17.10.2006 | Сергей Маркедонов

Турция уходит к России

Турецкой Республике, стремящейся вступить в Европейский Союз, в очередной раз указали на ее «неевропейскость». И хотя современная Турция, рожденная Мустафой Кемалем (Ататюрком) в ходе войны за независимость 1920-1922 гг., принципиально отрицает свою политико-правовую и историческую связь с Оттоманской Портой, османская история и сегодня является актором современной геополитики.

12 октября 2006 года нижняя палата французского парламента поддержала законопроект, устанавливающий уголовное преследование за отрицание геноцида армян в Османской империи в 1915 году. Согласно проекту закона лицо, утверждающее, что геноцида армян в Османской империи не было, должно будет заплатить 45 тыс. евро штрафа. В ответ Турция пригрозила «симметричной мерой» - парламентским рассмотрением проблемы «геноцида мусульман» во Французском Алжире. В Европейском суде по правам человека в Страсбурге говорят, что из-за нового закона у Франции могут возникнуть серьезные проблемы. Приговоренный к штрафу или заключению сможет обжаловать приговор, мотивируя это нарушением его права на свободу слова. И таких жалоб хватает. Многие эксперты не без основания утверждают, что история Османской империи является политическим и пиар-ресурсом для политиков, использующих «антитурецкие» козыри на предстоящих президентских выборах (перспективы «европеизации» в Турции имеют много противников среди французских избирателей). И хотя позиция президента Франции Жака Ширака отличается от французских парламентариев (15 октября 2006 года он позвонил турецкому премьер-министру Реджепу Тайипу Эрдогану и принес свои извинения за «неправильное голосование»), очевидно, что сегодня Европа и европейское общественное мнение не готовы принять в свои ряды нового члена. Тем более с такой неоднозначной кредитной историей.В этой связи политическое сближение Москвы и Анкары, еще вчера казавшееся не слишком реалистичным, становится гораздо более возможным. Однако оно также имеет свои пределы. И что намного более важно, это сближение, чтобы стать конструктивным фактором геополитики, не должно строиться против какого-то «общего врага» (США, ЕС). Скорее, это должно быть не анти-западное, а альтер-западное, не анти-модернистское, а альтер-модернистское объединение.

Кемалисткая Турция традиционно воспринимается как самое прозападное государство исламского мира. По словам турецкого политолога Чагри Эрхана, существуют три основных направления турецкой внешней политики — Европейский Союз, США и Израиль. С 1953 г. Турецкая Республика — член НАТО и наиболее последовательный партнер США. Европейская интеграция также стала задачей, вокруг которой объединились фактически все системные политики Турции — крайние националисты и исламисты в данном случае не рассматриваются. Даже пришедший в ноябре 2002 г. к власти лидер «Партии справедливости и развития» Реджеп Эрдоган, считающийся «системным исламистом», который в годы пребывания на посту мэра Стамбула называл себя «амиром Истанбула», высказался в пользу европейского вектора турецкой внешней политики. Как заметил политолог и журналист Игорь Торбаков, именно в период пребывания у власти Эрдогана задачи европейской интеграции существенно потеснили другие интересы Турции. Речь, в том числе, о геополитических амбициях Анкары в постсоветской Евразии в целом и на Кавказе в частности.

Однако с началом иракской кампании Анкара отказалась от безоговорочной поддержки США и не стала открывать «турецкий фронт» в военной операции против Ирака. Призрак Курдистана для официальной Анкары остается слишком серьезным раздражителем, тем более что и до антисаддамовской операции иракский Курдистан уже служил полигоном для операций курдских сепаратистов против турецких властей. Превращение Ирака в несостоятельное государство, своеобразную федерацию полевых командиров представляет угрозу национальной безопасности Турции — оснований для подобных выводов у Анкары вполне достаточно. В то же время прием в НАТО Болгарии и Румынии привел к появлению военных объектов США на Черном море, которое в Анкаре привыкли видеть российско-турецким внутренним озером.

Не все просто во взаимоотношениях Турции и евробюрократов из Брюсселя. С одной стороны, ЕС зовет Турцию в свои ряды, а с другой, сдерживает «европеизм Анкары». Весьма негативную роль в европейско-турецких отношениях сыграл прием в ЕС греческого Кипра. Провал референдума по объединению разделенного острова, несмотря на стремление Анкары поддержать идею «единого Кипра», поставил постконфликтное урегулирование в тупик. Как теперь «европеизировать» непризнанную Турецкую Республику Северного Кипра, если признанный международным сообществом Кипр уже получил «европейскую прописку»? Ведь теперь у греков-киприотов нет никакой мотивации к объединению, европейский приз ими уже получен. Спору нет, «объединительная идея» была крайне неудачно реализована на практике: при подготовке референдума были фактически проигнорированы интересы греков-киприотов, пострадавших в ходе турецкого вторжения и оккупации части Кипра в 1974 г. Однако превращать на этом основании одну часть острова в Европу, а другую в «не-Европу» - значит толкать Турцию в направлении, противоположном ЕС. Евроскептицизм турок усилился и после того, как Франция и Нидерланды продемонстрировали неприятие форсированной интеграции Анкары в Единую Европу. Отношения между Израилем и Турцией охладели по тем же причинам, что и американо-турецкое партнерство: у Тель-Авива и Анкары сегодня разные взгляды на иракскую кампанию США.Между тем у России сегодня наблюдается дефицит союзников, также как и у Анкары. Это, казалось бы, толкает два соседних государства навстречу друг другу. Но для развития перспективных двусторонних отношений им предстоит пройти серьезный путь. В начале 1990-х гг. у Москвы и Анкары накопился серьезный список противоречий. Россия и Турция по-разному смотрят на армяно-азербайджанский конфликт из-за Нагорного Карабаха — Турция оказывала содействие Азербайджану, Россия занимала скорее проармянскую позицию. В 1993 г. была перекрыта армяно-турецкая граница. Начиная с 1996 г., в Азербайджане регулярно работают турецкие военные советники, а в Турции проходят обучение и переподготовку азербайджанские военные. Со своей стороны Москва всячески подчеркивает стратегический характер своих взаимоотношений с Ереваном. Для Анкары конфликт из-за Карабаха — это «агрессия армян», для Москвы — этнический конфликт, который нужно урегулировать политически. Разные взгляды у России и Турции были на христианско-мусульманский конфликт в Боснии.

Российско-турецкие отношения долгое время существенно обострял «чеченский кризис». В 1995 г. к власти в Турции пришло правительство во главе с Наджметдином Эрбаканом, лидером «Исламской партии спасения». Эрбакан и его соратники симпатизировали чеченским сепаратистам. Несмотря на то, что под давлением армии правительство Эрбакана вскоре ушло в отставку, в турецком обществе сохранились сильные прочеченские настроения. На территории Турции действовали организации диаспор северокавказских этносов, выступавших в поддержку сепаратистов. В 1996 г. захват парома «Аврасия» с выдвижением прочеченских требований был совершен на турецкой территории. В июле 2000 г. тогдашний министр Турции по связям с тюркоязычными республиками сравнил действия России на Кавказе с «действиями Гитлера против евреев». Но стоит заметить, что Анкара вынуждена учитывать фактор кавказской диаспоры на турецкой территории: по данным Турции — это 7 млн. чел.

Намного больше точек соприкосновения у Москвы и Анкары существует по абхазскому вопросу. Турецкие власти довольно жестко прореагировали на попытки Тбилиси провести блицкриг против Абхазии в 1992 г. Сегодня и в России, и на Западе много говорят о позитивной роли «народной дипломатии». Между тем в российско-турецких отношениях именно этот фактор сыграл первостепенную роль. Многосторонние и интенсивные российско-турецкие деловые связи — челноки и туристы — посадили Турцию на российскую «денежную иглу» и заставили Анкару существенно скорректировать политику по отношению к России. Идеи, озвученные отдельными министрами, не стали официальной стратегией Анкары. Сближению Москвы и Анкары значительно поспособствовал отказ России от поддержки Курдской рабочей партии, считающейся в Турции террористической организацией. Общей проблемой двух стран становится противостояние радикальному политизированному исламу. В этом плане у светски ориентированной Турецкой Республики накоплен значительный опыт — так же, как и в борьбе с ультранационалистическим и крайне левым терроризмом.

Сегодня можно говорить о существенном сближении позиций двух исторических соперников: Россия и Турция пережили 11 войн общей продолжительностью в 44 года. Другой вопрос, как распорядиться этим ресурсом. Такое сближение может стать позитивным фактором, если на его основе Россия сумеет найти «слабое звено», позволяющее влиять на западный мир с целью микшировать крайности американского неоконовского неоимпериализма. Позитивную роль сыграет сближение двух стран, объединенных неприятием радикального политического исламизма, ибо продемонстрирует миру: страна исламского Востока и государство с многомиллионной мусульманской общиной противостоят религиозному экстремизму и терроризму. В этом случае, в отличие от дружбы с ХАМАС, Россия действительно сможет продемонстрировать многовекторную политику. Если в рамках такого сближения Москва инициирует более продуктивный армяно-турецкий диалог, это также станет серьезным стабилизирующим фактором.

Другой вопрос, если Кремль начнет следовать советам доморощенных «евразийцев» и пытаться в своем воображении превратить Турецкую республику в «традиционалистскую Оттоманскую Порту», настроенную антиамерикански и антиевропейски, втянув ее в ось с Тегераном. Такая идея будет отвергнута Анкарой и еще сильнее маргинализирует российскую внешнюю политику. В этом случае Москва действительно подтвердит репутацию архаичной политической силы, стремящейся к одной единственной цели — насолить США.

Сергей Маркедонов - зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати