18.04.2008 | Сергей Маркедонов

Почему Нагорный Карабах не Татарстан?

Вслед за президентом Грузии Михаилом Саакашвили, обратившимся с мирными инициативами к Абхазии, официальный Баку озвучил свои предложения для Нагорного Карабаха. 15 апреля 2008 года министр иностранных дел Азербайджана Эльмар Мамедьяров заявил о возможности использования политико-правового опыта Татарстана и Башкирии для определения будущего статуса Нагорного Карабаха в составе единого Азербайджана. По мнению главы азербайджанского МИДа, «урегулирование карабахского конфликта позволило бы и Армении выйти из региональной изоляции… Для нас важно, чтобы Армения приняла принцип урегулирования в рамках территориальной целостности Азербайджана. Международная общественность приняла это, и Армения должна принять. Мы можем обсудить вопрос об автономии Нагорного Карабаха. К примеру, татары, башкиры самоопределились в составе России. Мы можем использовать из истории эти прецеденты».

Ранее руководители Азербайджана не раз говорили о том, что видят будущее Карабаха в составе своего государства с «высоким статусом автономии». Впрочем, как правило, дальше никто не предлагал какой-то конкретики. Между тем, «высокий статус»- понятие не совсем четко определенное. Оно предполагает множественность интерпретаций. А потому азербайджанский министр попытался накануне старта представительной международной конференции «Принципиальные основы урегулирования конфликтов на территории стран ГУАМ» обозначить планку для высоты возможного статуса Карабаха. В качестве паттернов были взяты Татарстан и Башкирия. Но насколько соответствуют сегодняшним реалиям подобные предложения со стороны официального Баку?

С одной стороны нельзя не отметить позитивного характера самих мирных инициатив. Любое предложение, способное разрядить обстановку, уже само по себе имеет положительное значение. На фоне обоюдной жесткой риторики (которая стала нарастать после военного обострения ситуации в Нагорном Карабахе 4 марта 2008 года, а также после слушания «карабахского вопроса» на Генеральной Ассамблее ООН 14 марта) инициатива азербайджанского министра- это, скорее позитивный шаг. Конечно, его не примут в Ереване и в Степанакерте «здесь и сейчас». Скорее всего (здесь не надо быть пророком), его сочтут в качестве «пропагандистского приема». Однако в данном случае важна динамика. Сегодня такое предложение не подкрепляется другими позитивными реакциями и инициативами, как властей, так и гражданского общества Азербайджана. Между тем, если мы говорим про меры доверия между конфликтующими сторонами, то требуется некая стратегия. Одного (пусть даже прекрасного) мирного заявления со стороны министра иностранных дел недостаточно. Практически одновременно с инициативой Мамедьярова, то есть 15 апреля 2008 года заместитель министра внутренних дел Азербадйжана Орудж Залов заявил, что для транзита наркотиков в Европу используются территории Карабаха. Наверное, если вести речь о создании привлекательно образа Азербайджана для Карабаха подобного рода тезисы должны быть, выражаясь языком шахматистов, отложены. А такие обвинения сегодня раздаются не только из уст официальных чиновников, но и активистов неправительственных структур. Следовательно, говорить о позитивной роли любых мирных предложений преждевременно. До тех пор, пока они будут спорадическими акциями, призванными продемонстрировать приверженность мирному процессу, а также создавать позитивный имидж Азербайджана на Западе.

Однако обращение к опыту Татарстана и Башкирии начала 1990-х гг. требуют отдельного внимания. С нашей точки зрения данный опыт может быть рассмотрен, как интересная практика сохранения территориальной целостности единого государства. Однако к реалиям Нагорного Карабаха эта практика имеет весьма отдаленное отношение. При всех сложностях во взаимоотношениях между Москвой и Казанью, русские и татары в начале 1990-х гг. не сходились друг с другом на полях сражений. Да, были радикалы (такие как глава радикального движения «Иттифак» Фаузия Байрамова), которые говорили, что властям Татарстана надо действовать решительно «по-чеченски». В своей книге «Время Юга» российские политологи Алексей Малашенко и Дмитрий Тренин приводят высказывание одного из активистов татарского этнонационалистического движения начала 1990-х гг.: «Если бы у нас, татар, были горы и чеченский характер, мы бы России тоже показали!» Но к счастью, природа и особенности менталитета сыграли на руку Москве. Татарстан действительно провозглашал свой суверенитет, отказывался подписывать Федеративный договор в 1992 году, говорил о «конфедеративных отношениях с Россией», проводил особую политику по «чеченскому вопросу». В 1996 году президент Татарстана Минтемир Шаймиев предлагал свое посредничество в переговорах с Джохаром Дудаевым, а в 1999 году Государственный Совет республики даже принял постановление «О приостановлении на территории Республики Татарстан призыва граждан на военную службу» (мотивация была такова – нельзя единоверцам воевать друг с другом). Однако ни в начале, ни в конце 1990-х гг. власти Татарстана не создавали свои особые вооруженные формирования и не вели борьбу с российскими войсками. Казань не обстреливалась из установок «Град». Более того, подписав в 1994 году Договор о разграничении полномочий с Москвой Казань начала процесс быстрой интеграции в политический класс России. В 1999 году Шаймиев вошел в блок с характерным названием «Отечество-Вся Россия», а затем, как и большая часть региональных лидеров сделал «правильный выбор» в пользу «Единой России» Экономические же связи (в отличие от того же Карабаха и Азербайджана) не прерывались здесь и до 1994 года. Из Татарстана массами не уезжали русские, а сама модель власти в республике называлась не татарской, а татарстанской. Русские были инкорпорированы в элиту республики. Именно идея политической идентичности «татарстанизм» противопоставлялась этнической и этнонационалистической идеям. По словам бывшего советника и влиятельного идеолога Шаймиева Рафаэля Хакимова, «к сожалению, в последние годы наши руководители изрядную часть времени проводят в федеральных министерствах». В Башкирии же идеи суверенитета были выражены гораздо слабее, чем у соседей в Татарстане.

Иное дело - Нагорный Карабах. В течение всего советского периода о его выходе из состава Азербайджана в открытой или латентной форме говорили и партийные лидеры Армении, и армянские диссиденты-националисты (последние - в более радикальной форме). Выход из состава Азербайджана обозначился еще в 1988 году (Татарстан тогда был вообще лояльной Татарской АССР), а в 1991-1994 гг. два кавказских народа вели между собой ожесточенную борьбу (потери с обеих сторон составляют почти 20 тыс. человек). Сотни тысяч стали беженцами (армяне покинули Азербайджан, а азербайджанцы Армению, сам Карабах и оккупированные районы вокруг него). В отличие от Абхазии, Южной Осетии и Грузии между Нагорным Карабахом и его «материнской территорией» нет никаких экономических связей (зато есть «линия фронта»). Если даже сегодня (после «разморозки» конфликта в 2004 году) машины с юго-осетинскими номерами можно увидеть на рынке в Гори, то машин с карабахскими опознавательными знаками не найти в Баку или в Гяндже. Таким образом, мы можем зафиксировать, что между двумя социумами, армянским и азербайджанским разрыв гораздо больший, чем между грузинами и абхазами, грузинами и осетинами. Говорить же о татарах, башкирах и русских и вовсе не приходится.

Татарстанский и башкортостанский компромиссы 1990-х гг. предотвратили конфликты, остановили расползание России на отдельные квазигосударства. Они не стали постконфликтной реальностью, поскольку по своей сути были удачной этнополитической профилактикой. «Время в начале 90-х годов было сверхсложным. Президент Шаймиев любит повторять, что мы прошли по лезвию ножа. Это действительно так. Договор (имеется в виду Договор 1994 года - С.М.) нашел выход из, казалось бы, неразрешимой, по оценкам западных специалистов, ситуации»,- справедливо отмечает Рафаэль Хакимов. Но применять к Карабаху профилактические методы вряд ли возможно, поскольку факт ампутации налицо. Татарстанский вариант для НКАО можно было использовать еще на закате «перестройки». Позже, когда этническое насилие стало главной движущей силой конфликтующих сторон, эта модель была уже не вполне адекватной. Татарстан подписал Договор с РФ, не имея за плечами опыта масштабного конфликта и 17- летнего периода существования своей де-факто государственности. У Карабаха все это есть. И главное, пожалуй, отличие. Казань была готова (и психологически, и политически) существовать в рамках России. Договорной, ультрафедеративной, а не «имперской», но все же России. Степанакерт не готов к сосуществованию в рамках единого азербайджанского государства. Его, конечно, можно чисто гипотетически к этому принудить, но только силой такие вопросы не решаются.

Сегодня ситуация вокруг конфликта кажется тупиковой. Обе стороны не готовы к компромиссам, а мирные предложения не вполне соответствуют сложившейся реальности. В этой ситуации есть только один путь (если речь идет о мире, а не о реванше или о «закреплении победы»)- поиск формул уступок, торг, размен компромиссами, прагматический разговор о мире, выгодном для обеих сторон, рассмотрение издержек от нынешнего «промежуточного» состояния.

Сергей Маркедонов- зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати