17.11.2006 | Сергей Маркедонов

Кавказский регион «sine ira et studio»

Сегодня политология Кавказа, как никогда раньше нуждается в объективности. В данном случае под объективностью я понимаю не беспристрастность. Автор настоящей статьи далек от мысли, что в настоящее время проблемы этнополитического развития Кавказского региона можно изучать в соответствии с известным принципом “sine ira et studio”. Политологи и публицисты нередко сравнивают этнополитические конфликты на Кавказе и на Балканах. Думается, комментарий сербского историка, директора государственного книгоиздательства Радослава Петковича о невозможности беспристрастного анализа событий последних пятнадцати лет на «постюгославском пространстве» вполне приемлем и в оценке кавказской геополитики: «До того, как исследователи получат доступ к важнейшим документам и архивам, они не будут в состоянии выработать объективный взгляд на современную историю».

От себя же хотелось бы добавить, что, сколько бы ни говорили российские и зарубежные аналитики о научной объективности и беспристрастности, очевидно, что степень «отстраненности» исследователя и исследуемого материала будет минимальной. Для большей части современных кавказоведов такие понятия, как «боевики», беженцы, террористы, или защитники национальной идеи и религиозного возрождения - совсем не отвлеченные понятия.

Так что же такое объективность для Кавказа, зачем она нужна для анализа ситуации в этом непростом регионе? Сегодня кавказская политика, во-первых, предельно персонализирована. Мы говорим Грузия, а подразумеваем Михаила Саакашвили, а когда говорим Азербайджан, то наше воображение само дорисовывает колоритный портрет Ильхама Алиева. Во-вторых, нередко коллизии, происходящие в Кавказском регионе (споры между Россией и Грузией, конфликт между Арменией и Азербайджаном, проблемы непризнанных государств), сводят к противостоянию личностей, будь то Путин и Саакашвили, Алиев и Роберт Кочарян. Между тем внимательное (и максимально возможное, принимая во внимание все вышесказанные соображения, непредвзятое) рассмотрение ситуации в регионе приведет нас к следующему выводу. Даже самые авторитетные и харизматичные лидеры кавказских держав (включая и Россию, в составе которой 7 кавказских и 3 «предкавказских» субъекта федерации) вынуждены действовать в определенных обстоятельствах, в рамках узких коридоров возможностей. Эти самые обстоятельства, связывающие руководителей кавказских субъектов по рукам и ногам, и являются объективными данностями. Их учет чрезвычайно важен для стратегического планирования кавказской политики. «Объективизация» кавказской политики позволит избежать как иллюзий, так и неадекватных оценок перспектив развития того или иного этнополитического кризиса.

Сегодня многие политики и эксперты и в России, и за рубежом выступают за улучшение российско-грузинских отношений. Между тем, это улучшение имеет объективные, не зависящие от воли Путина или Саакашвили пределы. Ни один президент Грузии (с любой фамилией) не готов сегодня (завтра или послезавтра - другой вопрос) отказаться от политических притязаний на Абхазию и Южную Осетию.

Такой отказ для любого грузинского лидера будет равносилен самоубийству. Не понимать этого, и ругать того же Саакашвили за чрезмерную русофобию, значит изрядно упрощать ситуацию. От Абхазии не был готов отказаться даже российский ставленник- Эдуард Шеварднадзе (все уже изрядно подзабыли, чья помощь помогла возвращению в Грузию «белого лиса»). Между тем экс-первый секретарь ЦК КП Грузии имел с Россией гораздо больше связей, чем «Мишико». Шеварднадзе сделал немало пасов в сторону России. В 1994 году именно в его президентство Грузия вошла в СНГ, дала добро на миротворческую операцию в Абхазии и стала демонстрировать пророссийские настроения. Однако эта «любовь к России» имела свои пределы. Шеварднадзе надеялся с помощью России вернуть контроль над Абхазией, но тщетно. Кратковременное возобновление грузино-абхазского конфликта в 1998 году развернуло Грузию в сторону США. И в этом не было личной вины Шеварднадзе. Ни при чем здесь и его якобы клиническая русофобия. Любой грузинский лидер на месте Эдуарда Амвросиевича поступил бы также или почти также. Эта формула применима и к российским лидерам. Как говорится, ничего личного…

Россия не смогла выполнить контракт по реинтеграции Абхазии. Не смогла также по объективным обстоятельствам. И дело здесь также не в империализме Владимира Путина. Российские интересы в Абхазии были обозначены еще Борисом Ельциным, который изначально не был готов к поддержке Владислава Ардзинбы и абхазского дела. Шеварднадзе, как коллега по ЦК КПСС был Ельцину ближе по всем параметрам, но отойти в сторону от «белого лиса» Ельцина заставили также объективные обстоятельства. Эти обстоятельства - адыгоязычные регионы в составе России. Регионы со сложной историей, списком претензий к России (тут все, начиная от Кавказской войны и махаджирства, до культурной ассимиляции). Пойди Россия на «сдачу Абхазии» российская «внутренняя Абхазия» проявит фрондерство. На фоне Чечни и Дагестана такие шаги были бы крайне сомнительны с точки зрения внутренней безопасности России.

Схожая ситуация и в Южной Осетии. В России нет, и не было Северной Аджарии, а потому российская реакция на свержение Аслана Абашидзе была не в пример той, которая была сделана на попытку цхинвальского блицкрига в 2004 году. Таким образом, сегодня российско-грузинские отношения могут быть улучшены только в тех сферах, которые прямо не затрагивают темы Южной Осетии и Абхазии (трансграничная безопасности на ингушском, чеченском, дагестанском участках), борьба с терроризмом, бизнес-контакты. Здесь впору вспомнить и о неэффективности нынешней блокады Грузии (тому же Окруашвили во многом удалось изменить грузинские винные потоки с России на Европу). Но очевидно, что темы Абхазии и Южной Осетии сразу разведут Россию и Грузию по разные углы геополитического ринга. Для Грузии уход из Абхазии и Южной Осетии - это констатация провала проекта «грузинская независимость», начавшегося в апреле 1989 года. Для России – это новая дестабилизация Северного Кавказа.

Определенные объективные пределы по продвижению в сторону Россию имеет и Азербайджан. То же самое относится и к «вестернизации» Азербайджана. Движение Баку на Запад сдерживается (помимо воли Ильхама Алиева) двумя факторами. Во-первых, ускоренная модернизация Азербайджана (как и любой мусульманской страны) чревата ответом в виде исламского экстремизма. Этот ответ в той или степени испытали и испытывают на себе светские государства мусульманского Востока (Турция, Египет, шахский Иран, саддамовский Ирак, асадовская Сирия). Во-вторых, представители официального Баку не хотят стать территорией американо-иранской борьбы. А потому дрейф в сторону США (а также НАТО) в Баку имеет свои пределы. В то же самое время стать полностью пророссийским Азербайджан не может, поскольку взгляды Баку и Москвы на перспективы карабахского урегулирования существенным образом отличаются. В России проживает крупнейшая в мире армянская община, а Армения является стратегическим союзником России на Кавказе (именно там сейчас размещаются самые мощные военные базы). Вместе с тем России чрезвычайно важен и нужен Азербайджан, как светское государство, а также страна, имеющая с Россией общее море (Каспий), общую границу, и общие вызовы (исламский радикализм). Отсюда стремление России к выстраиванию ровных отношений и с Ереваном, и с Баку. При этом некоторые акценты в своей кавказской политике Москва смещает в сторону Армении. Опять же данный выбор во многом определяется геополитическими традициями, а не прихотями нынешних лидеров кавказских держав. Теоретически можно было бы представить, что Москва сделает свой однозначный выбор в пользу Армении или Азербайджана. Однако в этом случае необходимо предвидеть серьезные потери, которые ухудшат и без того непростое положение России на Южном Кавказе. А если так, то надо с пониманием относиться к «политике качелей», которую проводит сегодня Баку.

Необходимо учитывать и то, что Армения в самое ближайшее время диверсифицирует свою внешнюю политику. Во-первых, эта республика имеет мощный западный ресурс (миллионная община в США и полумиллионная во Франции), а во-вторых, Ереван уже устал быть заложником российско-грузинского затянувшегося конфликта. В-третьих, Армения и ее лидеры обеспокоены ростом ксенофобии в России (в частности, армянофобии). В прочем, два последних фактора Россия могла бы минимизировать (особенно ксенофобию). Но и помимо РФ вестернизация Еревана имеет свои пределы (как и в случае с Азербайджаном). Армения теоретически могла бы быть на пути в НАТО, если бы вторая по численности армия этого блока не была армией Турецкой Республики. То есть государства, возникшего на обломках Османской империи и отрицающего геноцид армян. А значит, путь Армении в НАТО не будет устлан розами, а вестернизация страны (объективно назревшая) будет существенным образом ограничена.Таким образом, кавказская геополитика не является игрой прихоти тех или иных лидеров. Амбиции президентов и министров кавказских государств зачастую ограничены объективными обстоятельствами, учет которых помог бы рассматривать происходящее в регионе без излишних эмоций и истерики. Рациональный анализ кавказских вызовов позволил бы подходить к конфликтному урегулированию и поиску компромиссов без завышенных ожиданий (типа того, что продемонстрировали европейские политики, говорившие о 2006 году, как точке прорыва в карабахском урегулировании). А без завышенных ожиданий будет меньше разочарований, которые в свою очередь порождают новые вызовы и конфликты.

Сергей Маркедонов - зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати