28.12.2006 | Сергей Маркедонов

Бегство от Чечни

«Чеченский вопрос» имеет для России зловещую символику. Празднование Нового года и штурм Грозного на долгие годы будут зарифмованными событиями. Однако в этой дьявольской символике есть определенная закономерность и, если угодно, справедливость. Новогодний кошмар 1994-1995 стал расплатой для всех нас за наше всеобщее безразличие ко всему, что происходило в маленькой северокавказской республике в 1991-1994 гг. События двенадцатилетней давности (как и последующие) продемонстрировали отстраненность и власти, и всего общества от проблемы Чечни, а также глубокое нежелание вникать в суть и смысл "чеченского вызова".

Многократно российские и зарубежные журналисты предлагали красивые метафоры типа "Норд-Ост — это 11 сентября для России", "бесланская школа для россиян — это аналог Всемирного торгового центра". Однако в реальности ни Норд-Ост, ни Беслан, ни Буденновск, ни Кизляр и Хасавюрт, ни Дагестан, ни новогодний штурм Грозного 1994-1995 года не стали точкой отсчета нового подхода наших сограждан к "чеченскому вызову". Происходящее там, начиная с 1991 г., с одной стороны, стало по умолчанию считаться "полной безнадегой", а с другой стороны — далекой войной, не имеющей отношения к рядовому российскому обывателю. О Чечне российские граждане вспоминали либо в связи с повестками в военкомат их отпрыскам, либо с известиями о терактах, либо с повестками куда более трагического содержания. Ни одна из существующих в России политических сил не смогла идеологически "освоить" чеченскую проблему. Для либеральной части российского политического спектра Чечня стала "полигоном попранных прав человека", для КПРФ — "злодеянием ельцинского режима". Для тех же, кто позиционирует себя как патриоты, вообще не характерно единство взглядов. Здесь позиции оформляются в широком диапазоне — от страусиного изоляционизма с лозунгами "бросить этот бандитский анклав, окружить колючей проволокой" до призывов к применению направленного ядерного взрыва (как вариант, к проведению депортации). Про адекватность подобных "практических рекомендаций" и вовсе не хочется говорить.

Если же говорить о федеральной власти, то Чечня уже давно стала выгодным электоральным ресурсом. Те или иные административно-политические решения диктуются не общей стратегией, а измерениями рейтингов популярности по "чеченскому вопросу". И если брутальная лексика востребована, тогда "мочат в сортире", а если общественное мнение за "мир", то актуальными оказываются конституционный референдум и "демократизация" Чечни. Ярчайшим образом такой "демократизации" был и остается покойный Герой России Ахмад Кадыров, объявивший в свое время джихад той стране, которая не пожалеет для муфтия-сепаратиста своей высшей награды. Сегодня эстафету от покойного родителя взял другой Герой России - Рамзан Кадыров. Премьер-министр нынешней Чечни, пожалуй, единственный региональный российский политик, выступающий с самостоятельными политическими инициативами и жесткой критикой федеральной власти.

Эскапизм власти по отношению к Чечне проявляется не только в чрезвычайной чувствительности к рейтингам. В декабре 2002 г. (воистину декабрь — "проклятый месяц" для чеченской проблемы) Кремль решился на переход к управлению Чечней посредством отдачи ее на кормление "доверенным лицам" в обмен на формальную лояльность. Вы делаете вид, что поддерживаете российского президента, а мы предоставляем вам свободу рук в распоряжении всеми ресурсами "мятежной республики", включая дотации центра. Таким образом, и Чечня формально остается в составе России, и особенных управленческих усилий для ее "переваривания" придумывать не надо.

А что получается в сухом остатке? "Пошли герои зимнею тропой на подвиг, оказавшийся напрасным". Эти строчки из Ли Бо невольно приходят на ум, когда вспоминаешь о новогоднем штурме Грозного 11 лет назад — не «федеральными войсками» (какие в нашей федерации есть иные законные вооруженные формирования?), а нашей российской армией, то есть нашими соседями, вчерашними одноклассниками, друзьями, родственниками, близкими. Одна часть страны (подавляющее большинство) поднимала тосты и радостно выпивала за счастье, здоровье и "сбычу мечт", а другая за все вышесказанное сражалась. Сражалась, не рассчитывая на звезды героев и приемы в Кремле. Да что там звезды героев! Те, кто остался на площади перед дудаевской резиденцией, не могли рассчитывать даже на опознание и достойное предание земле. Они сражались за то, чтобы потом услышать про "бессмысленную войну", «зверства российской военщины», "бизнес Березовского", "нефтяные интересы" и "гордый свободолюбивый чеченский народ", по-рыцарски относящийся к своим противникам. Так неужели же тот новогодний апокалипсис двенадцатилетней давности был устроен ради того, чтобы "раскаявшиеся" сепаратисты имели возможность занять места непримиримых радикалов и получить выгодную административную ренту?

Увы, за весь постсоветский период ни власть, ни "творцы смыслов" (и либеральных, и патриотических) не смогли предложить внятную интерпретацию "чеченского вызова" и дать воюющей армии понятную идеологическую систему координат. Что делали наши солдаты в Чечне в 1991-1994 гг.? Восстанавливали "конституционный порядок". Но современный чеченский сепаратизм заявил о себе еще до принятия российского Основного закона. Восстанавливать Конституцию РФ в Чечне не приходилось, поскольку в мятежной республике не проводился конституционный референдум. Речь должна была идти не о восстановлении, а об установлении конституционного и просто элементарного порядка, замене российским правом "законов гор". Идеологическая невнятность породила и политическую непоследовательность при осуществлении антисепаратистской операции. Отсюда стремление российской власти в 1994-1996 гг. дополнить военную операцию переговорами и мораториями на ведение боевых действий. Что делали наши войска в Чечне, начиная с 1999 г.? Вели "контртеррористическую операцию". Ее первоначальные сроки определялись в 2 месяца. Сроки операции были превышены многократно. И, наконец, в начале 2006 года президент РФ Владимир Путин заявил, что операция закончена и порядок восстановлен. В конце же 2006 года парламентарии Чеченской республики выступили с инициативой создать комиссию по оценке ущерба, нанесенного «федералами» Чечни. Таким образом, в сегодняшней Чечне даже «пророссийские» парламентарии обвиняют в событиях 1990-х гг. Москву, не пытаясь хотя бы разделить ответственность между ней и сепаратистами. А значит, точку в истории «чеченского кризиса» ставить преждевременно.

"Чеченский вопрос" действительно не разрешен. Но дело не только в неадекватности управленческих технологий российской власти. В конце концов, власть при наличии политической воли может минимизировать потери от форсированной «чеченизации власти». Однако без осмысления чеченского вызова на уровне общероссийской национальной идентичности те или иные действия власти окажутся не более, чем бюрократическими экзерсисами.

Без преодоления интеллектуального эскапизма россиян по отношению к Чечне Россия не сможет сохраниться в своих нынешних границах в XXI столетии и не сможет состояться как надэтничная политическая нация. "Чеченский вопрос" должен перестать быть исключительно этнополитическим вопросом, проблемой лишь одной из российских территорий. Кризис в «мятежной республике» — это общероссийская проблема. Потеря Чечни означает не только дезинтеграцию России (в этнической федерации «потеря» одного из национально-государственных образований вызовет эффект домино), но и колоссальную «варваризацию» всего региона. Переждать "чеченский кризис" за разделительными стенами и границами не получится. Ответ на этот новый вызов может быть один — остаться и победить. Победить - это не значит постоянно демонстрировать военную силу. Это, прежде всего, демонстрация политической воли и последовательности, готовности интегрировать Чечню в состав российского социума. Следовательно, мы обречены жить с Чечней, переварить и инкорпорировать эту проблемную территорию. Иначе Россия не состоится как государство. Сегодня проблема Чечни — это одновременно борьба за Россию и свободу, борьба за сильную государственность и демократию. Демократию как альтернативу хаосу, анархии, "кабаковщине". В этой двуединой борьбе — главный смысл российского "ответа" на чеченский "вызов".

Сергей Маркедонов, зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати