ему потребовалось лишь нащупать тот самый раздражитель, который будет достаточен для мобилизации, а сама мобилизация произошла относительно легко.

Поэтому если в начале 2012 года Кремлю пришлось воздействовать на системных игроков, отваживая их от протеста, в этом году системные силы не были вообще причастны к акции и скорее от нее жестко дистанцировались. Кроме того, в нынешней ситуации можно говорить о том, что Навальный впервые за долгое время сумел занять прочное лидерское место в среде внесистемной либеральной оппозиции.

Исключительностью нынешней ситуации стала также и общая тактика власти. В 2011 году протесты застали Кремль врасплох, и до конца не был ясно, что стоит за этим новым политическим явлением (масштабы, устойчивость, динамика и т.д.). именно поэтому сначала последовала умеренная либерализация, а затем реакция. В этот раз Кремль к протесту был относительно лучше подготовлен, учитывая опыт пятилетней давности. И даже если изначально сам факт того, что Навальный решился провести несанкционированную акцию, вызвал заминку, в целом готовность к подобной ситуации была более системной.

В то же время, как и в конце 2011 – начале 2012 годов, Кремль не решился пойти на жесткое подавление оппозиционной активности. Сейчас до конца остается неясным, является ли это специально выбранной тактикой или следствием определенной растерянности. Возможно, что до того, как предпринимать решительные действия, власть пытается понять, с каким вызовом она имеет дело. Например, жесткое подавление акции на Болотной в мае 2012 года произошло уже после того, как стало ясно, что волна протеста сходит на нет, а курс был выбран на «перемалывание» оппозиции, показательное «болотное дело», демонстрирующее решительность и бескомпромиссность власти в противостоянии с любыми попытками проявления «силы» снизу (даже если это проявление было в определенной степени само спровоцировано властью).

Все это рождает другой вопрос: что последует за нынешней относительно мягкой реакцией Кремля и является ли это временной паузой или открывает дверь для новой репрессивной волны? Судя по всему, у власти на сегодня нет консенсусного ответа на этот вопрос, а тактика может оказаться разнонаправленной.

Первые официальные заявления представителей власти всячески подчеркивали легитимность действия полицейских. Об этом говорил Дмитрий Песков, а также Вячеслав Володин, который на встрече с главой ПА ОБСЕ назвал действия правоохранительных органов более «мягкими» по сравнению с работой их западных коллег при подавлении протестов. «Если говорить о российских правоохранителях, они реализуют свое право намного более корректно, в намного более мягкой форме, чем в ряде европейских стран, где используют и водометы, и газ, и резиновые пули для разгонов», - заявил он.

Тезис о мягкости силы российских правоохранительных органов использовал и Владимир Путин, выступая на Арктическом форуме. Отвечая на вопрос о том, не стоит ли освободить участников акции от 26 марта, Путин перевел на тему «расправ» французской полиции «с демонстрантами в связи с убийством одного из граждан прямо у него дома, француза китайского происхождения». «Поэтому постановка вопросов такого рода и обращения к России такого рода – мы считаем, что это чисто политизированные вопросы с целью оказания какого-то давления на внутриполитическую жизнь в стране», - сказал Путин.

Аргумент о том, что на Западе полиция действует еще жестче, чем в России российская власть использует не в первый раз. Когда в США имели место крупные волнения «Occupy Wall Street», российское телевидение также активно критиковало американских силовиков за превышение своих полномочий. Однако в данном случае важно отметить, что в странах Европы слезоточивый газ и дубинки действительно применяются, но исключительно в ответ на крайне агрессивное поведение демонстрантов. Так, в Париже, после того, как 26 марта полицейские застрелили француза китайского происхождения (обстоятельства случившегося пока неясны), последовали протесты, участники которых били машины, закидывали полицию булыжниками, громили все на своем пути. Ответные действия полиции в такой ситуации трудно назвать «расправой».

Тем временем, в силовой среде в России мягкость сочли проявлением слабости. Так, на совещании МВД замначальника ГУ МВД по Москве генерал-майор Вячеслав Козлов раскритиковал оперативников уголовного розыска за мандраж и нерешительность. Несколько десятков оперативников в гражданском должны были «раствориться в толпе» митингующих и выявить самых активных хулиганов, особенно тех, кто нападал на полицейских. «Против нас шли с кастетами, использовали слезоточивый газ, уголовный розыск должен был отработать тех, кто бьёт полицейских, проводить их до подъезда и задержать, — сказал Козлов. — Сто человек уголовного розыска задействованы были, работали безобразно, ни одного задержанного не показали, боялись идти в толпу, мандраж, по кафешкам отсиделись, кофе попили, я такого терпеть больше не буду».

Разное понимание тактики обращения с несанкционированным протестом может спровоцировать внутриэлитные разногласия: для силовой и консервативной части элиты относительная умеренность ответных действий власти вызывает неприятие и страх проявить слабость, упустить контроль над ситуацией. Показателен в связи с этим жесткий обыск в офисе навальновского ФБК сразу же после несанкционированной акции в Москве, который может быть частью подготовки нового уголовного дела – на этот раз по «экстремистской» статье УК. В то же время очевидно, что есть и другая линия, призванная не усугублять конфликт и попробовать дать возможность протестующим «выпустить пар».

Судя по всему, в Кремле пока принято предварительное решение не отвергать возникший протест. Показательно, что Дмитрий Песков с пониманием отнесся к гражданской позиции общественности и прозвучавшим на акции требованиям. Нет и агрессивной информационной кампании по дискредитации участников акций (как это было в конце 2011 года). Владимир Соловьев, вместо традиционного агрессивно-обвинительного уклона, пустился в размышления от важности защиты демократии, разделения властей и вообще процедур, встав на позиции правозащитника.

Больше же всего резонанс вызвали заявления Валентины Матвиенко. «Все представители власти — депутаты, сенаторы, органы исполнительной власти в регионах, безусловно, должны встречаться с людьми, понимать, почему они выходят на протесты, что их волнует, обсуждать способы решения этих вопросов», — заявила спикер Совета Федерации, отвечая на вопросы журналистов о прошедших 26 марта акциях. При этом Матвиенко призвала организаторов акций согласовывать мероприятия с властями. Примерно в том же духе высказался и «единоросс» Александр Сидякин, призвав более внимательно относиться к потребностям молодежи. Наконец, ЛДПР призвала освободить рядовых участников протеста, назвав их жертвами манипуляций лидеров оппозиции.

В примирительной стилистке, хотя и более сбалансировано, высказался и Владимир Путин, признавший борьбу с коррупцией важным приоритетом. Однако при этом он отметил, что актуальность этой проблемы для россиян снижается, сославшись на опросы. Он также назвал неправильным использование борьбы с коррупцией в корыстных и политических целях. «Мы с вами хорошо знаем, и я хочу на это обратить внимание, что этот инструмент использовался в начале так называемой «арабской весны». К чему это привело, к каким кровавым событиям в регионе это привело, мы очень хорошо знаем», - сказал Путин, напомнив также и про постреволюционный хаос в Украине. Таким образом, концептуально отношение Путина к протесту остается прежним. А это означает, что принципиально не изменится и стратегия власти.

Наблюдается осторожная, вероятно, пока еще не очень отработанная, линия на диверсификацию отношения власти к организаторам акции и самим ее участникам. Так, пока официальные лица пытаются понять рядовых участников акций, Навальному досталась традиционная критика. Так, Сергей Неверов указал на интерес к его работе со стороны госдепа США. «Мы видим нездоровое внимание, поддержку со стороны ряда зарубежных структур, в том числе Госдепа США, как публикаций Навального, так и митингов 26 марта, которые сознательно проводились с нарушениями. При этом США самим бы разобраться с то и дело проходящими митингами, и взаимоотношениями Обамы, Клинтон и сомнительных структур», - сказал Неверов. Он также заступился за премьер-министра, отметив, что атаки на него предпринимаются в преддверии отчета перед депутатами Госдумы.

Нынешние акции протеста ставят власть перед непростым выбором: с одной стороны, есть понимание опасности инерционного сценария, продавливания «ура-патриотической» стилистики коммуникации и диалога при нарастании социального недовольства. Кроме того, ставка делается на референдумный характер президентских выборов, под которые Кремль предпринимает попытки удержать «прогрессистов» от политический радикализации. Реакция власти, пытающейся демонстрировать понимание к требованиям, подтверждает намерение более плотно заняться молодежной политикой. С другой стороны, силовая, консервативная часть элиты заинтересована в жестком варианте «подавления бунта», причем не только «зачинщиков», но и простых участников: логика тут строится на том, что стоит только проявить слабость, и ситуация выйдет из-под контроля.

Разнонаправленность тактики власти может привести к хаотизации политики и вместо либерализации и диалога – новым «перегибам» (например, через усиление давления на школьников и студентов). Но еще более значимым во всей нынешней ситуации оказывается даже не социально-экономическая или политическая природа происходящего, а появление романтизма молодого протеста как такового. И истоки этого явления уже никак не связаны ни с популярностью Навального, ни с выдвигаемыми оппозицией лозунгами. Это новая потребность очень молодого поколения в бунте против чрезмерной опеки и навязчивого патриотического воспитания, и она может стать самостоятельным фактором внутренней политики России.

Татьяна Становая – руководитель Аналитического департамента Центра политических технологий

Версия для печати