19.02.2021 | Политком.RU

Григорий Явлинский и Константин Богомолов: адаптация и интеграция либералов

Григорий Явлинский и Константин Богомолов опубликовали тексты — соответственно, «Без путинизма и популизма» и «Похищение Европы 2.0» — вызвавшие бурную полемику в либеральной субкультуре. Большинство осудили эти статьи, обвинив авторов в сервильности в отношении власти (особенно досталось Явлинскому за резкую критику в адрес находящегося в тюрьме Алексея Навального).

Меньшинство выступили в защиту, отстаивая право на выражение собственного мнения. Лоялисты, в свою очередь, обвинили либералов в травле, а центральные телеканалы впервые за много лет сочувственно цитировали Явлинского в одном ряду с провластными критиками Навального.

Статья Явлинского и полемика в «Яблоке»

Григорий Явлинский подверг критике «протестный активизм», то есть массовые уличные акции, которые, с его точки зрения, никогда не представляли серьезной проблемы для властей. «Главный реальный результат этой протестной активности — рост числа арестованных и политических заключенных, в отношении которых никакое «общественное давление» не формируется и которых никто освобождать не собирается. На этом фоне еще один такой цикл уличных акций — это путь к еще большему разочарованию».

Явлинский подвергает критике и власть, и организаторов протеста — причем не только навальновцев, но и других оппозиционеров, которые встраиваются в протестную тематику. Власть в его тексте предстает в виде неумолимой, жесткой и целеустремленной силы, столкновение с которой бессмысленно и может только навредить конкретным людям, ломая человеческие судьбы. Так как «и после событий января-февраля 2021 года, и после следующих акций будет очень тяжелое послевкусие: будут суды и серьезные репрессии. Нынешняя власть в России — вне права. Поэтому, несомненно, появится «болотное дело-2» с соответствующим нормативным административно-уголовным ужесточением».

Решение суда о заключении Навального Явлинский считает политическим — как, впрочем, и предыдущие послабления в его отношении (и условный срок, и возможность выезда за границу, и допуск к выборам мэра Москвы). Он встраивает деятельность Навального в контекст подковерной борьбы внутри элит и рассматривает как не просто как бесполезную («все разоблаченные остаются на своих местах и при своих деньгах»), но и вредную, так как «разжигание классового популизма в России, провоцирование столкновения бедных и богатых ни к чему хорошему не приведет». Резко высказываясь об отравлении Навального и солидаризируясь здесь с другими оппозиционерами («возможно, это свидетельство существования в России санкционированных властями «эскадронов смерти», причастных к государственному террору в отношении политических противников»), он значительно больше внимания уделяет опасности со стороны самого Навального как популиста и националиста.

По словам Явлинского, «демократическая Россия, уважение к человеку, свобода, жизнь без страха и без репрессий несовместимы с политикой Навального». Он прозрачно намекает на то, что вся история с Навальным — это игра власти с неясными целями: «Навального с командой, возможно, используют втемную, а собирать урожай будут другие, причем очень вероятно, что из той же путинской системы с целью ее охранения или, наоборот, для замены фасада». Таким образом статья Явлинского размывает дихотомию «Путин-Навальный», объясняя, что «оба хуже», не надо выбирать из двух зол и надо искать третий путь. Такой подход бьет по Навальному, так как оппозиционная аудитория и без того не будет поддерживать действующего президента. Одна из инвектив Явлинского в адрес Навального — о вовлечении несовершеннолетних в протестную активность — вызвала особо сильное неприятие значительной части либералов, так как она соответствует властному дискурсу.

Одновременно Явлинский критикует и Запад. Не сочувствуя трампистам, он проводит неявную аналогию все с тем же Навальным, встраивая его в трампистский дискурс и считая, что «есть надежда, что после шока от штурма вашингтонского Капитолия ведущие западные демократии основательно займутся поиском путей очищения современной политики от популизма и национализма». Главный упрек Явлинского Западу — в том, что из-за шаблонных подходов к демократии он в отношении сложных и нестандартных ситуаций применяет типовые схемы и решения из 1990-х годов. Запад в статье Явлинского выглядит слабым и некомпетентным, апеллировать за поддержкой к нему бессмысленно.

Концептуальную альтернативу Явлинский видит в «гражданском в полном, высоком смысле этого слова протесте, основа которого — «люди, которые открыто выступают против системы Путина, но при этом не поддерживают популизм, отторгают национализм, вождизм, большевистское разжигание социальной розни, не приемлют подмену демократических процедур и институтов властью толпы, манипулирование». Практическую — в борьбе за смену системы, предложении «альтернативы во всем: в государственном устройстве, экономике, внутренней и внешней политике», в участии в политической жизни с помощью ресурса «Яблока», включая избирательные кампании. Но при этом ставит явно невыполнимую цель — получение на сентябрьских выборах не менее 20 миллионов голосов.

В то же время политическому активизму посредством уличных акций он противопоставляет ожидание «настоящего ветра перемен» — по аналогии с концом 1980-х годов: «Наша ответственность в том, чтобы иметь наготове парус: проект новой Конституции, программу экономических реформ, квалифицированные кадры, — а также суметь правильно и вовремя этот парус поставить». Интересно, что в конце прошлого года бюро «Яблока» посвятило одно из своих заседаний обсуждению серии статей Явлинского «Политическая энтропия. Цифровые технологии и глобализация беспорядка», что вполне соответствует предельно осторожному курсу в отношениях с властью.

Текст Явлинского вызвал ответ лидера наиболее оппозиционно настроенных «яблочников», псковского регионального депутата Льва Шлосберга, который отметил, что статья вышла без совета с коллегами по партии, хотя личная позиция Явлинского отождествляется избирателями с партийной.

Не полемизируя в отношении характеристики Навального, Шлосберг обратил внимание на неэтичность обвинений в адрес политического заключенного («место и время действия бывает политически важнее самого действия. Ошибка места и времени может обесценить самые точные слова»). В отличие от Явлинского, противопоставившего уличный активизм и партийную (в том числе электоральную) деятельность, Шлосберг их не разделяет, исходя из того, что «условием мирной смены власти в России является союз уличного протеста и публичных представителей граждан в парламенте. Наша задача — защитить этих людей, получить их поддержку на выборах, стать их голосом в российском парламенте», тем более что «практически все сторонники Алексея Навального — наши избиратели, потому что они являются сторонниками свободы». Шлосберг также ориентирован на выборы, но при этом исходит из того, что ставка на «выживание» партии не поможет добиться успеха: «Вы смогли сохранить партию в течение почти 30 лет. Но партии и политики выживают для того, чтобы объединять общество и побеждать, менять власть, приходить к власти и менять политику. Только для этого мы необходимы людям».

Шлосбергу ответил ближайший соратник Явлинского Сергей Иваненко. Он утверждал, что если Навальный придет к власти, то «такие как Вы или мы будут уничтожены на корню». В ответ на упрек в нарушении этики Иваненко сравнил Навального с диктаторами прошлого: «С какой стати неэтично ругать Навального, исходя из того, что он в тюрьме? Тюрьма для политика-популиста — дрожжи для роста авторитета в толпе. Ложный и бесчеловечный «авторитет» Ульянову, Джугашвили, Шикльгруберу был создан именно потому, что тогдашние либералы считали «неделикатным» жестко критиковать тех, кто имеет статус политзаключенного». А в качестве примера «особого» положения Навального до последнего времени, позволявшего ему нарушать действующие правила, привел пример с «яблочником» Витишко: «Когда наш товарищ по партии, кубанский эколог Евгений Витишко, который, кстати, одним из первых рассказал о дворце Путина в Геленджике, один раз не пришел отметиться, этого хватило, чтобы условный срок перевели в реальный».

Впрочем, история с Витишко оказалась для «Яблока» обоюдоострой, так как выяснилось, что ему только было сообщено об исключении из партии решение ее краснодарского бюро, причем без предварительного уведомления и несмотря на статус члена федерального совета партии. После предания этой истории гласности ситуация «подвисла», в руководстве «Яблока» была создана комиссия для разбора этой истории. Сам Витишко заявил, что не знает, личная ли это инициатива главы региональной организации или пожелание Департамента внутренней политики администрации края.

Вопрос о позиции партии был прояснен, когда ее федеральное бюро 13 голосами из 14 (при одном воздержавшемся) поддержало Явлинского и заявило, что не приемлет «травлю, злобу и агрессию, развернувшиеся в публичном пространстве в отношении Г. А. Явлинского и партии». Шлосберг ответил на текст Иваненко, напомнив о том, как «Яблоко» вело переговоры с Навальным о создании предвыборной коалиции в 2016 году, причем при участии самого Иваненко. Известно, что с тех пор политические взгляды Навального не изменились. «Мы должны собирать общество вокруг нашей партии, Сергей Викторович. Миллионы людей. Их нельзя отталкивать, обижать недоверием, заполнять их головы пессимизмом», - заявляет Шлосберг. Впрочем, эта позиция уже вряд ли повлияет на точку зрения руководства «Яблока».

Статья Богомолова

Константин Богомолов, в отличие от Явлинского, не является политиком. Он культовый режиссер-модернист, не только лауреат многих премий, но и в течение многих лет активный участник либеральной оппозиционной субкультуры, от которой начал отходить в 2018 году, когда стал доверенным лицом Сергея Собянина на выборах мэра Москвы. В 2019-м он возглавил Театр на Малой Бронной и примерно в это же время стал критиковать оппозицию, в том же году чуть позже осудил московские протесты, связанные с выборами в Мосгордуму.

В статье-манифесте «Похищение Европы 2.0», опубликованной в либеральной «Новой газете», он подверг резкой критике современный Запад. Если Явлинский дистанцируется от Запада мягко, критикуя его за слабость и некомпетентность, а также явно не принимает трампизм, то Богомолов воспроизводит многие аргументы трампистской субкультуры. По его мнению, Запад — это «новый этический рейх», который «сверхэффективно борется с инакомыслием»:

Современный западный мир оформляется в Новый этический рейх со своей идеологией — «новой этикой». Национал-социализм в прошлом. Перед нами этический социализм. Квир-социализм. Siemens, Boss и Volkswagen превратились в Google, Apple и Facebook, а «нацики» сменились столь же агрессивным и так же жаждущим тотального переформатирования мира микстом квир-активистов, фем-фанатиков и экопсихопатов. Традиционные тоталитарные режимы подавляли свободу мысли. Новый нетрадиционный тоталитаризм пошел дальше и хочет контролировать эмоции. Ограничение свободы эмоции отдельного человека — это революционная концепция Нового этического рейха.

Идеальным инструментом этой новой репрессивной машины стали социальные сети. Ее условными сотрудниками — все «добропорядочные» и «сетево» активные граждане. Они не носят форму, у них нет дубинок и шокеров, но у них есть гаджеты, обывательская жажда власти и потаенная страсть к насилию, а также стадный инстинкт.

Сети дали этим новым насильникам анонимность, бесконтактность и — как следствие — безнаказанность. Виртуальная толпа, виртуальное линчевание, виртуальная травля, виртуальное насилие и реальная психическая и общественная изоляция тех, кто идет не в строю. Они — эти сетевые стукачи и вертухаи — умело играют на вечном страхе человека остаться одному против всех.

Европа быстро прошла путь от сексуальной революции, ставшей новым европейским постнацистским ренессансом, до тотальной борьбы с энергией секса — самой витальной, эмоциональной и неподконтрольной части человеческого бытия. Ибо секс — это свобода. Секс — это опасность. Секс — это звериное в человеке. Но что важнее всего, секс — это зарождение Жизни. Христианство придавало сексуальному акту сакральность. Божественность и красоту. Эротика была предметом искусства. Желание — проявлением вдохновения. Секс — священным наслаждением Любви. Рождение — чудом.

Революция изолировала Россию от Запада почти на столетие. Освободившись от большевизма, Россия в 90-е годы прошлого века устремилась в Европу. Россия искала приятия, пыталась учиться, мечтала вернуть себе статус европейской страны. И вернуть себе европейские ценности. Ценности прекрасной довоенной Европы. Европы, которая не боялась сложного человека во всем его многообразии. Уважала его свободу любить и ненавидеть. Европы, которая понимала, что природа создавала человека именно как сложное, противоречивое и драматичное существо, и не считала себя вправе вмешиваться в высший замысел. Европы, для которой главной ценностью человека была его индивидуальность, выраженная не в том, как человек занимается сексом, а в том, как мыслит и творит. А самое творчество заключалось в создании картин, музыки, текстов, а не в перекроении собственного тела и придумывании новых гендерных определений.

Благодаря стечению обстоятельств мы оказались в хвосте безумного поезда, несущегося в босховский ад, где нас встретят мультикультурные гендерно-нейтральные черти. Надо просто отцепить этот вагон, перекреститься и начать строить свой мир. Заново строить нашу старую добрую Европу. Европу, о которой мы мечтали. Европу, которую они потеряли. Европу здорового человека.

Статья Константина Богомолова — это заявка на правый антизападный проект. В России только либералы не могут вписаться в антизападный консенсус — нынешние парламентские партии даже не стоит уговаривать выступить с критикой Запада, они занимаются этим в инициативном порядке. Но проблема заключается в том, что модернистская часть общества — а она объективно расширяется, когда подрастают новые поколения — в парламенте не представлена, есть запрос на партию, выражающую ее интересы. И в тексте очевидно желание совместить модернистский запрос и лояльность власти, которая проявляется в месседже: «у нас не все хорошо, но у них намного хуже», соответствующему антизападному консенсусу. И, особенно после Давосской речи Владимира Путина, вписывающемуся в тренд неприятия мировых социальных сетей.

Действительно, российский либерал, как правило, существенно правее западного. Он уважает Тэтчер, Рейгана и Иоанна Павла II как борцов с коммунизмом. Еще с советских времен с симпатией относится к отцам-основателям США – на контрасте с Лениным-Сталиным – и искренне отторгает новых «иконоборцев», для которых Вашингтон и Джефферсон — это рабовладельцы. Движение BLM они отвергают эстетически. Хотя тема теряет остроту: новых больших бунтов в Америке нет, да и «моральный террор» молодых радикалов оказался не таким уж всесильным — хотели «отменить» Джоан Роулинг в рамках «культуры бойкота», а не получилось: как ее книги читали, так и читают.

Но главное — к современной российской власти либерал обычно относится куда более критично, чем к новым мейнстримным западным трендам, потому что она близко, а Запад с BLM далеко. И при выборе между родными «Одноклассниками» и иностранным «Фейсбуком» он предпочтет второй. Российский же убежденный трампист — значительно чаще консерватор, для которого, в свою очередь, творчество Богомолова — это явление одного ряда с вставанием на колено в память о Флойде. А его рассуждения о сакральности, которые сексуальному акту придавало христианство, вызовут воспоминания о скандальных обстоятельствах венчания с Ксенией Собчак в храме Вознесения Господня у Никитских ворот, вызвавшем возмущение у православных консерваторов. Так что ни либералы, ни консерваторы не склонны присоединяться к Богомолову.

Адаптация и интеграция

Месседжи Явлинского и Богомолова похожи на историю с субкультурой, оформившейся в первой половине 1990-х вокруг КПРФ. Правда, сейчас речь идет об уменьшенном масштабе, так как коммунистическая субкультура была куда более мощной количественно. Партия получала относительное большинство на думских выборах 1995 и даже 1999 годов — правда в последнем случае оно было минимальным — и треть голосов в первом туре президентских выборов 1996-го. Но в то же время речь идет о людях не только публично активных и модернистски настроенных, но и ресурсных, обладающих немалым социальным капиталом.

В первой половине нулевых коммунистической субкультуре было предложено два варианта взаимоотношений с властью — адаптация и интеграция. Первый вариант — КПРФ, полное сохранение идентичности на определенных условиях (главное — консенсус по четырем позициям, неформально распространяющийся на все парламентские партии: оборона, безопасность, внешняя политика, борьба с экстремизмом, под которым понимается внепарламентская оппозиция). Второй вариант — «Родина», сближение с властью на патриотических лозунгах, отход от оппозиции и — через ход в виде участия «Родины» в выборах 2003 года — присоединение к «путинскому большинству». Эти варианты в разных форматах были актуальны и для истеблишмента, и для актива, и для электората. Оба варианта реализовывались последовательно, хотя и неровно (там были и роспуск рогозинской «Родины», не понявшей своей роли в партийной конструкции, и «казус Грудинина» в случае с КПРФ).

Сейчас вариант Явлинского — это попытка адаптации, причем при условии принятия только одного из четырех элементов консенсуса, но в открытой и жесткой форме, которая и вызвала сильный общественный диссонанс. Вариант Богомолова — идейное оформление интеграции на основе конструирования идеальной Европы прошлого (которую можно и дальше почитать) и отречения от Европы реальной.

Вариант адаптации не гарантирует результата на выборах, но позволяет в них участвовать в нынешней политической ситуации, причем в относительно благоприятном режиме, без попыток снятия с дистанции (что на практике возможно, несмотря на то что у «Яблока» есть федеральная льгота, позволяющая не собирать подписи избирателей). Проблема в том, что ниша «Яблока» совершенно иная, чем у парламентских партий — поэтому критика в адрес Навального, с которой спокойно согласились сторонники КПРФ, ЛДПР и «Справедливой России», оказалась совершенно неприемлемой для многих реальных и потенциальных избирателей «Яблока». Сейчас многие представители либеральной субкультуры отшатнулись от Явлинского, но другого либерального списка на выборах не будет (ПАРНАС лишился федеральной льготы, партия Навального не зарегистрирована).

Если в избирательных округах «умное голосование» может предпочесть более рейтингового коммуниста или другого парламентского оппозиционера (хотя в крупных городах у «яблочников» могут быть шансы на лидерство), то по спискам предпочтение определяется не только соотношением рейтингов. Потому что там надо будет получить 5%, а не относительное большинство как в округе. Если по рейтингам «Яблоко» незадолго до выборов выйдет примерно на 3% и у него в случае успешной электоральной мобилизации появятся шансы на прохождение в Думу, как поведет себя либеральный избиратель. Проголосует за КПРФ, припомнив Явлинскому февральскую статью? Но Зюганов критиковал Навального еще сильнее. А в списке «Яблока» будут Шлосберг и питерский депутат Борис Вишневский, а, возможно, и другие позитивно воспринимаемые либералами фигуры (например, из числа деятелей культуры). Так что история далеко не закончена.

Вариант интеграции позволяет сохранить позиции в элите или даже укрепить их — но для немалой части лоялистов интегрируемые останутся чужаками. Свидетельством этого является позиция Владислава Суркова, который, в принципе одобрив текст Богомолова, сравнил его автора с выкрестом в православной среде.

Версия для печати