09.03.2006 | Игорь Бунин, Алексей Макаркин

ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОГО ИРАНА

Действия нового иранского президента Махмуда Ахмадинежада стали сенсационными. За полгода Иран оказался в состоянии конфронтации с международным сообществом в связи с ядерной проблемой, а сам президент неоднократно выступал с антисемитскими заявлениями и угрожал уничтожить Израиль.

Кризис модернизации и реакция

На фоне изменений, которые произошли в Иране в период правления предыдущего президента Мохаммада Хатами, подобные новости выглядят дико. За период с 1997 года страна несколько продвинулась по пути модернизации в политической и экономической сферах. В Иране, хотя медленно и противоречиво, но развивались институты гражданского общества, все более независимо вела себя пресса, к экономике страны начали проявлять интерес иностранные инвесторы. Высокие нефтяные цены способствовали экономическому росту. Внешняя политика страны становилась все более предсказуемой – например, были свернуты «спецоперации» за границей, жертвами которых становились политические эмигранты. Имидж Ирана стал меняться в том числе и личными усилиями президента Хатами, который публично отказался от конфронтации с Западом и выдвинул тезис о «диалоге цивилизаций», привлекший внимание сторонников идеи многополярного мира.

Однако реформы Хатами не могли быть радикальными из-за того, что даже в период контроля реформаторов над исполнительной и законодательной властью (1998-2004 годы) они не имели карт-бланша из-за того, что их оппоненты контролировали судебную власть, ряд других влиятельных органов (включая наблюдательный совет, который имеет право заблокировать любой закон, принятый парламентом). Самым влиятельным противником реформ был духовный лидер Ирана и глава государства аятолла Хаменеи – преемник основателя Исламской республики аятоллы Хомейни (в Иране президент является лишь главой исполнительной власти, но не «первым лицом» в стране).

В то же время модернизаторский курс Хатами встретил неприятие среди как части элиты, так и «низов общества».

В элите против реформ выступила значительная часть духовенства, чье политическое влияние с продвижением по пути модернизации должно было ослабевать (напомним, что именно эта социальная группа оказалась в наибольшем выигрыше от исламской революции). Наблюдатели отмечают, что в обществе существенно снизилось уважение к муллам. Такая тенденция не могла не тревожить Хаменеи, который еще задолго до выборов стал подбирать антиреформаторского кандидата на пост президента страны – вначале речь шла об Али Лариджани, а затем, после того, как выяснилась его электоральная слабость – о Махмуде Ахмадинежаде.

Миролюбивая политика Хатами вызывала протест у многих представителей силовых структур, значение которых неизбежно уменьшалось (в определенный момент мог встать вопрос о сокращении численности силовиков). Идеологически «заряженные» ветераны ирано-иракской войны и спецопераций чувствовали себя неуютно в изменившихся условиях. Кроме того, явное беспокойство иранских силовиков вызвало появление американских войск в Ираке, в непосредственной близости от иранской границы.

И когда многие невоевавшие лидеры и активные участники революции «прагматизировались» и отказались от исповедовавшегося ранее радикализма (яркий пример – некоторые известные реформаторы в 1979 году были среди студентов, захвативших тогда американское посольство), то «ветераны» остались верны своим прежним идеалам. Не случайно, что многие из них в период, когда иранская элита жила в соответствии с лозунгом «Обогащайтесь!», оказались в роли аутсайдеров. Напрашивается не совсем точное, как любые аналогии, но имеющее рациональное зерно сравнение со сталинским окружением, которое отрицало НЭП, не принимало бухаринские компромиссы и жило идеалами гражданской войны. Подобное неприятие «термидорианства» с его отказом от аскетичности и культом гедонизма свойственно многим революциям.

Кроме того, часть администраторов и политических лидеров периода 80-х годов оказались отстранены от государственной деятельности, оказавшись в «глухой оппозиции» в ситуации доминирования реформаторских сил. Понятно, что они жаждали реванша.

Недовольство в элитах сопровождалось неприятием политики реформаторов среди социальных аутсайдеров. Модернизация страны сопровождалась ростом социального расслоения общества – в 70-е годы это стало одной из основных причин краха шахского режима. Про официальным данным, безработица летом прошлого года составляла почти 11%, а по неофициальным она существенно выше. Высокие темпы прироста населения в 80-е годы привели к тому, что в настоящее время на рынок труда выходит много молодых людей, которых невозможно обеспечить рабочими местами. Достаточно высокая инфляция – 14% в 2004/2005 финансовом году – «съедает» невысокие зарплаты и пособия.

Недовольство населения вызывает высокий уровень коррупции, в первую очередь, в нефтяной сфере. Фактически в стране образовался «олигархический» слой преуспевающих госчиновников и предпринимателей, к которым относилась и часть умеренных консерваторов, не желавших отката назад в политическом процессе и ухудшения отношений с Западом. Не случайно, что перед вторым туром выборов реформаторски настроенные элиты поддержали как раз умеренно-консервативного кандидата, бывшего президента Хашеми-Рафсанджани, в годы правления которого (1989-1997) в стране начался процесс модернизации.

В результате союз части «верхов» и «низов» общества востребовал лидера-популиста, который противопоставил себя модернизаторским элитным группам, выступая под антикоррупционными лозунгами и предлагая конкретные меры по достижению более высокой степени социальной справедливости. Например, посредством солидной государственной поддержки молодоженам и мерам по выравниванию экономического развития регионов (в том числе с помощью децентрализации управления).Лидера, который выдвинул бы лозунг величия страны и проводил политику, выгодную силовикам и ортодоксам. Лидера, способного воззвать к «незамутненным» традиция революции и защитил бы иранское общество от глобализационных процессов.

Кстати, последнюю функцию Ахмалинежад уже начал выполнять, причем выполняя своего рода универсальную программу по защите от внешнего влияния. Так, из экономической программы правительства было изъято положение о допуске филиалов иностранных банков в страну. Кроме того, президент распорядился составить список «неблагонадежных» неправительственных организаций – очевидно, на предмет их закрытия.

Махмуд Ахмадинежад и его команда

Попробуем воссоздать портрет новой властной элиты Ирана на примере кабинета министров страны, сформированного в прошлом году после президентских выборов.

Во-первых, речь идет о поколении 40-50-летних, которые по большей части не занимали ключевых постов в исполнительной власти. Достаточно сказать, что сам Ахмадинежад был малоизвестен в стране до своего избрания в 2003 году мэром Тегерана. После нескольких лет работы на административных должностях в провинции (дослужился до губернатора одной из них), он в результате прихода к власти президента-реформатора Хатами был вынужден уйти с госслужбы и заняться преподавательской деятельностью. Из членов его правительства лишь двое – причем занимающие второстепенные посты министров строительства и транспорта – ранее входили в состав кабинета министров. Еще пятеро были заместителями министров, причем только один из них в последние годы (да и то речь идет о новом министре нефти, буквально навязанном парламентом – то есть большей частью истеблишмента – новому президенту).

Во-вторых, многие члены окружения Ахмадинежада имели прямое или косвенное отношение к силовым структурам, участвовали в войне с саддамовским Ираком и борьбе внутренней оппозицией. Сам Ахмадинежад был на иракском фронте. Министра иностранных дел Моттаки обвиняют в причастности к убийствам иранских эмигрантов в Турции, где он был послом. Министры внутренних дел и юстиции были прокурорами в революционных судах, жестоко каравших «бунтовщиков» и нарушителей исламских норм жизни. Министр экономики командовал инженерными подразделениями во время войн с Ираком. Министры энергетики и культуры занимали высокие посты в Корпусе стражей исламской революции – основной вооруженной опоры режима. Таким образом, речь идет о весьма решительных и жестких людях, которые готовы на аналогичные действия.

При этом напомним, что 80-е годы, когда эти люди безжалостно воевали с внешним и внутренним врагом, были периодом подъема религиозного духа в стране. Они действительно были фанатично убеждены в том, что отстаивают правое дело, заключавшееся как в защите исламской революции, так и в ее экспансии за пределами страны.

В-третьих, новая иранская элита имеет ярко выраженный технократический характер. Лишь двое членов правительства – министры внутренних дел и информации (безопасности) являются религиозными деятелями. Сам Ахмадинежад – первый после 1981 года светский политик на посту президента страны. Из 17 министров, утвержденных на своих постах парламентом в августе прошлого года, четверо имеют докторские степени (из них двое – зарубежных университетов, французского и канадского), 11 – магистерские (трое – в сфере гуманитарных наук, остальные – «технари» и управленцы), один получил высшее медицинское образование и еще один – высшее религиозное.

Другие высокопоставленные деятели нового иранского руководства также имеют весьма высокий образовательный уровень. Вице-президент по исполнительным вопросам (и близкий друг президента) Али Саедлу получил докторскую степень в США. Получивший широкую международную известность как переговорщик по ядерным вопросам секретарь Совета национальной безопасности Али Лариджани – доктор в области западной философии (специалист по Канту и при этом убежденный антизападник). Единственная женщина из числа иранских вице-президентов, Фатима Джавади – ученый-палеонтолог.

Таким образом, нельзя недооценивать компетентность нового иранского руководства., его способность эффективно управлять государством. Речь идет о технократах, которые сочетают высокую идеологичность и профессиональные знания. Для них неприемлемы не только политические реформы, направленные на демократизацию страны, но и экономическая модернизация - в том случае, если под последней понимается развитие свободной рыночной экономики с существенным иностранным участием.

Экспансия Ирана

Когда речь идет о внешней политике Ирана, то обычно внимание привлекает ее «ядерная» составляющая. Но не менее важным фактором является усиление экспансии тегеранского режима в регионе, где в 80-е годы Иран имел серьезные позиции – Ближний Восток. Начиная с 1979 года внешняя политика Ирана ставит своей целью достижение такой степени политического влияния, которая позволила бы стране уравновешивать основные центры силы на Ближнем Востоке. Отсюда и осознанная поддержка всех радикальных антизападных сил – не только отдельных государств (Сирия, ранее Ливия), но и ливанских и палестинских группировок. В этой деятельности, в частности, участвовал нынешний министр обороны Мостафа Наджар, который и в дальнейшем профессионально занимался этим регионом: в последние годы он возглавлял Центр стратегических исследований стран Ближнего Востока.

Исламская революция 1979 года оказала влияние на все мусульманские страны – от Марокко до Индонезии. Многие сунниты, оставаясь верны своему направлению в исламе, в то же время высоко оценивали демонстрационный эффект шиитской революции, который стимулировал развитие исламского радикализма. Аятолла Хомейни был (и в значительной степени остается) кумиром арабской «улицы». И, напротив, прозападные политические и экономические элиты арабского мира существенно обеспокоены ростом иранского влияния.

При этом внешняя политика Ирана носит не характер политико-идеологической экспансии, но и имеет ярко выраженную геополитическую составляющую. Так, тесные связи с Сирией выстраивались для создания противовеса саддамовскому Ираку (с которым Иран воевал практически все 80-е годы). В связи с этим победа американцев над Саддамом стала геополитическим «подарком» Тегерану - не только был уничтожен враждебный Ирану режим (который, кстати, в 80-е годы пользовался опосредованной поддержкой США), но и к власти пришли шиитские политики, многие из которых или сочувствуют Ирану, или даже долгое время жили там в эмиграции (как лидеры Высшего совета исламской революции Ирака – одной из наиболее влиятельных шиитских политических групп).

Начнем с прихода к власти в Палестинской автономии радикально-исламистского движения ХАМАС, который был однозначно позитивно расценен в Тегеране. Уже в феврале лидер ХАМАС Халед Машаль посетил Иран, где был принят на высшем уровне – с ним встречались лидер Ирана аятолла Хаменеи и Ахмадинежад. В условиях начавшейся финансовой блокады автономии со стороны США и Израиля значимым выглядит инициатива Хаменеи по созданию механизма, который позволял бы всем мусульманам оказывать систематическую финансовую помощь палестинцам. Сам Иран, по данным СМИ, обещал выплатить будущему «хамасовскому» правительству 250 млн долларов, что может закрыть часть дыр в бюджете автономии. Неудивительно, что США настаивают на отказе ХАМАСа от принятия этой суммы, но возможностей для воздействия на палестинских радикалов у американцев сейчас немного.

Месяцем раньше Ахмадинежад совершил визит в Сирию, подчеркнув свою традиционную солидарность с режимом Башара Асада, который сейчас переживает сложные времена – сирийским войскам пришлось уйти из Ливана, а представители спецслужб обвиняются в организации убийства бывшего ливанского премьера Харири. В этих условиях моральная поддержка со стороны Ирана была особенно выгодна сирийскому руководству. В ответ Сирия поддержала Тегеран во время голосования иранского «ядерного» вопроса в МАГАТЭ и выступила в поддержку права этой страны на мирные исследования в атомной сфере.А в феврале министр иностранных дел Моттаки посетил Ливан, где встретился как с официальными лидерами страны, так и с руководством шиитской радикальной организации «Хизбалла», которая имеет влиятельную фракцию в ливанском парламенте. «Хизбалла» традиционно ориентируется как на единоверцев из Ирана, так и на Сирию – эта линия сохранилась и после кризиса, связанного с убийством Харири. По некоторым данным, в период президентства Хатами расходы Ирана на содержание «Хизбаллы» снизились в 2-3 раза, однако в последнее время они вновь начали расти (это произошло уже в последний период президентства Хатами, когда президент превратился в «хромую утку», а его противники добились масштабного успеха на парламентских выборах 2004 года).

Впрочем, на пути экспансии Ирана на Ближний Восток есть серьезные препятствия. Первое из них – религиозные различия между иранцами-шиитами и арабами-суннитами (напомним, что подобные противоречия сейчас поставили Ирак на грань гражданской войны). Второе – опасения консервативных арабских режимов в связи с экспансией радикалов и тем, что Ахмадинежад становится героем исламской «улицы». Впрочем, эти препятствия не являются непреодолимыми, и их наличие будет побуждать иранских лидеров к более активным действиям в рамках экспансии на ближневосточном направлении.

Ядерная проблема

Однако наибольшее внимание мировой общественности во внешней политике Ирана, безусловно, привлекает ядерный вопрос. Иран ведет жесткую игру, чтобы, как минимум, создать у международного сообщества впечатление о том, что страна близка к обладанию ядерным оружием – это, с точки зрения его руководства, может усилить внешнеполитические позиции страны, повысить ее престиж, в том числе для ее ближневосточных симпатизантов. Программа-максимум – реальное включение в число государств, неофициально обладающих ядерным оружием. И есть основания полагать, что иранское руководство при Ахмадинежаде действительно хочет добиться решения этой задачи.

Нынешние иранские лидеры считают, что сейчас, в период благоприятной для страны экономической конъюнктуры, а также в момент, когда США проводят сразу две военные операции – в Афганистане и Ираке (последняя пользуется все меньшей популярностью внутри страны) – у них появился шанс на то, чтобы успешно противопоставить себя Западу. Что касается международных санкций, то они в нынешней ситуации могут стать обоюдоострым оружием, способствуя не только кризису иранской экономики, но и приведя к новому стремительному росту нефтяных цен.

Однако, похоже, что иранские лидеры недооценили тот факт, что в решающей ситуации даже критично относящиеся к американскому доминированию страны учитывают существующие реалии и не идут на обострение отношений с США ради амбиций иранских лидеров. Речь идет о таких странах как Россия, Китай и Индия, первые двое из которых имеет ядерное оружие официально, а последняя – неофициально. Раздражение российской стороны выразил глава комитета по международным делам Госдумы Константин Косачев, который в момент очередного кризиса в ходе российско-иранских переговоров заявил, что Иран не демонстрирует в достаточном объеме доброй воли для урегулирования ситуации вокруг своего ядерного досье, и усилий одной России явно не достаточно. «Танго танцуют вдвоем. Мы (Россия) сейчас находимся если не в заложниках, то в очевидной зависимости от доброй или от злой воли Ирана, и, к сожалению, пока в достаточном объеме Тегеран доброй воли не демонстрирует».

Кроме того, в самой иранской элите существует противоречивое отношение к угрозе изоляции страны и введения санкций. Если «ближний круг» Ахмадинежада склоняется к радикальным решениям, то многие влиятельные представители истеблишмента не готовы идти до конца. Показателен опыт российско-иранских переговоров последних недель. Если первоначально их безуспешно вели представители президентского окружения (некоторые из них мало известны в стране и за ее пределами), то затем к ним подключился вице-президент Агазаде, входивший в состав правительства страны еще с 1984 года. Кроме того, это единственный вице-президент, который сохранил свой пост после победы Ахмадинежада на прошлогодних президентских выборах. Таким образом, возможности президента в стране серьезно ограничены – он не обладает реальным контролем над атомной отраслью, а также над финансовыми потоками в нефтяной сфере (парламент отклонил трех его кандидатов на пост министра нефти и согласился на четвертого, который устраивает истеблишмент).

Именно Агазаде публично высказал принципиальное согласие с российским планом создания совместного предприятия по обогащению урана на территории России. Однако затем инициатива в ведении переговоров вновь перешла к противникам договоренности в лице Лариджани, после чего они вновь завязли (третий раунд. прошедший в Москве 1-2 марта, завершился сильным разочарованием для России). Такое развитие событий резко увеличило вероятность конфронтационного сценария – тем более, что провалом завершились и консультации между Ираном и европейской «тройкой» в Вене.

Однако популярность в народе, высокий кредит доверия и связанный с ним запас прочности на сегодняшний момент обеспечивают Ахмадинежаду возможность проводить радикальный курс без оглядки на умеренную часть истеблишмента. Теперь, в крайне эмоциональной ситуации, любые призывы к разумным компромиссам не пользуются популярностью в иранском обществе. Хотя при этом оппозиция и старается осторожно дистанцироваться от президента – так, Хатами достаточно отчетливо занял иную позицию по вопросу о Холокосте, чем его преемник на посту президента.

Представляется, что в ближайшее время конфликт разрешить не удастся. В принципе, в будущем не исключен наиболее радикальный вариант в виде санкций – в этом случае нынешние иранские власти «зажимают» оппозицию внутри страны и превращают Иран в аналог осажденной крепости, апеллируя при этом за поддержкой как к исламскому миру, так и к другим оппонентам США в международном сообществе (таким как Венесуэла). Но для этого иранцы должны полностью рассориться с Россией и Китаем – то есть своими действиями убедить их в том, что все многочисленные консультации велись исключительно с целью затяжки времени. Пока же не упущен последний шанс на достижение договоренности, ни Россия, ни Китай не будут соглашаться на введение санкций.

В то же время возможно, что в Иране эмоции постепенно могут начать уступать место более здравым расчетам. Кроме того, могут начаться противоречия в самом консервативном лагере победителей выборов 2004-2005 годов – в том числе между Хаменеи и Ахмадинежадом, который в прошлом году находился в тени духовного лидера, но сейчас становится все более самостоятельным политиком. В этом случае может возобладать прагматический подход, основанный на принятии российского предложения без неприемлемых для международного сообщества условий. Разумеется, для внутренней аудитории это будет представлено как большая победа Ирана, легитимирующая его ядерную программу.

В любом случае, речь будет идти о весьма длительном процессе с далеко не гарантированным результатом – в ближайшее же время большая часть иранского общества будет консолидирована на патриотической, антизападной основе.

Версия для печати