01.07.2008 | Сергей Маркедонов

Ключевое слово

Ключевое слово произнесено. И это слово «раздел». Сегодня невозможно даже с относительной определенностью утверждать, какие мотивы определили решение авторитетного издания «Коммерсант-Daily» опубликовать 27 июня 2008 года материал о существовании российско-грузинского плана о разделе территории Абхазии на сферы влияния между Москвой и Тбилиси. Были ли это сведения, «заслуживающие полного доверия» или это интеллектуальная провокация? Ответы на эти вопросы вряд ли будут в ближайшее время даны, да и они не так уж важны. Реакция на публикацию была легко прогнозируемой: и Москва, и Тбилиси с негодованием отвергли подобного рода предположения, а лидер де-факто Абхазского государства Сергей Багапш и вовсе назвал такой план «глупостью». Между тем, экспертному сообществу фактически предложена креативная идея, которая, что называется «носится в воздухе» уже не первый год. Однако это тот случай, когда методы и формы реализации идеи на практике становятся важнее самого предложения.

Призрак «раздела» бродит по Абхазии так, как в свое время призрак, разбуженный классиками марксизма, бродил по Европе. Когда в 1989 году в Абхазии произошли серьезные межэтнические столкновения, а «абхазский вопрос» стал предметом публичной политики и открытой дискуссии, идея раздела территории Абхазской АССР овладели определенной частью творчески мыслящих масс. В ходе многочисленных «круглых столов» абхазских и грузинских (речь, прежде всего, о тех грузинах, кто проживал на территории Абхазии), интеллектуалов в 1989-1990 годах интенсивно обсуждался т.н. «кипрский вариант», предполагающий раздел Абхазии. При этом границы «нового Кипра» назывались различные. Как правило, эти границы абхазскую сторону не устраивали. Один из лидеров грузинской общины Абхазии, известный художник Нугзар Мгалоблишвили (не путать с популярным актером кино Нодаром Мгалоблишвили, сыгравшим графа Калиостро) говорил о том, что граница между «грузинской» Абхазией и «негрузинской» должна пройти по реке Гумиста. При таком «размежевании» столица Абхазии Сухуми оставалась бы за грузинской стороной. В «абхазской» части при таком подходе оставались бы грузинские анклавы в Гагре и в Гантиади, а в «грузинской» абхазские села Очамчирского района и город Ткварчели. Однако теоретические споры по «размежеванию» прекратились с началом военного конфликта в августе 1992 года. Точнее, они перешли в «силовой формат».

Интересно, что именно гумистинская «граница» стала той линией, на которой грузинские войска в 1992 году были остановлены. Сегодня же де-факто граница (де-юре никакой границы нет, Грузия признается в рамках Грузинской ССР на момент провозглашения независимости) проходит восточнее гумистинской линии по реке Ингури. Именно в районе Ингури сегодня действуют КСПМ (Коллективные силы по поддержанию мира). Уже в ходе грузино-абхазского конфликта российское военное ведомство в 1993 году предлагало разместить миротворцев именно на Гумисте, а не на Ингури, то есть фактически реализовать «кипрский вариант», обсуждавшийся еще накануне распада СССР. Однако тогдашний грузинский лидер Эдуард Шеварднадзе отверг план раздела, заверив российскую сторону, что Сухуми он удержит. Не удержал. В сентябре 1993 года абхазские формирования взяли Сухуми, а затем также и восточную часть Абхазии, очистив территорию бывшей автономии от большей части грузинского населения. Однако идея «раздела в разных вариациях обсуждалась и далее. Известный грузинский интеллектуал Ивлиан Хаиндрава предлагал разделить Абхазию на автономную республику в составе Грузии (которая будет в ее западной части) и Абхазский регион (тоже в рамках единой Грузии, но без этнонациональной абхазской атрибутики на восточной части абхазской территории). Конечно, рассчитывать, что такой вариант «раздела» примет абхазская сторона, крайне сложно.

Собственно, публикация в «Коммерсанте» также утверждает необходимость раздела Абхазии, только по реке Кодори. «Зона севернее Кодори должна остаться под контролем абхазских властей — Тбилиси не будет настаивать на возвращение беженцев в этот регион, поскольку против этого категорически выступает Сухуми. Помимо этого, Грузия может согласиться на присутствие российских войск в регионе севернее Кодори», - считает российское издание. В то время, как Гальский и Очамчирский районы должны стать территориями массового возвращения грузинских беженцев и фактически быть инкорпорированными Тбилиси окончательно.

В данной ситуации для нас важно ответить на вопрос, почему идеи раздела регулярно воспроизводятся на разных этапах новейшей грузино-абхазской истории? С нашей точки зрения, для идеи «раздела» есть ряд существенных предпосылок. Подчеркнем еще раз. Речь вообще о дискурсе «размежевания», а не о методах, формах и конкретных границах, по которым раздел возможен. Во-первых, ни одна из сторон (речь о Грузии и Абхазии, прежде всего, а не о «больших державах», стоящих у них за спинами) не может одержать над другой полную победу. Грузия не может сегодня и при имеющихся ресурсах и обстоятельствах не сможет в перспективе вернуть себе полный контроль над Абхазией. Такова реальность, какой бы ни была риторика официального Тбилиси. Абхазская АССР держалась в составе единой Грузии только в рамках командно-административной системы времен КПСС. Без советских методов и механизмов территориальная целостность Грузии (к тому же после 14-месячной войны) - почти невыполнимая миссия.

Но Абхазия также не может эффективно строить свою государственность в ныне существующих границах. Гальский район сегодня- это всего лишь часть бывшего Гальского района Абхазской АССР, который специально и разделили, чтобы разбить грузинский монолит. До войны в этом районе грузинское население составляло там более 93 %. И даже после вытеснения абхазских грузин сегодня в Гали проживает порядка 50 тыс. чел. (по абхазским данным цифра выше). Абхазов же (даже если верить официальной статистике Сухуми) в республике больше 90 тыс.чел. Перепись 2003 года, проведенная властями Абхазии, зафиксировала численность абхазов 94597 (что составляет 44, 1 % населения). По данным этой же переписи численность грузин в Абхазии равна 19%. В любом случае, Абхазия - не Нагорный Карабах. Здесь сепаратистская элита не является моноэтничной, не имеет перспектив стать таковой. Таким образом, почти 20 % населения (да еще и компактно проживающее население)- это объективно дополнительный вызов для формирования единой абхазской политической идентичности. А если к этому прибавить 21 % армян (это только данные абхазской стороны, по экспертным оценкам цифра выше), то «грузинский вопрос» в Абхазии сегодня- это во многом вопрос о состоятельности возможного независимого государства. Насколько грузины в Абхазии могут (и готовы) к интеграции в единое абхазское политическое, правовое, интеллектуальное пространство? Вопросы, которые не имеют однозначного ответа. И самое главное, насколько абхазские власти готовы к такой интеграции и к таким гражданам? Еще одна часть, которую и после военной победы Абхазия реально не контролировала (и не стремилась это делать)- это Кодорское ущелье, населенное сванами.

Но помимо вопросов об идентичности и моделях государственного и национального строительства существует и жесткая прагматика. Что такое Гальский район (и вообще Восточная Абхазия) для де-факто государства с официального Сухуми? Это, как минимум, энергетическая безопасность. Может быть, теоретически, у кого-то и шевельнулась бы мысль о том, чтобы распрощаться со своей «внутренней Грузией» и решить вопрос о большей этнической гомогенизации Абхазии, но рубильник от Ингури ГЭС отдавать «стратегическому противнику» никто не станет. Пока такой рубильник у Абхазии, а при возможном «разделе» он перейдет под контроль Тбилиси. И тогда, веерные отключения по Чубайсу могут показаться незначительными «перебоями с электричеством». Думается, что не в последнюю очередь именно поэтому Багапш считает все разговоры о «разделе» «большой глупостью». Что же касается Кодори, то, начав его превращение в некий военно-политический плацдарм, Тбилиси парадоксальным образом увеличила заинтересованность Сухуми в сохранении «единой и неделимой Абхазии». Кодорское ущелье до 2006 года Сухуми не хотел «брать под себя», но после того, как Михаил Саакашвили ввел туда подразделения внутренних войск и армейские силы, ситуация поменялась. Кодори стало территорией военной угрозы для Абхазии.

Таким образом, вопрос о «разделе» мог бы стать прагматичным только тогда, когда отдача «рубильника» и Кодори с войсками, размещенными там, можно было бы разменять на что-то более серьезное. Размен должен был бы быть равноценным. То, о чем писал «Коммерсант» таковым не является. Грузия возьмет под фактический и правовой контроль Гали, Очамчиру и Кодорское ущелье, а взамен признает, что Россия может скупать активы в «остальной Абхазии» и контролировать ее, но признавая эту территорию «как бы» неотъемлемой частью Грузии. И в чем здесь тогда политический гешефт? Россия уходит с Ингури на Кодори? Но где гарантия, что завтра Тбилиси не потребует уход за Гумисту, не сочтет это за слабость РФ и Абхазии, не начнет выдвигать новые претензии? И далее, как говорится, по тексту.

Если уход де-факто властей Абхазии (и, естественно, российских миротворцев) с реки Ингури состоится, и раздел некогда существовавшей единой Абхазской АССР станет политической реальностью, то «негрузинская Абхазия» должна получить международное признание с нейтральным статусом, признанным ООН. Естественно, и, прежде всего, должно последовать признание Абхазии и со стороны Тбилиси (а также признание Грузии со стороны Абхазии). В этом случае членство Грузии в НАТО больше не будет головной болью РФ. Тогда и проблема «рубильника», и военной опасности со стороны Кодори можно будет решать. С одной стороны будет взаимное признание независимости Грузии и Абхазии, с другой же - гарантии нейтралитета Абхазии, поддержанные мировым сообществом. Между членом НАТО и Россией будет нейтральное государство, чей нейтралитет и внеблоковый статус будет признан мировым сообществом. Это будет не та Абхазия, которая существует сегодня, но эта «урезанная Абхазия» гораздо легче сможет решить проблемы внутренней консолидации и формирования политической идентичности. Грузия, получив часть Абхазии отчасти выполнит территориальную проблему (при том, что эта часть будет территорией с лояльным населением, готовым признавать власть Тбилиси). Чаемая североатлантическая интеграция Грузией также будет получена. И, заметим не в ущерб России и без столкновения лбами между США и РФ. Заметим, что для Тбилиси сегодня такой вариант поможет сохранить лицо. Иначе время сработает против Грузии, как уже сработало против Сербии. Сербская элита также имела шансы получить часть Сербии с сербским населением. Сегодня Белград, скорее всего, не получит ничего. Подчеркнем еще раз, военная победа Тбилиси над Абхазией представляется нам маловероятной, поскольку кроме руководства Грузии в войне должен быть еще кто-то заинтересован. Сегодня таких сторон нет. Естественно, при «разделе» необходимо будет учесть финансовые интересы беженцев (вопросы о компенсациях за утрату имущества, физические лишения и прочее).

Таким образом, раздел разделу рознь. Но тот вариант, который рассмотрел выше автор, базируется на компромиссе, а не на победе одной из сторон. Все это, конечно, требует детализации. Конечно, для реализации любого проекта на практике потребуется политическая воля. Куда проще спекулировать на конфликте, получая и легитимность, и популярность, оправдывая любые внутриполитические провалы и просчеты. Тем же лидерам Грузии принять такой вариант будет крайне затруднительно хотя бы потому, что оппозиция намного более радикальна в своих подходах к Абхазии. Сама же Абхазия давно еще с советских времен рассматривается многими политиками и интеллектуалами в Грузии, как коллективная этническая собственность грузин. Как бы то ни было, и как бы ни разрешился «абхазский вопрос» очевидно, что никакой альтернативе компромиссному политическому решению нет. Иначе это будет уже не решением, а военно-политическим реваншем.

Сергей Маркедонов - зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати