15.03.2006 | Алексей Макаркин

СМЕРТЬ МИЛОШЕВИЧА И ГААГСКИЙ ТРИБУНАЛ

Слободан Милошевич был политическим неудачником - таков жестокий приговор истории. Для сербских западников он стал человеком, который создал сильнейшие препятствия для исполнения их заветной мечты – интеграции их страны в единую Европу. Для сербских националистов он – политик, потерявший контроль над Косово и отказавший в поддержке лидерам Сербской краины в Хорватии и боснийских сербов. Многие ставят рядом фамилии Милошевича, Караджича, Младича – однако в середине 90-х годов первый, желая выстроить отношения с Западом, жестко дистанцировался от двух других, но этим лишь отсрочил решение собственной судьбы.

Для Запада Милошевич – один из символов этнических чисток в бывшей Югославии, одиозная фигура, в свое время считавшийся последним изгоем Европы (теперь это «звание» перешло к Александру Лукашенко – единственному лидеру государства, выразившему соболезнование по поводу кончины Милошевича). Для России – по крайней мере, до последних недель, когда она выразила желание принять Милошевича на своей территории для лечения, – полузабытый персонаж событий, которые уже ушли в историю.Но своей смертью Милошевич сделал больше, чем ему удавалось при жизни. Во-первых, как обычно, о мертвом вспоминают иначе, чем о живом. Тысячи людей, пришедших в офисы сербских социалистов, для того, чтобы выразить свою скорбь, поступают вполне искренне – хотя далеко не все они, видимо, были сторонниками покойного сербского лидера. Не случайно, что практически все непримиримые оппоненты Милошевича в Сербии сочли за лучшее выступить с крайне сдержанными заявлениями по случаю его кончины. Исключением, лишь подтверждающим правило, стала позиция как обычно эмоционального министра иностранных дел Сербии и Черногории Вука Драшковича. Но его попытка свести счеты с покойным президентом вызвала негативную реакцию в сербском истеблишменте.

Во-вторых, обстоятельства смерти Милошевича столь неясны, что даже если несколько мировых светил признают ее естественный характер, то в Сербии все равно доминирующей будет точка зрения, что «Слобо» замучили в Гаагской тюрьме. Специалисты могут давать понять, что Милошевич сам принимал препарат от туберкулеза и проказы с тем, чтоб ухудшить состояние своего здоровья и вынудить суд разрешить желанную для бывшего президента поездку в Москву. Но в Сербии все равно будут считать, что злополучное лекарство подмешивали Милошевичу враги сербского народа, прямо связанные с международным трибуналом.

В-третьих, смерть Милошевича в очередной раз поставила вопрос о двойных стандартах международного правосудия, которые снижают доверие к нему. Сразу скажем, что попытка выставить сербских деятелей невинными жертвами международного правосудия носит ярко выраженный ангажированный характер. Международное правосудие не является расправой – обвиняемым предоставляются максимальные возможности для защиты (по европейским стандартам), включая приглашение квалифицированных адвокатов, представление доказательств защиты и др. Напомним, что многочисленные жертвы балканского кровопролития были лишены таких прав.

Но есть и другая сторона вопроса. Допустим, что Запад слишком поздно, но все же пришел к выводу о необходимости отказа от двойных стандартов в балканском вопросе. И действительно предпринял ряд шагов, призванных продемонстрировать свою объективность, привлекая к ответственности не только сербских, но и хорватских генералов, бывших еще недавно национальными героями своей страны – таких как недавно препровожденный в Гаагу Анте Готовина. Но все равно в сербском обществе, по меньшей мере, не понимают, почему из трех лидеров, действия которых привели к грубейшим нарушениям прав человека – Милошевич, Франьо Туджман и Алия Изетбегович – только один скончался в чужой тюрьме, а двое других – в собственных странах, в славе и почете, как уважаемые «отцы-основатели».

Разумеется, отказ от двойных стандартов всегда можно приветствовать – даже если он несколько запоздал. Но у сербов возникают и более значимые вопросы, относящиеся к современности. Почему Милошевич умер в гаагской тюрьме, тогда как бывший косовский премьер (а еще ранее – полевой командир) Рамуш Харадинай был отпущен из Гааги до вынесения приговора для занятия политической деятельностью? Почему лидером одной из крупнейших косовских партий остается обвиняемый многими в военных преступлениях Хашим Тачи, в прошлом «человек номер один» в Армии освобождения Косово? Почему другой ее командир, Агим Чеку, не только спокойно живет в Косово, но только что возглавил правительство этой территории?

Почему когда речь идет о сербах, обвиненных трибуналом в военных преступлениях, то дискуссионным является вопрос только о мере наказания (так, Милошевичу прочили пожизненное заключение), а один из немногих высокопоставленных косовских политиков, все же добравшихся до Гааги, Фатмир Лимай, был оправдан? А обвинялся он в военных преступлениях в концлагере Лапушник, где косовары издевались над пленными сербами и заподозренными в сотрудничестве с ними албанцами (заключенных, в частности, расстреливали и забивали до смерти). Вся Европа с содроганием читала сообщения о военных преступлениях, совершавшихся сербской стороной, но Лапушник не привлекает особого внимания европейской общественности, хотя прокурор международного суда (надо отдать ему должное) англичан Эндрю Кейли собрал массу доказательств самых одиозных деяний.

Так что теперь сербское общество будет еще труднее, чем раньше, убедить в том, что в Гаагу должны отправиться последние из «знаковых» сербских фигур, обвиняемых в военных преступлениях – Радован Караджич и Ратко Младич. А без этого невозможна европейская интеграция Сербии, руководство которой, хотя и скрепя сердце, но согласилось на сотрудничество с трибуналом. И это последний удар, который Слободан Милошевич нанес ненавидимой им объединенной Европе и своим сербским оппонентам.

Алексей Макаркин - заместитель генерального директора Центра политических технологий

Версия для печати