22.06.2017 | Сергей Маркедонов

Первая миротворческая

14 июля 2017 года исполнилось четверть века со дня начала миротворческой операции в Южной Осетии. Между тем, эта дата и сегодня представляет значительный интерес не только как значимое юбилейное событие. В своем развитии грузино-осетинский конфликт прошел несколько этапов – от локального (даже не регионального) противостояния, малоизвестного и малоинтересного мировому сообществу, до события международного уровня.

Поэтому значение миротворческой операции в Южной Осетии (фактически продолжавшейся в течение шестнадцати лет) в его эволюции нельзя недооценивать. Прежде всего, следует иметь в виду, что это была первая миротворческая операция с участием вооруженных сил постсоветской России на пространстве бывшего Советского Союза. И некоторые «ноухау», апробированные при ее подготовке и проведении, впоследствии использовались для тушения пожаров в других «горячих точках». Формат совместного участия конфликтующих сторон и России как медиатора в процессе урегулирования конфликта (Смешанная контрольная комиссия/СКК), а также их солидарной ответственности за поддержание мира будет впоследствии привнесен в приднестровский мирный процесс. Там аналогом СКК стала Объединенная контрольная комиссия/ОКК. История миротворческой операции в Южной Осетии вобрала в себя все поворотные пункты как этнополитического противостояния между Тбилиси и Цхинвали, так и отношений России с Грузией и Западом (США и Европейским союзом).

К двадцать пятой годовщине операции на сайте российского Минобороны появился специальный раздел, посвященный трагическим событиям начала 1990-х годов. Думается, будущие историки грузино-осетинского конфликта не единожды обратятся к тем источникам, которые были там опубликованы. В них мы видим оценки положения дел, как в Южной Осетии, так и на российском Северном Кавказе (очень четко показана взаимосвязь проблем Закавказья и северокавказских республик РФ). И крайне важно, что это не анализ post factum, а живые свидетельства из того времени, не подвергнутые влиянию последующих интерпретаций. Однако при анализе миротворческой операции в Южной Осетии автор настоящей статьи намеренно сконцентрировался на других материалах. Среди них аналитические записки и обзоры Международной кризисной группы, документы ОБСЕ, доклад Международной независимой комиссии по установлению фактов по конфликту в Грузии (более известной как комиссия Хайди Тальявини).

Такой выбор представляется нам оправданным. Он позволяет посмотреть на операцию, крайне важную для российских национальных интересов в Закавказье, глазами экспертов и дипломатов, не являющихся приверженцами «понимающей политологии» по отношению к российским действиям на Большом Кавказе, но в то же самое время свободных от жестких идеологически предопределенных схем. Это тем более важно сегодня, когда политика РФ в «ближнем зарубежье» не только после 2014 года, но и до этого временного рубежа рассматривается сквозь «крымские очки», а «конвенциональной мудростью» является тезис о «ревизионизме» Москвы и ее якобы неизменном желании создавать трудности для новых независимых государств Евразии и их «демократического выбора».

Начнем с того, что миротворческая операция двадцатипятилетней давности стала прямым ответом на полыхавший тогда грузино-осетинский конфликт. По словам авторов доклада комиссии Хайди Тальявини, «в период перехода к постсоветской независимости первый президент Грузии Звиад Гамсахурдиа предпринял очень много националистических действий, провозглашая этно-центристские лозунги, такие как «Грузия для грузин», чем оттолкнул два меньших политико-территориальных образования – Абхазию и Южную Осетию – от грузинского проекта независимости. Национализм и даже шовинизм всех оттенков вместе с сомнительными политическими акциями добавили напряженности». И вмешательство России (в той или иной форме) в его урегулирование было практически неизбежным. Так, по оценке авторов аналитической записки (брифинга) Международной кризисной группы «Грузия – Южная Осетия: возвращение беженцев – путь к миру» (апрель 2005 года), «война привела к массовому перемещению населения, разрушила основы совместного проживания грузин и осетин. И в значительно большей степени сблизила осетин из Грузии со своими этническими сородичами в Северной Осетии (Российская Федерация)…». Действительно, в начале 1990-х гг. на североосетинскую территорию прибыли порядка 43 тыс. беженцев из Южной Осетии и внутренних областей Грузии. И, как отмечали авторы упомянутого выше материала в 2005 году, «маловероятно, что большинство осетинских беженцев возвратится когда-либо в Грузию». Через двенадцать лет можно твердо констатировать: их прогноз оправдался.

При этом, российское вмешательство вовсе не было столь легким делом, как иной раз представляется в Тбилиси, Вашингтоне или Брюсселе. «Со стороны России мятежникам (авторская терминология сохранена - С.М.) оказывалась поддержка, хотя, кажется, российская политическая элита и силовые структуры расходились во мнениях в этом вопросе и были вовлечены в процесс частично, а Москва в то же время оставалась в сложных отношениях с Тбилиси», - констатирует доклад комиссии Тальявини. Действительно, в условиях «парада суверенитетов» (пик которого в 1992 году был далеко не пройден) и двоевластия (когда Верховный совет использовал любую возможность, и особенно неготовность односторонне поддержать пророссийски настроенные экс-автономии, для консолидации противников президента Бориса Ельцина) у Москвы не было широкого пространства для маневра. Напомню, что в условиях конфликта между Тбилиси и Цхинвали условием подписания Федеративного договора североосетинское руководство и лично тогдашний глава республики Ахсарбек Галазов ставили поддержку Южной Осетии Москвой. В конце мая 1992 года Северная Осетия предприняла попытки перекрытия газопровода, ведущего в Грузию. В этой ситуации вмешательство в разрешение конфликта было продиктовано не имперской ностальгией, а в значительной степени внутриполитическими резонами. Добавим к этому, что Запад, вовлеченный в то время в конфликты на Балканах, был крайне пассивен на кавказском направлении.

В итоге 24 июня 1992 года появились Дагомысские (Сочинские) соглашения о принципах урегулирования грузино-осетинского конфликта, определившие формат будущей миротворческой операции. 14 июля 1992 года она началась. Ее проведение возлагалось на Смешанные силы по поддержанию мира (ССПМ), куда входили и российский, и грузинский батальоны. Соглашения определили т.н. «демаркационный коридор» и сформировали четырехстороннюю Смешанную контрольную комиссию (СКК) для демилитаризации зоны конфликта и вывода оттуда всех вооруженных формирований. В состав СКК вошли представители РФ, Грузии, Южной Осетии и Северной Осетии. Фактически Соглашения от 24 июня 1992 года ограничивали грузинский суверенитет над зоной конфликта. Прерогативы по контролю над «демаркационным коридором» были сосредоточены в руках СКК, где у Грузии также был свой голос, но далеко не единственный и тем более не решающий. Соглашения прямо запрещали всем сторонам (включая Тбилиси – sic!) вводить экономические санкции или блокады, чинить гуманитарные препятствия и мешать возвращению беженцев. При этом миротворцам даже давалось право «принимать все меры для локализации вооруженных столкновений и уничтожения бандформирований в районах и селах на территории бывшей Юго-Осетинской автономной области, не вошедших в зону конфликта и коридор безопасности».

Южная Осетия не получала признания в качестве самостоятельного государства. Но, по справедливому замечанию известного японского конфликтолога Кимитаки Мацузато, она «обретала гарантии существования». Более того, в июне 1992 года была признана ее политическая субъектность. И признана не только РФ или Северной Осетией, но и Грузией, согласившейся осуществлять совместно с Южной Осетией миротворческую деятельность и контроль над режимом прекращения огня. Впоследствии эта субъектность будет признана и ОБСЕ. Ее миссия была создана 13 декабря 1992 года с целью оказания помощи «правительству Грузии в сфере разрешения конфликтов, демократизации, прав человека и верховенства закона». Впоследствии, в марте 1994 г., мандат миссии был сфокусирован на грузино-осетинском конфликте и расширен: в него вошли такие пункты, как:

– «интенсификация дискуссий со всеми сторонами конфликта (т.е. и с Южной Осетией – С.М.), включая организацию «круглых столов», чтобы исключить источники насилия и найти политические возможности для восстановления диалога»,

– «мониторинг, относящийся к «совместным миротворческим силам».

Начиная с марта 1994 года, Миссия также получила в качестве одной из приоритетных задач взаимодействие со Смешанной контрольной комиссией. Таким образом, особые функции СКК получили легитимацию не только от Москвы (которой, что греха таить, было комфортно работать, имея в своих руках три голоса, включая Южную и Северную Осетию), но и от ОБСЕ. Пункт, который в последующих дискуссиях, особенно в 2004-2008 годах, как-то потерялся.

Но затушить вооруженное противостояние не означает разрешить конфликт. Этот тезис широко обсуждается специалистами. И именно в данном контексте российское миротворческое участие (к слову сказать, не только в Южной Осетии) подвергается, как минимум, сомнению. Но насколько обоснована критика Москвы за ее якобы имманентную приверженность «заморозке» и удержанию статус-кво без попыток содержательного разрешения этнополитического противостояния? Предметный анализ той нормативно-правовой базы, которая появилась в середине - начале 2000-х годов, говорит нам о том, что «замораживание» конфликта вовсе не означало приостановки мирного процесса. Совсем наоборот.

Так, в мае 1996 года был подписан «Меморандум о мерах по обеспечению безопасности и укреплению взаимного доверия между сторонами в грузино-осетинском конфликте», а в феврале 1997 года – «Порядок добровольного возвращения беженцев и вынужденных переселенцев в места прежнего проживания в Южной Осетии и во внутренних районах Грузии». Для реализации этих договоренностей создали Спецкомитет по возвращению беженцев. В 2000 году было подписано российско-грузинское межправительственное Соглашение о взаимодействии в восстановлении экономики в зоне грузино-осетинского конфликта и о возвращении беженцев. Но самое главное, пожалуй, это то, что в 1992-2004 гг. в Южной Осетии был наработан значительный позитивный потенциал в процессе мирного урегулирования. В отличие от Абхазии здесь не было масштабных этнических чисток грузинского населения. Вплоть до августа 2008 года сохранялось совместное проживание грузин и осетин. В Конституции Южной Осетии грузинский язык был признан в качестве языка меньшинства. Норвежские исследователи Пал Колсто и Хельге Блаккисруд обращали внимание на то, что осетинское и грузинское население свободно пересекало границу между непризнанной республикой и «ядровой Грузией», функционировали рынки, совместные бизнес-проекты. Перестрелки, блокады и провокации прекратились, удалось достичь относительного мира, что давало надежды на дальнейший прогресс на переговорах, в том числе и по статусу Южной Осетии.

Однако события конца мая 2004 года перевернули ситуацию с ног на голову. Тогда без согласования действий с СКК под предлогом борьбы с контрабандой на территорию Южной Осетии были введены силы спецназа МВД Грузии (300 человек). Эти действия все члены СКК, кроме представителя Тбилиси, расценили как нарушение Дагомысских соглашений. 20 июля 2004 года президент Грузии Михаил Саакашвили публично заявил, что не исключает возможность денонсации Дагомысских соглашений: «Если в рамках соглашений на территории Цхинвальского района нельзя поднимать грузинский флаг, я готов выйти из этих соглашений».

Впрочем, эти действия Тбилиси было трудно назвать экспромтом. Они стали возможны благодаря двум факторам. Прежде всего, это последствия национальных травм от утраты Абхазии и Южной Осетии. Это сделало в грузинском обществе востребованными таких политиков, как Михаил Саакашвили. Само его появление не было результатом хитроумных комбинаций США и Евросоюза. Он возник как ответ на общественный запрос на образ «сильной руки» и «собирателя земель» и лучше других смог оседлать эти настроения. Более того, не стоит забывать, что в течение долгих лет этот политик получал значительную поддержку со стороны избирателей. Сегодня можно говорить об иллюзорности завышенных ожиданий и практических провалах третьего президента Грузии, не сумевшего просчитать риски и издержки от форсированного «собирания земель». Но в начале 2000-х годов этого постфактического знания ни у Саакашвили, ни у массы рядовых грузин не было.

При этом Запад использовал грузинские национальные травмы в своих интересах. Ослабление эксклюзивной военно-политической роли Москвы в Закавказье соответствовало взглядам Вашингтона и Брюсселя. Как справедливо констатируют авторы доклада комиссии Тальявини, «стали проявляться геополитические изменения, среди которых расширение НАТО на восток и увеличение международного интереса к Кавказскому региону, связанное с соображениями по расширению безопасности и энергоресурсами». Сложение этих двух факторов привело к «разморозке» конфликта в Южной Осетии (а затем и в Абхазии, где в отличие от югоосетинского кейса такие попытки предпринимались и ранее 2004 года).

Говоря о заинтересованности Тбилиси и Запада в изменении статуса миротворческой операции (где доминирующая роль принадлежала России), нельзя пройти мимо и изменения роли Москвы. Если до мая 2004 года она была ориентирована на модерирование переговорного процесса и восстановление конфликтного региона, то после попыток Тбилиси изменить правила игры силой Россия, формально оставаясь миротворцем, полностью встала на сторону Цхинвали. При этом Москва опасалась как «экспорта» конфликта внутрь Северного Кавказа, так и активизации НАТО и ЕС в Закавказье.

Эта трансформация не прошла мимо внимания западных экспертов. Авторы аналитических записок и докладов Международной кризисной группы неоднократно и справедливо указывали на «военные учения и упражнения по стрельбе в зоне конфликта» югоосетинских формирований, не являющихся частью Смешанных сил по поддержанию мира и де-факто поддерживаемых Россией. Они идентифицировали это, как нарушение Дагомысских соглашений. Однако при этом упускалось из виду, что подобные действия были фактически ответом на попытки силовой «разморозки» конфликта со стороны Тбилиси (не говоря уже о тогдашней государственной риторике, принятии различных законодательных актов и практических шагов вроде создания прогрузинской Временной администрации Южной Осетии, нацеленных на полное выхолащивание соглашений 1992 года). И эти попытки, к сожалению, не получали адекватной оценки, тем более критики со стороны партнеров России и Грузии по ОБСЕ. В то же самое время эксперты комиссии Тальявини дали четкий ответ на вопрос о том, «можно ли оправдать использование Грузией силы против российских миротворцев на грузинской территории, то есть в Южной Осетии». По их мнению, этот ответ отрицательный, так как «военной атаки России до начала грузинской операции не было. Комиссия не смогла найти подтверждений грузинским заявлениям о крупномасштабном присутствии российских вооруженных сил в Южной Осетии до грузинского наступления с 7 на 8 августа» 2008 года.

Как бы то ни было, а четыре года «разморозки» конфликта закономерно привели к «пятидневной войне». События «горячего августа» 2008 года стали лишь логическим завершением этого процесса. К сожалению, на международном уровне «разморозка» грузино-осетинского противостояния 2004-2008 годов до сих пор не получила должной оценки, хотя именно она заставила Москву занять более жесткую и эмоциональную позицию по абхазскому и югоосетинскому вопросу. Прямое военное столкновение России и Грузии вместе с окончательным разрушением первого постсоветского статус-кво в Закавказье, признание независимости Косово (впервые после распада СФРЮ была признана не союзная республика, а автономное образование), а также разноголосица в трактовках т.н. «Соглашения Медведева—Саркози» подстегнули Москву пойти на признание Абхазии и Южной Осетии. После этого Тбилиси в одностороннем порядке вышел из Дагомысских соглашений. Операция по поддержанию мира была прекращена, и формат российского присутствия в частично признанной республике изменился. Анализ его сегодняшнего состояния выходит за рамки этой статьи.

Миротворческая операция, продолжавшаяся шестнадцать лет, не привела к урегулированию конфликта, если мы понимаем под таковым достижение взаимоприемлемого компромисса. Сегодня Россия и Южная Осетия считают противостояние успешно разрешенным, в то время как Грузия и ее западные союзники настаивают на возвращении частично признанной республики под юрисдикцию Тбилиси и фактически на пересмотре итогов «пятидневной войны». При этом поборники грузинской территориальной целостности не предпринимают военно-политических мер для слома статус-кво, возникшего в августе 2008 года. Это, конечно, не означает, что при иных обстоятельствах, отличных от сегодняшних реалий, такие шаги совершенно исключены. Они маловероятны, почти невозможны в настоящее время. Однако итоги девятилетней давности устраивают далеко не всех. Следовательно, потенциальные угрозы и риски сохраняются и в 2017 году.

Тем не менее, первая миротворческая операция на постсоветском пространстве не прошла зря. Она обозначила несколько принципиально важных моментов. Во-первых, при наличии одного модератора, признаваемого сторонами конфликта, значительный прогресс в переговорах возможен. Более того, российское миротворчество принесло немало позитивных результатов, самым главным из которых стали двенадцать лет мирного сосуществования конфликтующих обществ. Вполне вероятным было и замирение. Во-вторых, конкуренция, при которой мирный процесс становится заложником внешнеполитических амбиций, вредит не только переговорам, но региональной и международной безопасности. Стремление во что бы то ни стало вытеснить Москву из постсоветских регионов и оспорить ее претензии на Кавказ и Черноморский регион как на сферу особого внимания и влияния превратили Россию (кстати сказать, за несколько лет до крымской истории) в гораздо более неудобного партнера Запада, готового к жесткому отстаиванию своих интересов. Это произошло не в последнюю очередь из-за влияния проблем в новых независимых государствах Евразии на внутрироссийскую безопасность.

Сергей Маркедонов – доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ

Версия для печати