01.10.2008 | Игорь Бунин

Военные действия в Закавказье и политическое развитие России

Военные действия в Закавказье не могли не повлиять на политическое развитие страны. Была скорректирована повестка дня – преобразования, предложенные президентом России Дмитрием Медведевым во время его избирательной кампании, отошли на второй план, а основными задачами стало обеспечение безопасности страны, защита жизни ее граждан военно-дипломатическими средствами. Многие проблемы, в той или иной степени связанные с конфликтом, могут иметь существенные последствия для развития страны в средне-, а, возможно, и в долгосрочной перспективе. В то же время влияние конфликта на внутриполитическую ситуацию может быть не столь значительным, как это представляется сейчас.

События в Закавказье демонстрируют существенные изменения, происходящие в современном мире, архитектура которого, сложившаяся после окончания холодной войны, претерпевает сейчас существенные изменения. На смену однополярности приходит многополярность, при которой есть несколько влиятельных игроков, соперничество между которыми может увеличиться и стать более острым. При этом неформальные «правила игры» в трансформирующемся мире до сих пор не сформулированы, что повышает градус напряженности. В этих условиях перед российской властью стоит задача реализации сценария социально-экономического и политического развития, который позволил бы наиболее успешно выдержать усиливающуюся конкуренцию, опираясь на максимальную общественную поддержку.

Модернизация или мобилизация?

Прежде всего, можно выделить два сценария, которые часто обсуждаются в публичном пространстве, но являются в настоящий момент крайне маловероятными. С одной стороны, полномасштабная демократизация, т.е., ускоренный переход к современной политической практике традиционных демократий (этот путь прошли страны Восточной Европы), вряд ли осуществима в краткосрочной перспективе. С другой стороны, мобилизация как резкое ужесточение политического режима, рост авторитарных тенденций как в политике, так и в экономике, милитаризация страны.

В настоящее время много говорится о том, что модернизационный сценарий в результате последних событий в Закавказье будет отложен. Однако речь в этом контексте может идти скорее о «внешней составляющей» Если для элит Восточной Европы интеграция в ЕС была практически консенсусной задачей, то в России последовательные «западники» находятся в явном меньшинстве, а в последнее время их политическое крыло (СПС и «Яблоко») находится в стадии маргинализации. Реальных перспектив европейской интеграции у России в сколько-нибудь обозримой перспективе нет. Кроме того, немаловажен и тот факт, что и российская элита – как и население – в своем большинстве воспринимает Россию как самостоятельную, самоценную цивилизацию, которая не идентична европейской, хотя и имеет с ней ряд общих черт. И хотя большая часть как населения в целом, так и элит не хотели бы конфронтации с Западом и ориентируются на заимствование части западного опыта (правда, более в материальной сфере), но полная интеграция представляется и им не только невозможной, но и нецелесообразной.

Общество относится к этому сценарию достаточно противоречиво, что, однако, не повышает шансов на его реализацию. С одной стороны, есть общественный запрос на демократию, которая как общий лозунг и ценность поддерживается абсолютным большинством населения. Речь идет о последовательном соблюдении демократических свобод (в первую очередь, свободы слова, печати) и прав человека, гражданском контроле над властью и ее прозрачности и др. С другой стороны, в обществе существуют серьезные опасения, что быстрые изменения могут привести к негативным последствиям, к дестабилизации ситуации в стране. Воспринимая стабильность как высокую ценность и обладая опытом 90-х годов, россияне не хотят масштабных изменений, соглашаясь лишь на частные улучшения.

В то же время мобилизационный сценарий в чистом виде также представляется практически нереальным, несмотря на наличие идеологов, которые всегда готовы отстаивать его как единственно возможный для России, и реальных интересов части силовых структур и ВПК, для которых мобилизация является шансом на политико-экономическое доминирование. Одним из препятствий для реализации мобилизационного сценария заключается в элитах, которые привыкли к нынешней открытости страны, к возможности отдыхать в Куршавеле и отдать своих детей учиться в престижные западные школы. Часто муссируется и тема счетов, которые российские элиты имеют в иностранных банках, что рассматривается как возможность для шантажа со стороны со стороны Запада. Примечательно, что тема «западничества» российских элит как сдерживающего фактора мобилизационного сценария используется в качестве важного аргумента как его противниками, так и сторонниками – разумеется, с разными знаками. Одни рассматривают позицию элит как шанс избежать изоляции от Запада, другие полагают, что они недостаточно патриотичны и нуждаются в некоем «дисциплинировании» со стороны государства.

В то же время после «дела ЮКОСа» большинство элит политически ослаблены и стремятся в своих действиях и публичны заявлениях исходить из принципа «политкорректности» в современном российском понимании. Кроме того, многочисленные спекуляции на политическом значении темы счетов не учитывают того, что какие-либо масштабные действия против российских клиентов западных банков просто невозможны, так как подорвут доверие к банковской системе. Возможны лишь «точечные» акции. Отметим также, что если бы пресловутый шантаж был бы актуален, то он был бы задействован на этапе самого значительного столкновения интересов России и Запада – во время нынешнего конфликта в Грузии. Однако этого не произошло – любому наблюдателю видно, что российская власть жестко отстаивает интересы своей страны.

Главным препятствием на пути реализации мобилизационного сценария является российское общество – то самое, многие представители которого не прочь помечтать о «сильной руке» и не испытывают аллергии в отношении Сталина. Оно носит высоко урбанизированный характер, обладает высокой степенью индивидуалистичности (в противовес представлениям сторонников «особого пути» о некоей идеальной соборности, свойственной россиянам) и ориентировано на потребление. Можно сказать, что оно недопотребляло в течение почти всего ХХ века и сейчас торопится наверстать упущенное – отсюда и кредитный бум, который захватил не только «верхнюю», но и «нижнюю» часть средних слоев. Попытка «закрутить гайки» в этой ситуации приведет к срыву резьбы.

Теоретически мобилизационный сценарий возможен, но только в случае полномасштабного конфликта с Западом, который вызовет принципиальные изменения как во внешней, так и во внутренней политике. Однако характер диалога между Россией и Европой (в том числе и в ходе визита Саркози и других европейских представителей в Москву 8 сентября) делают такое развитие событий практически невозможным.

Технократическая модернизация и ее проблемы

В связи с этим актуальным является вопрос о реальном сценарии, который может быть реализован. Его можно назвать технократической модернизацией, носящей умеренный и достаточно осторожный характер, способной добиться существенных позитивных изменений, пусть и не очень быстрых. В связи с этим было бы поспешно говорить о том, что российская власть отказалась от модернизационной программы, сформулированной президентом Медведевым. Напомним, что он в качестве приоритетов выдвинул четыре «и»: институты, инфраструктура, инновации, инвестиции. В частности, речь шла о таких масштабных проектах как борьба с коррупцией, повышение независимости суда, жилищное строительство на землях, изъятых у нерационально использующих их государственных структур. В августе эти темы были в рамках государственной политики отодвинуты на второй план в связи с объективными обстоятельствами – во время военных действий и последующего урегулирования крайне сложно заниматься другими вопросами, которые не носят столь срочного характера. Однако «военная» повестка дня уже вновь сменяется «мирной» в рамках технократической модернизации - так, уже 8 сентября президент Дмитрий Медведев подписал один из указов по борьбе с коррупцией, направленный на определение функций МВД в этом вопросе.

Дело в том, что предложенный набор мер носит объективно необходимый характер как для страны, так и для ее граждан, нуждающихся в сильных авторитетных государственных институтах, справедливом суде, преодолении коррупции как системной проблемы. Безальтернативной является и поддержка общественных инициатив, так как люди с психологией поданных, винтиков, справлявшиеся – хотя далеко не всегда – с задачами, ставившимися доиндустриальным и индустриальным обществами, не способны успешно действовать в условиях современного постиндустриального общества. Без повышения инвестиционной привлекательности страны невозможно дальнейшее развитие высокотехнологичных отраслей экономики, ее диверсификация, равно как и переоснащение добывающей сферы, обеспечивающей основные бюджетные поступление. Стимулирование инновационной деятельности также носит безальтернативный характер, причем оно наиболее успешно может проводиться в условиях частно-государственного партнерства. Без продвинутой инфраструктуры – не только транспортной и энергетической, но и социальной – также нельзя реализовать масштабные экономические проекты.

Менее однозначными представляются перспективы политической либерализации (повышение открытости государственной политики без масштабных институциональных изменений). Определенное изменение стилистики действующей власти произошло еще в начале нынешнего года (после крайне агрессивной парламентской избирательной кампании), когда появились заметные признаки того, что власть готова идти на диалог с либеральной частью общества (которая ранее оказалась на глубокой политической периферии) и делает знаковые шаги в этом направлении. Так, президент Медведев отказался поддержать репрессивные поправки к законодательству о средствах массовой информации, а Конституционный суд принял положительное решение по обращению деятельницы медийной сферы Мананы Асламазян, уголовное преследование которой, по мнению многих наблюдателей, носило политизированный характер. Прокремлевские молодежные организации вместо шумных массовых акций в центре Москвы переключились на тихое обучение своих членов основам инновационной деятельности. Есть серьезные основания полагать, что речь идет о согласованной позиции президента и премьера, причем Путин устанавливает «рамки» происходящих изменений с тем, чтобы новые веяния не привели к дестабилизации политической ситуации.

Представляется, что эта тенденция – стремление сочетать преемственность и перемен - будет сохраняться и в дальнейшем и затрагивать как политическую, так и экономическую сферы. При этом речь не идет о конфликте между участниками «тандема» - Медведев пользуется полным доверием Путина (иначе он не стал бы его преемником). Кроме того, существует общее понимание того, что любой конфликт между президентом и премьером может дестабилизировать существующий режим, в чем не заинтересованы ни они сами, ни политический класс в целом. Впрочем, со временем степень влияния президента в рамках тандема может вырасти – разумеется, в ходе эволюционного процесса. Тем более, что в ходе кризиса в Закавказье Медведев проявил президентские качества, беря на себя ответственность за принимаемые важнейшие решения – начало военной операции, признание Абхазии и Южной Осетии, диалог с Европейским союзом и его результаты («план Медведева-Саркози»).

Изменение политической стилистики представляет актуальность и для минувшего августа. Достаточно сравнить его с куда менее драматичными событиями 2006 года, когда конфликт России и Грузии привел к куда менее адекватной реакции, вылившейся в антигрузинскую кампанию. Сейчас же действия российской власти носили куда более цивилизованный характер, не допускались ксенофобские проявления, всячески подчеркивалось, что авантюристический характер политики грузинских лидеров не должно сказываться на отношениях между народами. Достаточно сравнить и действия провластных молодежных организаций во время прошлогоднего кризиса вокруг «Бронзового солдата» и в нынешнем августе – сейчас они были значительно более сдержанными.

Военные действия в Закавказье способны лишь скорректировать существующую повестку дня, изменить темпы преобразований, которые сейчас могут быть менее быстрыми, чем возможно было ранее. О том, что ВПК будет уделяться больше внимания, чем ранее – при том, что втягивание России в полномасштабную гонку вооружений без учета реальных экономических возможностей может привести к столь же печальным экономическим последствиям, как и для СССР. Поэтому соотношение между развитием военных и гражданских отраслей экономики, скорее всего, будет носить взвешенный характер, без тупиковой народнохозяйственной милитаризации.

Еще более сложным является вопрос об акторах модернизации, которые в России слишком политически слабы и недостаточно многочисленны. Большинство россиян – как «наверху», так и «внизу» - склонны к инерции, к отказу от быстрых изменений, связанных с определенным риском. Одна часть общества травмирована 90-ми годами, другая склонна почивать на лаврах. Система отношений в обществе носит клиентельный характер, механизм принятия решений крайне непрозрачен, продвижение по служебной лестнице часто не носит меритократического характера, а связана с протекцией. Если коррупция в крупных размерах осуждается обществом, то ее бытовые формы (в частности, в системе здравоохранения и образования) молчаливо признаются допустимыми и оправдываются. Все это делает особенно актуальным решение вопроса о расширении общественной поддержки модернизационных процессов в стране.

Успешное проведение технократической модернизации может со временем сделать актуальным и вопрос о демократизации, первоначально в форме либерализации, носящей управляемый характер и направляемой властью. Такие процессы могут быть поддержаны обществом, если оно убедится в том, что они не нарушат стабильного развития страны, не снизят (а, напротив, повысят) ее конкурентоспособность на международной арене.

Таким образом, проблемы российской модернизации являются объективными и разнообразными. При этом внешнеполитический фактор может оказать на них менее значительное воздействие, чем сугубо внутренние проблемы, которые могут быть решены только в случае глубинных изменений в социальной психологии россиян.

Отношения с Западом

Традиционно Запад в России воспринимался противоречиво – как фактор, способствующий модернизации, и как источник военно-политической угрозы. Равно как противоречивым является и отношение Запада к России, которая там воспринимают то как загадочную полуазиатскую империю, то как своеобразную часть европейской цивилизации. Последнее чаще проявляется во время кризисов – таких как Наполеоновские войны, Первая и Вторая мировая война – когда Россия входила в европейские коалиции, направленные против агрессивных сил. Впрочем, установление в послевоенный период в странах Восточной Европы тоталитарных режимов по подобию сталинского вновь актуализировало «азиатский» стереотип.

В 1990-е годы восприятие Запада в России проделало значительную эволюцию – от идеалистических настроений начала десятилетия до травматического шока, вызванного войной в Югославии в 1999 году. Затем последовала эмоциональная солидарность с США и Западом в целом после трагедии 11 сентября, и новые проблемы и фобии – после войны в Ираке и «цветных» революций. События в Закавказье усилили многие из этих фобий – равно как и на Западе снова стали опасаться Россию, воспринимая ее как агрессора. Взаимное восприятие России и Запада оказывает серьезное влияние и на характер отношений между ними, часто осложняя взаимодействие между ними.

В ходе российско-грузинского конфликта выяснилось, что целый ряд составляющих этих отношений нуждаются в переоценке. В частности, конфликт вывел на поверхность все негативные аспекты в российско-американских отношениях, резко обострил конкуренцию между Россией и США на постсоветском пространстве, привел к беспрецедентному за последние два десятилетия осложнению этих отношений. Вряд ли эти отношения серьезно улучшатся в случае прихода к власти кандидата-демократа. В России существует примечательная особенность – когда у власти демократы, часть экспертов мечтают о республиканце, который не будет задавать неудобные вопросы о правах человека. И, напротив, нахождение республиканца в Белом доме вызывает ностальгию по демократам, которые якобы не будут проявлять излишней жесткости в кризисных ситуациях.

Такие представления существуют и сейчас, хотя они имеют мало общего с действительностью (вспомним хотя бы, что против Югославии воевал демократ Билл Клинтон). И дело здесь не в сенаторе Байдене, стороннике жесткой линии в отношении России, которого Обама сделал своим кандидатом в вице-президенты. У любого американского президента будет достаточно узкий коридор возможностей в отношениях с Россией, связанный с необходимостью российско-американского сотрудничества в афганской операции, нежеланием стимулировать рост цен на сырье (причем не только на нефть и на газ, но и на алюминий). В то же время в случае прихода к власти сам Обама должен будет доказывать американскому обществу свой патриотизм и способность проводить эффективную внешнюю и военную политику (Маккейну особо доказывать этого не надо). Существует точка зрения, согласно которой более жесткий кандидат оказывается способным к стратегическим компромиссам – в связи с этим можно привести пример с Ричардом Никсоном, стоявшим у истоков политики разрядки. Другой иногда приводимый пример – Рональда Рейгана – является не столь убедительным, так как СССР в этот период был готов на широкомасштабные уступки в условиях быстро ухудшавшейся экономической ситуации. Однако и в случае с избранием Маккейна, разумеется, вряд ли можно рассчитывать на быстрые изменения к лучшему.

Показал свою полную неэффективность совет Россия-НАТО, который так и не собрался в критической ситуации. Неудивительно, что его деятельность приостановлена – есть основания полагать, что она в течение длительного времени будет находиться в «замороженном» состоянии. Не исключено, что в случае присоединения к Плану действий по присоединению к НАТО Украины и, возможно, Грузии в нынешнем декабре этот совет может и официально прекратить свое существование.

В то же время кризис выявил способность европейских стран к нормальному диалогу с Россией, отказу от экстремальных сценариев в отношениях с ней (типа введения экономических санкций). Разумеется, столь комфортных условий, которые были при Шредере и Шираке, у России больше не будет – нынешняя генерация европейских лидеров настроена по отношению к ней куда более сдержано и ориентирована на конструктивные отношения к США при сохранении, разумеется, собственной идентичности. Рассчитывать на новый большой «раздражитель» в отношениях между США и рядом стран «старой Европы», подобного войне в Ираке, было бы неверно. Однако между Россией и ведущими европейскими государствами постоянно существует контакт, который был актуален и для кризисного периода (вспомним посредничество Саркози). Такая позиция Европы, не желающей изоляции России, может быть связана как с ее зависимостью от российских энергоносителей, так и с нежеланием получить вблизи своих границ государство, находящееся в системном конфликте с ЕС.

Подобное развитие событий должно было бы внушать определенный оптимизм для перспектив отношений если не с Западом в целом, то с его «староевропейской» частью. Однако сейчас такой оптимизм носил бы явно преждевременный характер. Дело в уже упомянутом присоединении к натовскому Плану Украины и Грузии, которое (по крайней мере, в отношении Украины) стало более вероятным, чем до начала военных действий. Для Европы отказ в этом вопросе означал бы не только конфликт с США, но и недопустимую, с точки зрения европейского истеблишмента, уступку России. При этом европейцы рассматривают присоединение к Плану как часть длительного пути этих стран в НАТО, тогда как в России полагают, что это решающий этап, после которого атлантическая интеграция Украины и Грузии примет необратимый характер. Поэтому в декабре нынешнего года можно ожидать нового всплеска противоречий между Россией и Европой, причем с более серьезными последствиями.

В то же время и Россия не намерена идти до конца, выстраивая новый «железный занавес» - в условиях глобального мира самоизолирующаяся страна, ориентированная на автаркию, обречена на роль аутсайдера, неспособного вписаться в международное разделение труда и увековечивающего свою зависимость от цен на энергоносители, которые не всегда могут быть высокими. В связи с этим вспомнить некоторые прогнозы начала 1980-х годов, которые гласили, что падения цен не будет еще в течение длительного времени (кстати, сейчас цены на нефть существенно снизились). Показательно, что, несмотря на явное разочарование российского руководства в «политизации» вступления в ВТО, оно не отказывается от него как от своего стратегического выбора. Неудивительно, что первый вице-премьер Игорь Шувалов заявил недавно «Ведомостям» о том, что «у нас во внутренней политике никаких тенденций к изоляции нет и не было. Более того, к таким тенденциям мы относимся с большим сожалением. Считаем, что это глупо и неоправданно».

Поэтому возникает необходимость выработки здравого рационального подхода к отношениям с Западом в условиях усиливающей международной конкуренции, лишенного как идеализма, так и изоляционистских настроений, основанного на прагматизме и балансе интересов, диверсификации подходов к различным партнерам России.

Игорь Бунин - президент Центра политических технологий

Версия для печати