27.08.2008 | Сергей Маркедонов

Жизнь после признания

Указ президента России Дмитрия Медведева о формально-юридическом признании независимости Абхазии и Южной Осетии является в первую очередь не политическим решением и демонстрацией воли нового главы государства. Прежде всего, это эмоциональный и символический акт. Отныне вся история постсоветской Абхазии и Южной Осетии (а также Грузии, Южного Кавказа, Евразии, не как континента, а как политико-географического образования) будет поделана на ту, что была до 26 августа 2008 года и ту, которая наступит после. Впервые после распада Советского Союза на его бывшей территории появятся два новых государства. Это уже не будут непризнанные или самопровозглашенные республики. Теперь существует страна, готовая признать их независимость, а, следовательно, и международную политическую субъектность.

Начиная с 26 августа 2008 года, Абхазия и Южная Осетия повысили свой статус. Теперь они переходят в ряд частично признанных государств, попадая в кампанию к Турецкой Республике Северного Кипра, Тайваню, Сахарской Арабской Демократической Республике и Косово. Все перечисленные выше государства не признаются ООН, но при этом их суверенитет и независимость признали страны-члены ООН (и даже в отдельных случаях постоянные члены Совета безопасности и члены НАТО). Косово на сегодняшний день признанно 40 государствами мира (среди них три постоянных члена Совбеза США, Великобритания и Франция). Особая история с Тайванем. До 1971 года эта страна, называющая (и продолжающая себя называть Китайской Республикой) представляла в ООН Китай и даже была постоянным членом Совбеза. Однако затем она была «разжалована», уступив место в международном элитном клубе КНР. Но и сегодня более 20 стран (главным образом государств Океании и Карибского бассейна) признают Тайвань (соответственно, не признавая КНР). Сахарская Арабская Демократическая Республика признана 49 государствами мира (это республика, созданная на территории бывшего Испанского Марокко и считающаяся де-юре частью единого Марокко). Турецкая Республика Северного Кипра была создана в 1983 году, через девять лет после кровавого конфликта между греческой и турецкой общинами острова при вмешательстве Турции. На сегодня только Анкара признала турецкое де-факто государство Кипра, а Баку имеет с ним экономические контакты (что вызывает недовольство греческого Кипра и Греции). Как бы то ни было в случае с Косово и Турецкой Республикой Северного Кипра (ТРСК) мы имеем факты признания со стороны государств- членов Североатлантического Альянса. В случае с Косово- это большая группа государств, но в случае с ТРСК признание обеспечено страной, чья армия является второй по численности в НАТО после США.

Пока Абхазию и Южную Осетию признала только Москва, и в ближайшем будущем нет надежд на то, что список признающих пополнится. Реакция стран СНГ (и даже членов ОДКБ) на события в Южной Осетии показала, что бывшие советские республики не готовы к пересмотру итогов распада Советского Союза. Элиты этих образований прекрасно понимают, что «территориальная целостность» бывших республик СССР во многом была гарантирована ЦК КПСС и всей мощью советской репрессивной системы. Границы между республиками, созданные автономии и до 1991 года воспринимались далеко не всеми, как легитимные. Но даже при таком раскладе, теперь суверенитет двух бывших грузинских автономий признается государством, имеющим право вето в Совете безопасности, являющейся членом ядерного клуба и страной, без которой многие проблемы глобальной политики не могут быть решены. Нравится нам это или нет, но даже простые контакты между странами Запада и Ираном облегчаются посредством вовлечения в разговор российских дипломатов. У России есть свои ресурсы в процессе ближневосточного урегулирования, в Афганистане и в Центральной Азии. Без России трудно себе представить противодействие террористической угрозы, распространения оружия массового уничтожения, проблемы энергетики и многие другие актуальные вопросы мировой политики. Все это объективно усиливает и позиции двух новых частично признанных республик.

Сегодня можно до хрипоты спорить, насколько обоснованным было решение Дмитрия Медведева. Однако отменить его уже невозможно. Здесь, как в известной формуле «вход - один рубль, а выход-два». Отказ России от признания Южной Осетии и Абхазии будет катастрофой. Он нанесет непоправимый вред политической репутации страны, предающей своих клиентов, покажет слабость государства и его лидера. Как говорится, обратно родить не получится. Можно (и нужно) было взять паузу, но решение было принято почти сразу же после соответствующих обращений Совета Федерации и Государственной Думы (от 25 августа 2008 года).

Что касается автора этих строк, то до самого последнего момента я был противником скоропалительных решений, вызванных, скорее эмоциями, нежели рациональными расчетами. В интервью газете «Время новостей» (вышло как раз утром 26 августа) были изложены следующие аргументы: «На мой взгляд, мы на сегодняшний день сделали максимум того, что можно. Мы показали, что вопрос о территориальной целостности Грузии находится в подвешенном виде, что мы готовы гарантировать безопасность Южной Осетии и Абхазии - на этом, я считаю, можно было бы и остановиться…надо поработать над дипломатическим убеждением, над возможными союзниками в деле признания этих республик. Пример: Турция признала Турецкую Республику Северного Кипра в 1983 году, а конфликт был в 1974-м. Когда американцы признали независимость Косово? Не в 1999 году! Они сначала имитировали какие-то переговоры, обсуждение. Может быть, это выглядело лицемерно, но создавалось некое ощущение, что вопрос обсуждается. И это американцы, у которых НАТО и Европа вся в союзниках. Я считаю, что в наших интересах успокоить ситуацию, остановить катастрофическое изолирование России. Поставить не точку, а многоточие». К сожалению и до 26 августа 2008 года и сразу после него все многообразие подходов к самоопределению Абхазии и Южной Осетии сводилось к выбору между формальным их признанием либо «сдачей» и уступками Тбилиси. Между тем, политическая палитра была гораздо более многоцветной. Действительно, «горячий август» сделал невозможным реализацию государственного проекта «Грузия в границах Грузинской ССР». Однако признание двух бывших автономий советской Грузии можно было повести таким образом, чтобы большая часть мира, в конце концов, смирилась с неизбежностью появления на карте. Так произошло с Косово, признание которого началось в феврале 2008 года. Потребовалось 9 лет, чтобы доказать очевидность того, что Косово с подавляющим албанским большинством не может стать частью Сербии (еще и потому, что сам Белград не готов рассматривать албанцев в качестве своих равноценных сограждан). В августе 2008 года российская дипломатия избрала для себя самый легкий (по внешним признакам) путь. Никому ничего не доказывать (хотя у нас есть тысячи и правовых, и исторических, и политических аргументов для доказательства невозможности проекта «единая Грузия»), никого не убеждать, просто декларировать свою «правду».

Наверное, можно было лучше просчитать и издержки этого процесса. Не зря ведь кандидат на пост президента США Джон Маккейн уже обеспокоился самоопределением Чечни и республик Северного Кавказа. Сразу хочу оговориться. Наше признание Абхазии и Южной Осетии вовсе не означает, что в проблемных российских регионах начнется всплеск сепаратистских настроений (о чем в алармистском тоне предупреждают РФ некоторые аналитики, например Пол Гобл). Сепаратизм, в первую очередь, бывает востребованным по внутренним, а не по внешним причинам. В начале 1990-х гг. вместе с абхазским, осетинским или приднестровским движением были активными гагаузское (в Молдове), польское (в Шальчининкайском районе Литвы), русское в Латвии и в Эстонии (где русские даже имеют места компактного проживания), неоказачье в Казахстане. Однако в Гагаузии все ограничилось предоставлением Республики Гагауз Ери ограниченной автономии, а своих «абхазий» не появилось в Литве или в Казахстане. Не было для этого серьезных внутренних предпосылок. Впрочем, и «звиадов» в Казахстане или в Молдове с Литвой не было. Для того, чтобы в России актуализировался сепаратизм, как в начале 1990-х гг., нужно сделать серьезные внутренние управленческие и политические ошибки. Конечно, они делаются (и не только на Северном Кавказе). Но на сегодняшний день ситуация не стала необратимой. Только от нас (власти, гражданского общества) зависит, провалится проект «Россия» или нет. В конце концов, Кондопога никак не связана с признанием Абхазии и Южной Осетии. Другой вопрос- создание прецедента. Конечно же, признав две бывшие грузинские автономии формально, Москва пошла на определенный риск. Этот прецедент может быть использован против нее. Однако, подчеркнем еще раз, эффективность использования такого прецедента зависит в первую очередь от самой России.

Отныне региональная и национальная политика РФ должна быть политикой иного качества и уровня. Впрочем, вся внутренняя политика должна быть более сложной. Победа в «пятидневной войне» ни в коей мере не должна стать началом «строительства особого пути» и отказа от западной системы ценностей (прежде всего, демократии и политической конкуренции). Необходимо четко разделить политику США (и в меньшей степени ЕС), с которой нам предстоит конкурировать (и даже, возможно, бороться) и необходимость политической модернизации страны (которую не совершишь без использования передового западного опыта). Если такая «разделительная работа» не будет проведена, закрытость страны только усилит деградацию управленческого класса РФ, укрепит на разных уровнях этнократические тенденции. И только в этом случае «абхазский бумегранг» может сработать против России.

Но как бы то ни было, дело сделано. Необходимо попытаться понять мотивацию действий российских руководителей. С нашей точки зрения, определяющую роль здесь сыграл не пресловутый «имперский синдром» и тем паче, не личная неприязнь к Саакашвили. После «пятидневной войны» все форматы мирного урегулирования были окончательно опрокинуты в прошлое. Россия объективно превратилась из миротворца в сторону конфликта. Вместе с тем уход с территории двух бывших автономий Грузии имел бы катастрофические последствия для внутренней безопасности РФ на Северном Кавказе (с учетом Северной Осетии, осетино - ингушского конфликта, четырех адыгоязычных субъектов федерации).

Остаться в Абхазии и в Южной Осетии, обеспечив свой легитимный интерес, после августа 2008 года было крайне сложно. Альтернативой этому была бы интернационализация мирного урегулирования. Это был бы формат, при котором Россию стали бы из региона интенсивно вытеснять. Появление в Абхазии и в Южной Осетии иностранных миротворцев привело бы к «конкуренции» миротворческих проектов. Грузинская сторона начала бы признавать только «своих» миротворцев, а абхазская и осетинская «своих». Вместо стабилизации конфликтные точки получили бы новую волну провокаций и, скорее всего, новое противостояние (представьте себе отношения российских миротворцев с литовскими, польскими или украинскими коллегами). Следовательно, формальное признание независимости Абхазии и Южной Осетии стало инструментом сохранения российского военно-политического доминирования на Большом Кавказе (часть которого принадлежит РФ). Наверное, такое доминирование можно было бы сохранить «по умолчанию» (и на наш взгляд, это было бы оптимально). В конце концов, войска 58-й армии вошли в Южную Осетию без всякого правового признания этой республики. Но Москва решила подкрепить свои действия юридическими аргументами. Если нет старых форматов, российское руководство создало новые путем перевода Абхазии и Южной Осетии в категорию «частично признанных» государств.

Версия для печати