28.09.2006 | Сергей Маркедонов

Размороженные конфликты

На постсоветском пространстве идет активная «разморозка» этнополитических конфликтов. Под «разморозкой» в данном случае мы понимаем изменения формата урегулирования конфликтов (либо попытки такой формат изменить), а также стремление к разрушению (минимум, нарушению) той юридической базы, которая создана для невозобновления вооруженного противоборства. В строгом смысле слова сегодня мы уже не можем говорить о «замороженных конфликтах» в горячих точках бывшего Советского Союза. Этнополитический «антфриз» вступает в свою решающую фазу. Для de facto государств, составляющих СНГ-2, наступает момент истины.

Попытки изменить статус-кво в конфликтных точках применялись не единожды и в конце 1990-х – начале 2000-х гг. В 1997-1998 гг. такая попытка была предпринята в Абхазии. В конце 1997 - начале 1998 гг. в зоне действия российских миротворческих сил активизировались грузинские партизанские формирования «Лесные братья» и «Белый легион». Они осуществляли теракты против российских военнослужащих, абхазских милиционеров. В мае 1998 г. дело дошло до военных столкновений. Результатом боевых действий в Гальском районе стала вторая волна бегства местного мегрельского населения на территорию Грузии. События мая 1998 г. изображались многими грузинскими СМИ как вторая этническая чистка на территории Абхазии после 1993 г. В самом деле, действия абхазских милиционеров по отношению к населению Гальского района трудно квалифицировать как толерантные. Но и грузинские партизанские отряды, идентифицировавшие себя как защитников грузин, в реальности нередко использовали грузинское (мегрельское) население как живой щит. 25 мая 1998 г. конфликтующие стороны подписали соглашение о прекращении огня. После трагических событий 1998 г. началось новое стихийное возвращение перемещенных лиц в Гальский район. В конце 1990-х гг. в Гальском районе насчитывалось 60 тыс. грузин (мегрелов). В 2001 г. было сформировано Гальское районное собрание. Однако и после 1998 г. Гальский район остается наиболее проблемной территорией для Абхазии. Помимо деятельности грузинских партизанских отрядов вызовом для абхазского руководства стал обычный бандитизм (и грузинский, и абхазский). В октябре 2001 г. через Кодорское ущелье в Абхазию с подачи Тбилиси вторгся отряд чеченского полевого командира Руслана Гелаева. Однако до 2004 года такие попытки не были системной стратегией.

Ситуация изменилась в 2004 году, когда в завершающую фазу вступил вопрос о международном признании Косово. Признание этого образования ООН создавало бы прецедент для признаний de facto государств постсоветского пространства. Несмотря на то, что признание албанского Косово считалось (и считается) в США и Европе «особым случаем», сам по себе косовский казус воспринимается как правовой прецедент в Абхазии, Южной Осетии, в Приднестровье и в Нагорном Карабахе. А значит элиты de jure государств (Грузия, Молдова, Азербайджан) нацелились на «решение проблемы территориальной целостности» до провозглашения независимости (в той или иной форме) Косова.

Первой жертвой «казуса Косова» стала Южная Осетия (которую многие в Тбилиси рассматривают как «слабое звено»). В 2004 году Михаил Саакашвили стал демонстративно нарушать Дагомысские соглашения, установившие в 1992 году правила и формат конфликтного урегулирования. «Если в рамках Дагомысских соглашений на территории Цхинвальского района (официальное название Южной Осетии в Грузии — С.М.) нельзя поднимать грузинский флаг, я готов выйти из этих соглашений». Полтора года назад 20 июля 2004 г. грузинский президент впервые публично заявил, что не исключает возможности денонсации соглашений, являющихся единственной правовой основой (!) урегулирования грузино-осетинского конфликта. Затем пришла очередь Приднестровья. Сначала Молдова, а весной 2006 года Украина решили с помощью экономических рычагов вывести из игры строптивых «приднестровских сепаратистов». Решившись на поддержку официального Кишинева, Киев таким образом фактически в одностороннем порядке изменил свою роль в урегулировании молдо-приднестровского конфликта. Украина из страны-гаранта миротворческого процесса превратилась в государство-союзника одной из сторон конфликта. Затем в дело снова вступила Грузия. Кодорская операция Михаила Саакашвили, проведенная в конце июля — начале августа 2006 года, имела не только политический смысл (стремление к изменению статус-кво в зоне грузино-абхазского конфликта) и правовое (точнее сказать, антиправовое) измерение (одностороннее нарушение Грузией Московских соглашений 1994 года, регламентирующих миротворческую операцию). Превращение верхней части Абхазской Сванетии в своеобразный военно-политический плацдарм для «собирания Грузии» имеет и чрезвычайно важное методологическое значение для постсоветской конфликтологии. Речь в данном случае идет о понимании такого феномена, как «замороженный конфликт», и о политической цене «разморозки» временно приостановленного межэтнического противоборства. В течение двух лет, начиная с лета 2004 года, именно руководство Грузии всеми силами пытается «разморозить» грузино-осетинский и грузино-абхазский конфликты. Официальный Тбилиси не скрывает своей цели — нарушить статус-кво, сложившийся в зонах этих противоборств, «замороженных» в начале 1990-х годов.

Стремление «разморозить» «замороженный конфликт» из-за Нагорного Карабаха демонстрирует и руководство Азербайджана. Накануне визита в Баку сопредседателя Минской группы ОБСЕ от США Мэтью Брайза президент Ильхам Алиев заявил, что территориальная целостность Азербайджана не будет темой для дискуссии «ни сегодня, ни завтра, никогда и ни при каких обстоятельствах». В свою очередь армяне непризнанной Нагорно-Карабахской Республики категорически не принимают тезиса о какой-либо форме юрисдикции Баку над их республикой. Следовательно, территориальная целостность Азербайджана возможна только путем «разморозки» конфликта и нарушения сложившегося в 1994 году статус-кво. Кодорский опыт Грузии стал предметом серьезного изучения в Азербайджане. Член Политического Совета азербайджанской «партии власти» «Ени Азербайджан» («Новый Азербайджан»), депутат Милли Меджлиса Айдын Мирзазаде сказал, что азербайджанская армия «не только может, но и должна даже провести еще более значительную операцию, чем эта (кодорская — С.М.). Hа это Азербайджан имеет возможность и право». В сентябре 2006 года, выступая с трибуны представительного форума «Bertelsmann-2006», президент Ильхам Алиев особое внимание уделил вопросам энергетической безопасности Европы: «В настоящее время Азербайджан превратился в крупную нефтегазодобывающую страну и готов сыграть роль надежного партнера в обеспечении энергетической безопасности Европы». Однако, по мнению азербайджанского лидера, «большим препятствием для развития стабильных экономических связей между Европой и Южным Кавказом является именно неурегулированность нагорно-карабахского конфликта». При этом Ильхам Алиев особо отметил, что если Европа заинтересована в обеспечении своей энергетической безопасности, а также в стабильном и бесперебойном получении азербайджанских энергоресурсов, то ей следует активизировать свои усилия в урегулировании проблемы Нагорного Карабаха. Нет сомнений, что сегодня Азербайджан не ограничивался бы одной дипломатией, если бы не был огражден от «сепаратистского Карабаха» «поясом безопасности», который был в 1993-1994 гг. создан силами обороны непризнанного государства НКР. В Баку этот «пояс» называют оккупированными территориями. Сегодня эти укрепленные территории не дают возможность Азербайджану повторить кодорский сценарий или же осетинские атаки Тбилиси. Что же касается блокады Армении (поддержанной и Турцией), то она не приносит тех результатов, на которые в начале 1990-х гг. рассчитывали в Баку.

Ответом на стремление de jure государств к «разморозке» конфликтов, государства «параллельного СНГ» реализуют сценарий «окончательного самоопределения». Речь идет о «параде референдумов», старт которому дал плебисцит в Приднестровье 17 сентября 2006 года. 12 ноября в «парад» включается Южная Осетия, а 10 декабря плебисцит по Основному Закону государства пройдет в Нагорном Карабахе.

Этот процесс может завершиться как блестящим триумфом, так и катастрофическим поражением. В каждом конкретном случае определенное стечение обстоятельств (поведение ведущих мировых игроков, действия государств, к которым «приписаны» de facto образования) может иметь как счастливые, так и роковые последствия для Приднестровья, Карабаха, Абхазии и Южной Осетии. В любом случае 2006 год станет, скорее всего, либо «точкой невозврата» для de facto государств, либо точкой «разморозки» этнополитических конфликтов для того, чтобы такого «невозврата» не допустить.

Судьба проекта «окончательное самоопределение» во многом зависит от действий России. Здесь следование сложившимся мифам и стереотипам (поддержка исключительно представителей «партии власти», отказ от демократизации de facto государств, нежелание искать союзников в вопросе о перспективах их признания за пределами СНГ и «оси зла») могут существенным образом помешать тому, чтобы постсоветские de facto государства стали бы государствами de jure. Между тем определенные предпосылки для «смены вех» мирового сообщества на этом направлении есть. Спустя 15 лет после распада Советского Союза эти образования начинают впервые восприниматься не только как последствия этнополитических конфликтов на территории постсоветского пространства, но и как самостоятельные политические сущности.

В любом случае в 2006 году станет ясно, что так, как было раньше, уже не будет. А значит, пришло время дать оценку позитивному и негативному значению «замороженных конфликтов» как определенного состояния (фазы) мирного урегулирования.

После того как вооруженные конфликты на территории бывшего СССР были «заморожены», в трудах политологов и публицистов (в особенности европейских) стал активно озвучиваться тезис о том, что сохранение статус-кво в зоне вооруженных конфликтов, с политической точки зрения, не ведет ни к чему хорошему. Сама по себе «заморозка» конфликтов стала рассматриваться не в качестве причины остановки вооруженной фазы межэтнического противоборства, а как фактор сдерживания конфликтного урегулирования. Этот тезис был активно поддержан экспертами из экс-советских республик.

Более того, было озвучено утверждение о том, что «замороженные конфликты» — это, по сути своей, инструмент России для сохранения ее геополитического доминирования в Евразии. Согласно данной гипотезе, Россия искусственно поддерживает статус-кво, чтобы держать «на крючке» политические элиты новых независимых государств СНГ. По словам азербайджанского политолога Ильгара Мамедова, «так называемые «замороженные» конфликты до сих пор в известной мере используются Россией для поддержания своего политического статуса в регионе». В мае 2006 года в Вильнюсе даже прошел представительный форум «Роль НАТО в размораживании замороженных конфликтов», куда, возможно, по причине определенного стечения обстоятельств, не пригласили представителей непризнанных постсоветских образований. А на 61-й Генеральной Ассамблее ООН в сентябре 2006 года на обсуждение был предложен вопрос «Затяжные конфликты на территории стран – участниц ГУАМ, их последствия для международного мира, безопасности и развития».

Принятие гипотезы о негативном значении «заморозки» базируется на игнорировании нескольких чрезвычайно важных обстоятельств. Сохранение статус-кво — это фиксация промежуточной стадии конфликтного урегулирования. Прибегая к терминологии международного права (когда речь идет о симметричных конфликтах, т.е. о военных противоборствах между государствами, а не частями одного государственного образования), можно сказать, что «замороженный конфликт» — это не мир, но перемирие. Известно, что перемирие может продолжаться бесконечно долго. Например, Россия и Япония до сих пор не имеют мирного договора, что, однако же, не позволяет говорить о негативном воздействии «замороженного» российско-японского конфликта на ситуацию в АТР. Между тем то, что осознается применительно к симметричным конфликтам, игнорируется при анализе конфликтов ассиметричных, коими являются вооруженные противостояния на постсоветском пространстве.

Вообще говоря, «замороженный конфликт» — это приостановка (прекращение) военного противоборства между конфликтующими сторонами. «Заморозка» карабахского конфликта остановила войну, стоившую азербайджанцам 11 тыс. жизней, а армянам — 7 тыс. Общее количество жертв грузино-абхазской войны оценивается в 7 тыс. человек. «Заморозка» этих конфликтов не позволила удвоить (если не утроить) кавказский мартиролог. «Замороженный конфликт» не разрешает проблему беженцев и вынужденных переселенцев. Однако приостановка военных действий останавливает дальнейший процесс этнических чисток и, опять же, не позволяет удвоить количество людей, лишившихся своего крова.

Кроме этого «заморозка» конфликтов и сохранение статус-кво дают время для мирной передышки и выработки основ политического урегулирования. Если конфликтующие стороны не готовы к подобному сценарию, то в этом нет вины России (или любой другой миротворческой стороны). Критики «замороженных конфликтов» и сторонники их «разморозки» не могут принять в расчет (руководствуясь мифами политкорректности) тот факт, что сами общества могут быть гораздо более радикальными в своих требованиях, чем политики, облаченные доверием. Карт-бланш на строительство «Грузии для грузин» Звиад Гамсахурдиа получил демократическим путем без применения «черных технологий» и административного ресурса. Таким же способом в Армении во власть пришли представители комитета «Карабах», а в Азербайджане — лидеры Народного фронта, обещавшие омыть сапоги в Севане. Победа в 2004 году Михаила Саакашвили была также вполне адекватна настроениям грузинского общества, настроенного на «собирание земель».

Но что в таком случае означает «разморозка» конфликта? Если общества (не правительства и президенты, а даже и представители гражданского сектора) не готовы не то, что к компромиссам, но даже к общению друг с другом. Если лидеры противоборствующих сторон не готовы принять условия другой стороны, а сама идея компромисса рассматривается как предательство национальных интересов. Если сам конфликт давно «инструментализирован» и используется для консолидации масс для борьбы с отражением агрессии. В этом случае «разморозка» означает неизбежное возобновление войны для того, чтобы разрушить сложившийся баланс, нарушить статус-кво. Возникает неизбежный вопрос. «Разморозка» конфликтов будет работать на их урегулирование или же на военно-политический реванш стороны, считающей себя проигравшей? Этот вопрос автор настоящей статьи не единожды задавал политическим лидерам Грузии и Азербайджана. К сожалению, ни один из ответов (можете поверить на слово) не звучал убедительно.

Между тем то, что произошло в 2004 г. в Южной Осетии в Приднестровье весной 2006 года, в Абхазской Сванетии летом 2006 года — это «разморозка» «замороженных конфликтов», попытка вывести их из состояния политико-правового равновесия с целью изменить ситуацию в свою пользу. Таким образом, сегодняшний курс Грузии и Азербайджана (в гораздо меньшей степени и Молдовы) на военно-политический реванш и изменение сложившегося статус-кво в зонах межэтнических конфликтов свидетельствуют об одном. «Разморозка» «замороженных» противостояний ради изменения баланса сил — есть намного худший сценарий развития событий, чем сохранение статус-кво. «Замороженные конфликты» на вечные времена — феномен намного более позитивный, чем «разморозка» ради блицкрига. Тем паче, как показывает постсоветская и постюгославская история, блицкриг после «замороженных конфликтов» возможен (Сербская Краина 1995 года), но он отнюдь не способствует миру. Другой вопрос, если достойной ценой для мира считать маленькую этническую чистку (подобной той, которую в 1995 году организовали хорватские силы)!

Сергей Маркедонов - зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа

Версия для печати