08.12.2006 | Алексей Макаркин

Левая волна в Латинской Америке: левоцентристы и националисты

Политическая жизнь Латинской Америки уже в течение нескольких лет испытывает явную тенденцию к полевению. Левые (в той или иной степени) политики пришли к власти в Аргентине, Бразилии, Венесуэле, Боливии, Перу, Уругвае, Чили, Панаме. В последние недели к перечню этих стран добавились еще Никарагуа, где после полтора десятилетии пребывания в оппозиции президентом вновь стал сандинист Даниэль Ортега, и Эквадор, главой которого избран Рафаэль Корреа, позиционирующий себя в качестве друга венесуэльского лидера Уго Чавеса. Отметим и убедительную победу Уго Чавеса на очередных выборах в Венесуэле в минувшее воскресенье. Кажется, что США находятся на грани утраты своего традиционного влияния в регионе.

При ближайшем рассмотрении, однако, становится ясно, что «левая волна» является противоречивым феноменом, который в значительно меньшей степени угрожает геополитическим интересам США, чем это представляется на первый взгляд. Отсюда и дифференцированное отношение Вашингтона к режимам, которые пришли к власти в результате этой «волны».

Латиноамериканские «качели»

Нынешние успехи левоориентированных политических сил в странах Латинской Америки имеют свою предысторию. Так, в конце 50-х – начале 70-х годов на континенте уже имела место аналогичная тенденция. В условия кризиса военных диктатур и олигархических консервативных режимов к власти демократическим путем приходили левореформистские правительства – в Венесуэле (Бетанкур), Доминиканской республике (Бош), Бразилии (Куадрос и Гуларт), Аргентине (Ильиа), Чили (Альенде). Напомним также и о влиянии в этот период опыт кубинской революции, таких харизматичных лидеров как Фидель Кастро и, не в меньшей степени, Эрнесто Че Гевара, который стал символом латиноамериканского левого радикализма.

Эти правительства (кроме, разумеется, кубинского) не выходили за рамки реформизма, однако в условиях биполярного противостояния Востока и Запада даже умеренный реформизм воспринимался как США, так и местными элитами в качестве опасной подготовки революционных изменений. Стремление расширить свои полномочия стало одной из причин свержения правительства Гуларта, расширение связей с Кубой стало поводом для заговора, приведшего к гибели президента Альенде. Военные свергли правительства Ильиа и Боша. Уцелел лишь Бетанкур, который за период пребывания у власти эволюционировал вправо и позиционировал себя в качестве антикоммуниста.

Объективно левоцентристские правительства стремились решить ключевую для Латинской Америки задачу ее экономической и социальной модернизации. Архаичные отношения в деревне, контроль за природными ресурсами, который был получен иностранными компаниями на заведомо невыгодных условиях, крайне низкий уровень жизни рабочего городского населения – все эти объективные проблемы актуальны для латиноамериканского общества и сейчас. Так, вопрос о контроле за ресурсами правые и правоцентристские правительства вообще не ставят в повестку дня – соответственно, инициатива здесь находится в руках их оппонентов, которые получили поддержку США и элит (а в ряде случаев – как в Чили - и среднего класса) и в 50-70-е годы оказались сильнее.

«Левую» тенденцию в Латинской Америке, таким образом, насильственно сменила правая, воплощением которой явилась череда авторитарных военных режимов, которые утвердились у власти в большинстве стран Латинской Америки. Левые демократические режимы оказались слишком слабы, часто совершали ошибки в экономике и социальной сфере, теряя популярность среди средних слоев общества и вступая в конфликт с большей частью военной элиты. В то же время и сменившие их диктатуры – исключая бразильскую и чилийскую – не смогли решить задачи модернизации страны, показав крайне низкую степень эффективности.

Однако процесс формирования правых диктатур имел и оборотную сторону – появление феномена персоналистских левонационалистических военных режимов, которые силовыми методами подавляли сопротивление истеблишмента и своих более консервативных коллег. Эти режимы оказались более устойчивыми, чем пришедшие к власти в результате демократических выборов левые реформаторы. Так, режим Веласко Альварадо в Перу просуществовал вплоть до вынужденного ухода его лидера в отставку по состоянию здоровья (после этого начался быстрый распад режима, приведший к восстановлению демократических свобод). Режим, созданный Омаром Торрихосом в Панаме, сохранялся в своих основных чертах в течение восьми лет после его загадочной гибели, но это был период деградации, связанный с именем Мануэля Норьеги, который добился смещения со своего поста двух гражданских президентов и отказался признавать результаты президентских выборов 1989 года, на которых победу одержала правоцентристская оппозиция. Впрочем, уже спустя полгода он был свергнут в результате американской военной интервенции – однако к этому времени степень дискредитации режима была столь высока, что мало кто вступился за Норьегу из панамских политических сил. Многие соратники Торрихоса сочли необходимым, осуждая американскую интервенцию, дистанцироваться от Норьеги. Отметим также, что попытка установить левонационалистический военный режим в Сальвадоре в 1979 году потерпела неудачу.

Близким по свому характеру к панамскому и перуанскому был никарагуанский сандинистский режим Даниэля Ортеги. Разница состояла в том, что он пришел к власти в результате не переворота, а гражданской войны, и его лидеры в большей степени подчеркивали свою близость к СССР, что диктовалось в значительной мере тактическими соображениями – необходимостью получения оружия и другой помощи из Москвы. При этом в стране сохранялась многопартийность (хотя и с некоторыми ограничениями), а в 1990 году Ортега добровольно уступил власть победившей на выборах представительнице оппозиции Виолете Барриос де Чаморро.

Левый авторитарный национализм и правый авторитаризм сошли со сцены в Латинской Америке к концу 80-х годов. На континенте прошел процесс демократизации, который привел к уходу авторитарных хунт и утверждению плюралистических политических режимов. Часть правых диктатур рухнула из-за собственной слабости (как это было в Аргентине, где попытка правых военных сыграть на националистических чувствах привела к поражению в фолклендской войне и краху режима), часть подверглась сильнейшему моральному износу (характерны примеры Парагвая и Чили). США также отказались от поддержки слабеющих диктатур, делая ставку на плюрализацию и приход в ее результате к власти умеренных режимов, способных поддерживать конструктивный диалог с Вашингтоном.

Демократизация в различных странах проходила неодинаково. В Боливии и Аргентине к власти пришли левоцентристские правительства, быстро показавшие свою неспособность справиться с экономическими проблемами. Как результат – реакция в виде победы правоцентристов, взявших на вооружение неолиберальную экономическую политику (но спустя некоторое время они сами оказались дискредитированы). В Перу слабых левоцентристов сменил режим Фухимори, проявлявший авторитарные тенденции, но не «скатившийся» к открытой диктатуре. В Чили сложился консенсус на основе соглашения двух основных политических сил – христианских демократов и социалистов, проводивших взвешенную экономическую политику (в рамках этого консенсуса избран уже четвертый по счету президент – социалист Мишель Бачелет). В Бразилии левоцентристов на короткое время сменили неолибералы, а затем у власти вновь утвердился левоцентристский режим. В Уругвае друг друга сменяли правоцентристские правительства. В Никарагуа на место центристов пришли правые, находившиеся у власти до 2006 года. В Панаме происходило классическое чередование у власти левых (сторонников Торрихоса, отказавшихся от авторитаризма и принявших демократические ценности – так, сейчас президентом является его сын) и правых.

Таким образом, левоцентристы стали закономерной частью политического спектра Латинской Америки. Более того, в ряде стран более левые партии, долгое время находившиеся в радикальной оппозиции, стали эволюционировать в сторону левоцентризма. Этому способствовали как их адаптация к «правилам игры» в условиях демократического общества, так и крах СССР, который сделал ненужной постоянное использование марксистской фразеологии для получения политической и финансовой поддержки. Поэтому приход к власти в 2002 году бразильского рабочего лидера Лулы, а годом позже в Уругвае видного деятеля Широкого фронта Табаре Васкеса (успевшего перед избранием президентом продемонстрировать свою эффективность в качестве мэра столицы страны – Монтевидео) не привел к серьезным политическим потрясениям. Аналогичная трансформация левых сил произошла в Сальвадоре, где леворадикалы из Фронта имени Фарабундо Марти после включения в легальный политический процесс эволюционировали в сторону социал-демократии. Альтернатива левоцентризму в виде крестьянской войны против олигархии потеряла (на сегодняшний момент) свою актуальность не только в Сальвадоре, но и в соседней Гватемале, где бывшие повстанцы образовали политический альянс, идеология которого близка к социал-демократии.

Отметим также опыт Аргентины, где в рамках наиболее популярной политической силы страны – Хустисиалистской (перонистской) партии ключевые позиции занял представитель левого крыла Нестор Киршнер, активно использующий популистскую риторику. Это стало следствием тяжелых социально-политических издержек неолиберального курса, которые способствовали масштабному экономическому кризису. Впрочем, сам Киршнер не посягает на политические устои в своей стране, будучи лидером лишь одного из течений в весьма разнородной партии, он должен учитывать точки зрения всех ведущих игроков.

Поэтому «левая волна» в странах Латинской Америке при ближайшем рассмотрении оказывается не столь уж и радикальной. Большинство политических лидеров, пришедших к власти в ее ходе, являются последовательными сторонниками плюралистической демократии, которые стремятся сохранить поддержку избирателей и при этом не вступать в «лобовой» конфликт с местной олигархией. Ожидать от них революций и серьезных конфликтов с Вашингтоном не приходится.

Левый национализм в современной Латинской Америки

Итак, в Латинской Америке второй половины ХХ столетия можно выделить четыре основные политические традиции. Правая авторитарная дискредитировала себя многочисленными нарушениями прав человека и утратила поддержку США. Сейчас даже ее бывшие сторонники сдвигаются к центру, стремясь идентифицироваться не со старыми диктатурами, а с демократическими тенденциями (это свойственно, в частности, правым политикам Чили). Правоцентристская связала свою политическую судьбу с неолиберализмом – в настоящее время она серьезно ослаблена, хотя есть и исключения (например, колумбийский президент Альваро Урибе, который в 2006 году был переизбран на второй срок, или сменяющие друг друга правоцентристские президенты Сальвадора). Кроме того, в ряде стран правоцентристы являются основными оппозиционными силами, получившими достаточно серьезную поддержку избирателей (Чили, Боливия, Эквадор, Уругвай, Панама и др.). Левоцентристы, напротив, сейчас формируют правительства в большинстве стран Латинской Америки.

Четвертая политическая традиция – левая националистическая – не прекратила своего существования с уходом с политической сцены ближайших преемников «антиимпериалистических» основателей военных режимов Панамы и Перу. Эта традиция не подверглась дискредитации, так как не была скомпрометирована слишком грубыми нарушениями демократических прав и свобод (такие как убийства политически противников, свойственные многим правым авторитарным режимам). Кроме того, легендарные лидеры этих режимов (Норьега не в счет) не были дискредитированы обвинениями в коррупции. И, наконец, крах мировой коммунистической системы создал дополнительные возможности для продвижения националистических идей, которые стали вытеснять старые марксистские догмы. Среди адептов современного латиноамериканского национализма есть бывшие коммунисты, но его лидеры апеллируют к именам «знаковых» персон истории континента. В Венесуэле это «Освободитель» Симон Боливар – при Уго Чавесе страна официально переименована в Боливарианскую республику, а также наставник Боливара, просветитель Симон Родригес. В Перу – известный военачальник XIX века маршал Андрес Авелино Касерес.

По сути, современный латиноамериканский национализм – это смесь традиционного для Латинской Америки «антисевероамериканизма», социального популизма, ярко выраженного эгалитаризма и подчеркнутого уважения к национальным традициям – причем последние используются весьма выборочно. В качестве примеров для подражания выбираются отдельные «народные герои»; также особое внимание обращается на индейскую составляющую латиноамериканской истории (подробнее см. ниже).

Поэтому современные политические процессы в Латинской Америке характеризуются и наличием серьезных внесистемных политических сил, которые придерживаются ярко выраженных персоналистских и левых националистических установок. Их скорее, можно считать преемниками не Альенде, а Торрихоса и Веласко Альварадо. Сходство со «старыми» военными националистическими режимами заключается в склонности к авторитарным методам управления и использовании соответствующей политической риторики. Впрочем, есть и отличие – нынешние националисты приходят к власти на выборах, а не с помощью переворотов.

Наиболее ярким выразителем этой тенденции является Уго Чавес, который начал свою политическую карьеру как участник неудавшегося путча против правительства Венесуэлы, а с 1998 года является президентом этой страны. В минувшее воскресенье он переизбран на новый срок, на 20% обойдя своего соперника, получившего поддержку среднего класса, всех традиционных политических сил страны и, опосредованно, США. Любимец венесуэльской бедноты и, в целом, латиноамериканской улицы, эмоциональный критик США и лично президента Буша, он стремится сделать из Венесуэлы мировой центр влияния и уже добился многого. Не случайно, что куда более умеренные левоцентристские президенты латиноамериканских государств вынуждены учитывать «фактор Чавеса» и демонстрировать свое расположение по отношению к венесуэльскому лидеру.

Парадоксально, но до прихода к власти Чавеса Венесуэла в течение четырех десятилетий считалась одной из самых демократичных стран Латинской Америки – на свободных выборах друг друга сменяли партии социал-демократического и христианско-демократического толка. Однако моральный износ демократического режима (в частности, из-за масштабного роста коррупции), помноженный на резкое падение нефтяных цен (эта проблема хорошо знакома и России) привела к востребованности левого национализма. Путчист Чавес стал героем, а его приход к власти практически совпал с ростом нефтяных цен, который позволил ему реализовать популярные социальные программы, выгодно выделяясь на фоне своих предшественников.

Утвердившись у власти, подавив попытку правого переворота и справившись с забастовкой нефтяников, угрожавших парализовать экономическую жизнь страны, Чавес начал политическую экспансию за ее пределы. Так, он поддержал левого националиста Эво Моралеса, который, придя к власти, объявил о национализации газовой отрасли страны. Тема национализации природных ресурсов является одной из самых болезненных для Латинской Америки – большинство населения поддерживает такие меры, причем в ряде случаев речь идет не о самом принципе национализации, а о том, избрать ли «мягкий» или «жесткий» вариант установления национального контроля за этими ресурсами. Например, в Чили 60-70-х годов существовал выбор между эволюционной «чилизацией» (постепенным выкупом акций), проводимой христианскими демократами во второй половине 60-х годов, или радикальной национализацией, осуществленной Альенде. Очевидно, что в Боливии избран радикальный вариант, хотя иностранным компаниям на определенных условиях разрешено продолжить работу в стране на основе контроля государства над месторождениями, добывающими активами, транспортными сетями и энергетическими мощностями.

Моралес, в отличие от латиноамериканских левоцентристов, был известен как руководитель внепарламентской кампании под популистскими лозунгами, приведшей к свержению президента-неолиберала Гонсало Санчеса де Лосады. Его преемник был слишком слабой политической фигурой, чтобы проводить сколько-нибудь осмысленный политический курс. А на следующих выборах в условиях резкого ослабления традиционных политических элит победил Моралес, которого западные СМИ связывают с боливийскими наркобаронами.

Приход Моралеса к власти и его действия по национализации газовой отрасли привели к существенным осложнениям двусторонних отношений с соседней Бразилией, управляемой левоцентристами. Особое неприятие бразильской стороны вызвало принятое в сентябре решение министра энергетики Боливии, в прошлом радикального публициста Андреса Солиса о лишении бразильской нефтегазовой госкомпании Petrobras права на экспорт топлива с боливийских нефтеперерабатывающих заводов. Чтобы не доводить дела до системного межгосударственного конфликта президенту пришлось дезавуировать позицию своего министра, после чего тот немедленно ушел в отставку.

Если в Боливии левые националисты одержали в уходящем году убедительную победу, то в Перу они потерпели неудачу. Там Чавес поддержал националиста Ольянту Умалу, который ранее сделал карьеру при правом авторитарном президенте Фухимори, отличившись в борьбе с леворадикальными экстремистами. Против Умалы, автора идеологии перуанского возрождения под названием «энтокасеризм» (названного в честь маршала Касереса) объединился весь истеблишмент, который поддержал левоцентриста Алана Гарсиа Переса, уже бывшего весьма неудачным президентом Перу в 1980-е годы, который и победил во втором туре. Возникла примечательная ситуация – если Чавес и Моралес симпатизировали Умале (дело дошло до жесткой пикировки между Каракасом и Лимой), то другие латиноамериканские лидеры – его сопернику. Обращает на себя внимание и тот факт, что на минувших выборах в Венесуэле Чавесу противостоял также левоцентрист – социал-демократ, бывший губернатор штата Сулия Мануэль Росалес.

Отметим также опыт Эквадора, где в 2002 году на президентских выборах победил Лусио Гуттьерес – также националист и бывший офицер-путчист, который стремился копировать опыт Чавеса. Однако для Гуттьереса национализм был только инструментом для прихода к власти – став президентом, он вскоре перешел на правые позиции и был свергнут в результате народных волнений в 2005 году. Пример Гуттьереса свидетельствует о том, что, в принципе, националитическая «оболочка» может быть использована и политическими силами, которые могут быть отнесены к числу правых.Значительную роль в успехе левых националистов играет апелляция их представителей к коренным народом Латинской Америки – индейцам, которые чувствуют себя ущемленными властью креольского истеблишмента. Наиболее известные лидеры нового латиноамериканского национализма сами принадлежат к индейским народностям. Так, Уго Чавес – индееец с примесью негритянской крови. Он всячески подчеркивает свое уважение к национальным традициям: так, шаманы индейской народности гуаю совершили обряд защиты президента от злых духов. Это особенно показательно на фоне сложных отношений между президентом и весьма консервативной венесуэльской католической иерархией.

Эво Моралес пришел к власти в Боливии как лидер индейского национального движения, влияние которого в последние десятилетия неуклонно росло, что не могли не учитывать даже представители антисоциалистических политических сил. Так, «символ» боливийского неолиберализма, президент Санчес де Лосада был вынужден в первой половине 90-х годов пойти на выборы в «связке» с одним из индейских лидеров (разумеется, куда более умеренным, чем Моралес). Моралес также придерживается традиционных индейских обрядов и находится в сложных отношениях с католической церковью из-за планов его правительства заменить в школах преподавание религии на уроки этики (впрочем, из-за недовольства значительной части населения они так и не были реализованы).

В Перу неудачливый кандидат в президенты Ольянта Умала является индейцем по отцу и опирался, в первую очередь, на поддержку индейской общины (на языке кечуа имя Ольянта означает «воин, который все видит»). В Эквадоре индейское движение «Пачакутик» в первом туре выборов выдвинула собственного кандидата, который значительно отстал от лидеров гонки. Но уже в межтуровый период оно заявило о поддержке Корреа, что сыграло немаловажную роль в его победе. Ранее несколько министров от «Пачакутик» входили в правительство Гуттьереса, но были удалены из него, когда президент начал эволюционировать вправо.

Отношения между левоцентристскими и националистическими режимами в странах Латинской Америки носят непростой характер. С одной стороны, левоцентристы должны учитывать позицию собственной «улицы» и поддерживать приличные отношения с Чавесом и Моралесом. Кроме того, левоцентристы заинтересованы в том, чтобы выстраивать отношения с США на как можно более выгодной основе – поэтому им выгодно демонстрировать единство большинства латиноамериканских стран, в том числе и контролируемых националистами. Наконец, само наличие левонационалистической угрозы для американского влияния в регионе заставляет США идти навстречу умеренным и достаточно предсказуемым левоцентристам.

С другой стороны, авторитаристские тенденции, получившие широкое развитие в среде националистов, вызывают крайне сдержанное отношение со стороны их социал-демократических соседей. Равно как и их слишком радикальный, демонстративный антиамериканизм, в котором больше эпатажа, чем рационального подхода.

Левоцентристы или националисты?

Возникает вопрос о том, что означают выборы в Эквадоре и Никарагуа – продолжение экспансии националистов или очередной успех левоцентристов. Представляется, что ситуация в этих странах носит противоречивый характер. С одной стороны, Уго Чавес в предвыборный период оказывал поддержку дешевыми нефтепродуктами тем муниципалитетам Никарагуа, которые контродировались сандинистами. Да и сам Ортега с его весьма авторитарным режимом 80-х годов мало соответствует имиджу демократа и вызывает неприятие многих влиятельных американских кругов. Неудивительно, что США с недовольством восприняли успех сандинистов, а на выборах делали ставку на соперника Ортеги.

Корреа также исторически связан с Чавесом – он не только считается его другом, но и в прошлом году, будучи министром финансов, договорился о получении у Венесуэлы крупного кредита, который, однако, не был утвержден тогдашним президентом Эквадора (эти события привели к отставке Корреа с поста министра и росту его популярности как политика) Придя к власти, Корреа обещал не станет продлевать действующий до 2009 года договор с США об аренде военно-воздушной базы на западе страны, а также наложить мораторий на выплату части внешнего долга (впрочем, к такой мере прибегал в 80-е годы и нынешний президент Перу, левоцентрист Гарсиа Перес).

Таким образом, в победе новых президентов двух латиноамериканских стран «фактор Чавеса» сыграл далеко не последнюю роль – и в этом смысле результаты выборов в Эквадоре и Никарагуа можно считать успехом главного лидера националистов на континенте. В то же время Корреа принадлежит к эквадорскому истеблишменту и уже в ходе избирательной кампании аккуратно (чтобы не вызвать протеста «улицы») дистанцировался от Чавеса. Кроме того, валютой Эквадора сейчас является американский доллар – Корреа выступал с критикой такого положения дел, но вряд ли сможет в ближайшем будущем отказаться от него – в противном случае, в стране может «раскрутиться» инфляция. Поэтому возможности для проведения самостоятельной экономической политики у Корреа будут ограничены. А Ортега за период пребывания в оппозиции существенно сдвинулся к центру, став поборником частной собственности и иностранных инвестиций в экономику страны, позиционирует себя как добропорядочный католик. Примечательно, что на выборах его поддержала часть «контрас», воевавших против сандинистов в 80-е годы. Немаловажно и то, что Ортега и его соратники уже успели привыкнуть к демократическим «правилам игры», получили немалый опыт работы в парламенте и органах местного самоуправления.

Поэтому есть основания полагать, что политическая практика новых правительств Никарагуа и Эквадора будет ближе к левоцентристской традиции (бразильской, аргентинской и др.), чем к опыту их нынешнего союзника, левого националиста Уго Чавеса.

Алексей Макаркин - заместитель генерального директора Центра политических технологий

Версия для печати