25.07.2007 | Сергей Маркедонов

Ингушетия: ключи от стабилизации находятся в Москве

В июле 2007 года Республика Ингушетия снова оказалась в фокусе внимания российских СМИ. В самой маленькой республике Северного Кавказа в течение практически одной недели произошло несколько страшных эксцессов. В ночь на 16 июля 2007 года в центре станицы Орджоникидзевская Сунженского района было совершено убийство 55-летней учительницы Людмилы Терехиной и двух ее детей. Во время похорон жертв этого злодейского убийства 18 июля 2007 года произошел взрыв, ранения получили более десяти человек. Фактически эти преступления стали повторением прошлогодних событий. Летом 2006 года от нападений и поджогов пострадало более десяти русских семей, убита заместитель главы администрации Сунженского района Галина Губина (которая занималась программой возвращения русских в республику). Эти трагические события (и прошлого, и нынешнего года), по мнению многих чиновников и правозащитников Ингушетии могут быть расценены, как попытки «заинтересованных» деятелей сорвать процесс возвращения русских в республику.

«Русский вопрос» в Ингушетии: трагические итоги

В 2004 году правительство Ингушетии начало реализовывать специальную программу по возвращению русскоязычного населения, которое вынуждено было покинуть республику в начале 1990-х годов. Тогда такие же убийства и нападения вынуждали русское население покидать территорию сначала единой Чечено-Ингушетии, а затем Ингушской республики.

Ингушетия является на сегодняшний день одной из самых «дерусифицированных» республик Северного Кавказа. В межпереписной период (1989-2002 гг.) численность русских в Ингушетии сократилась в 6,5 раз. Между тем по данным Всесоюзной переписи 1989 года на территории Сунженского района проживало 19,3 тыс. русских (31,1 % населения района) в то время как ингушей - 26,6 тыс. (42,9 %), а чеченцев - 13,3 тыс. (21,5%). Здесь были основаны казачьи станицы Сунженского отдела Терского казачьего войска. В советский период Сунженский район образовывал отдельную административно-территориальную единицу, входившую в 1921-1928 гг. в состав Горской АССР и Северо-Кавказского края РСФСР. Однако попытки восстановления этого образования в начале 1990-х гг. не увенчались успехом. «Проосетинская» позиция неоказачьего движения Северного Кавказа (в Северной Осетии лидеры неоказачьего движения видели союзника), а также рост этнонационалистических настроений в ингушском обществе и, как следствие, межэтнические конфликты в 1990-1991 гг., стали основными причинами выезда русскоязычного населения за пределы республики. «Знаковыми событиями» на этом пути стали убийство атамана Сунженского отдела Терского казачьего войска Александра Подколзина (7 апреля 1991 г.), а также столкновения между ингушами и казаками в станице Троицкая Сунженского района тогдашней Чечено-Ингушетии (27-28 апреля 1991 г.). В результате столкновения в ст. Троицкой было убито 5 человек, а 53 получили ранения. Впоследствии неоказачьи лидеры оказали определенную поддержку осетинской стороне в вооруженном конфликте с ингушами в октябре-ноябре 1992 года.

Однако за последние годы в республику вернулось около 500 человек. Такой их выбор трудно объяснить только рациональным образом. Во-первых, чиновники и рядовые обыватели в так называемой Центральной России и вовсе не горят желанием (как показывает практика) принимать своих соплеменников на ПМЖ. Русские из республик Северного Кавказа (а равно и из независимых государств Южного Кавказа и Центральной Азии), как правило, отличаются большей активностью, предприимчивостью, способностью к самоорганизации. Во-вторых, в словосочетании «кавказские русские» фактор Кавказа играет определяющую роль. В середине 1990-х годов автор настоящей статьи жил и работал в Ростове-на-Дону и принимал участие в подготовке коллективного исследования по заказу Министерства по делам национальностей РФ. Тогда наши социологические замеры (а также фокус-группы и экспертные интервью) показали, что русские из республик Северного Кавказа, а также русские Дона, Кубани и Ставрополья по своим «структурам поведневности» гораздо ближе к этническим ингушам, жителям Дагестана или республик Западного Кавказа, чем русские жители Тамбова, Воронежа или Рязани. Интересно, что, выезжая за пределы кавказских республик, кавказские русские нередко находили общий язык (и общие интересы) с представителями чеченской, ингушской или дагестанских общин. Например, в середине 1990-х гг. в Тверской области действовала «Чеченско-ингушско-русская община».Впоследствии уже проживая в Москве и работая в 2004-2005 году над проектом по исследованию миграции на Юге России, я во многом эмпирическим путем подтвердил те выводы, которые были сделаны в период работы в Ростове. Кавказ, несмотря на присущую ему нестабильность и этническую напряженность рассматривается кавказскими русскими, как близкая среда. А потому во второй половине 2000-х гг. в Ингушетию вернулось порядка 500 человек. Эти люди в основном жили в Сунженском районе (который и был в свое время одним из наиболее русскоязычных).

Таким образом, те, кто замышлял злодейские убийства и нападения, не желают допустить полноценной репатриации и напротив, стремятся к сохранению регионального апартеида. «Люди приезжают в свои селения, устраиваются на работу, восстанавливают прежние связи, в общем, возвращаются к прежней жизни. Очевидно, это очень не нравится определенным силам, - сообщил информационному сайту «Вести-Северный Кавказ» руководитель пресс-службы МВД республики Яхья Хадзиев. - Последние события, очевидно, ставят целью сорвать процесс возращения населения в республику и помешать тем, кто, откликнувшись на призывы местных властей, решил вернуться в Ингушетию». Со словами представителя республиканского МВД трудно (и даже невозможно) спорить. Однако от МВД республики (да и не только республики, но и от федеральных структур тоже) хотелось бы получить более конкретные данные об этих силах, а также адекватную оценку их потенциала и связей как внутри республики, так и за ее пределами.

Интересно, что ингушские правозащитники во многом разделяют пафос официальных представителей, хотя не пропускают мимо и неправовые действия властей. Правозащитный центр «Мемориал» распространил заявление, в котором, в частности утверждалось: «Обстрелы и нападения на военных, милиционеров, представителей органов власти; спецоперации "силовиков", как правило, сопровождающиеся грубым попранием прав человека и законодательных норм; похищения людей, - всё это, к сожалению, стало обыденностью в сегодняшней Ингушетии». Ингушские правозащитники считают также, что «…террористы преднамеренно избрали своими жертвами заведомо беззащитных мирных граждан. Нет сомнений, что эти преступления - дело рук участников террористического подполья, таких же бандитов, которые в первые месяцы прошлого года совершили серию нападений на русское население Ингушетии. Они стремятся дестабилизировать ситуацию и сорвать программу возвращения русских в эту республику».

Теракты и диверсии: негативная динамика

Однако межэтнические эксцессы – это далеко не полный перечень трагедий последней недели. 18 июля 2007 года в Карабулаке был обстрелян автомобиль с военнослужащими 503-го мотострелкового полка Министерства обороны России. Один военнослужащий получил ранение. В прочем, это далеко не первое нападение на военнослужащих этой воинской части. В последние годы она стала удобной мишенью для террористов и диверсантов. 11 февраля 2006 года, например, целью нападавших боевиков стал временный пост регулирования движения полка. Общаясь в марте прошлого года с военнослужащими этого полка (а также членами их семей), я не раз слышал от них слово «гетто». Так они называют территорию своего полка, которую без лишней надобности стараются не покидать.

А три дня спустя, 21 июля 2007 года в том же Карабулаке был застрелен главный специалист Министерства по межнациональным отношениям и общественным связям республики Ингушетия Ваха Ведзижев. Ведзжиев был известным в республике общественным и религиозным деятелем, которому не раз угрожали физической расправой экстремисты. При всей условности аналогий убийство Ведзижева напоминает трагическую смерть известного дагестанского политолога Магомед-Загида Варисова в 2005 году. «Трудно даже представить, за что могли убить Ваху Ведзижева: он был необычайно толерантный человек, умел ладить со всеми, и мы не пожалеем ни сил, ни средств, чтобы найти убийц",- заявил в интервью газете «Коммерсант» племянник убитого Керим Ведзижев. Увы, именно эти качества и стали причиной его смерти, поскольку мешали организаторам «великих потрясений».

22 июля 2007 года сайт «Ингушетия.Ru» распространил информацию о том, что 21 июля около 18 часов вечера в Магасе неизвестными лицами был обстрелян кортеж автомобилей президента Зязикова. Однако правоохранительные структуры республики опровергли данную информацию: «Пресс-служба МВД РИ заявляет, что подобного факта не было, это вымысел тех, кто пытается дестабилизировать обстановку в республике». В прочем и без этого Мурад Зязиков вместе с близкими ему людьми не раз только в этом году становился мишенью экстремистов. В марте 2007 года был похищен отец заместителя начальника охраны президента Русланбека Зязикова 79-летний Урусхан Зязиков (он также доводится двоюродным дядей главе Ингушетии). В июле 2007 года в селении Барсуки из гранатометов был обстрелян расположенный по соседству с президентским особняком дом самого Русланбека Зязикова.Нападения на российские военные объекты и террористические рейды стали в Ингушетии в последние 2-3 года обычным явлением. Чего стоит одна только масштабная диверсионно-террористическая атака на Назрань и Карабулак в июне 2004 года! Несмотря на то, что нынешний глава республики Мурад Зязиков в отличие от своего предшественника Руслана Аушева считается (и не без основания) выдвиженцем Кремля и пользуется поддержкой со стороны президентского полпреда в Южном федеральном округе Дмитрия Козака, этнополитическая ситуация в республике с каждым днем демонстрирует все больше признаков дестабилизации. Если властная вертикаль где-то и усиливается, то это усиление происходит явно не в Ингушетии.

Не будет преувеличением сказать, что Ингушетия постсоветского периода представляет собой самое маргинальное в политическом смысле образование. Оно – «крайнее» и для российского государства, и для чеченских сепаратистов и исламских радикалов. Для многих в России ингуши во многом стали «младшими чеченцами». В период президентства Руслана Аушева у лидеров Ингушетии была фактически своя не просто отличная от федерального центра, а диаметрально противоположная политика по отношению к Чечне. Для чеченцев же ингуши представляют собой некую тупиковую (мирную) ветвь в развитии вайнахского суперэтноса. Ингуши не приняли участия в «поющей революции» в Грозном. Напротив, они пытались сохранить единую Чечено-Ингушетию. Ингуши не обратились за помощью к сепаратистам во время осетино-ингушского конфликта октября-ноября 1992 года. По мнению ичкерийских революционеров, Ингушетия была недостаточно активна и в периоды 1994-1996 и 1999-2000 гг., то есть во время открытого противоборства российских силовых структур и сепаратистов. За постсоветский период российское руководство использовало для управления Ингушетией (либо по собственной инициативе, либо соглашаясь на определенный порядок вещей) две модели. Первая предполагала вмешательство Кремля в организацию региональной власти. Вторая модель имеет местное происхождение. И если в первом случае Кремль получал (и получает) лояльность, но в то же время утрату контроля над ситуацией на подведомственной территории, то во втором - отсутствие лояльности, но «порядок» внутри республики, хотя и без вмешательства федеральной власти. Первая модель- это Ингушетия Зязикова, вторая- республика аушевской эпохи. Однако в обоих случаях управление республикой становится не вполне адекватным государственным задачам. В первом случае формируется власть без силы, а во втором - сильная власть, но ориентированная на местнические цели и задачи.

Вмешательство федерального центра: безотлагательная задача

Фактически сегодня Ингушетия должна стать территорией наибольшей опеки и внимания со стороны федерального центра. Более того, проблемы этой маленькой республики должны стать приоритетными задачами для Москвы. Слишком много проблем накопилось в этой республике. Это и отсутствие позитивной динамики в урегулировании осетино-ингушского конфликта, и проблемы временно перемещенных лиц, и рост исламского экстремизма, и проблемы русскоязычного населения, и нарушения прав человека и гражданина, и недостаточно эффективная социальная политика (которая обостряет все перечисленные выше проблемы). Однако все эти вопросы не решаются вовремя. Более того, к их разрешению не привлекаются инициативные люди, представляющие общество (эксперты, правозащитники, активисты общественных движений). Эти люди далеко не всегда «оголтелые критики власти», как это подчас изображается. Во многих случаях они намного более адекватно представляют те реалии, которые существуют сегодня в Ингушетии. Однако одного общественного участия в делах обустройства республики недостаточно. Все эти усилия снизу должны опираться на сильную и авторитетную власть.

Не тех, кто умеет угадывать желания московского начальства, а сильной власти. При этом такая власть может иметь федеральное происхождение. Возможно, республике необходим специальный представитель федеральной власти с министерскими полномочиями. Однако эффективность такого «наместника» будет возможна только в том случае, если она будет дополняться учетом «народного мнения». Без этого федеральное вмешательство будет рассматриваться просто как новая форма давления на республику и ее жителей. Следовательно, наиболее оптимальной формулой стабилизации Ингушетии является жесткая и справедливая власть (с сильным федеральным вмешательством) плюс эффективное гражданское общество. Эти силы должны работать вместе, а не сражаться друг против друга. Иначе обе эти силы окажутся разгромленными как этнонационалистами, так и религиозными радикалами. Таким образом, говоря об Ингушетии, мы снова имеем в виду Москву. Только от воли Москвы зависит то, насколько самая маленькая республика Северного Кавказа сможет удержаться от соблазна превратиться из «младшей Чечни» в «старшую Ингушетию».

Сергей Маркедонов - заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати