26.12.2008 | Алексей Макаркин

Год противоречий

Главная особенность 2008 года для России – его противоречивость. Это был последний год непрерывного поступательного развития, стремительного роста капитализации российских компаний, масштабных планов экспансии большого бизнеса на внутреннем и международном рынках – и, как следствие, увеличения корпоративной задолженности. Однако при высокой капитализации на нее не обращали особого внимания – миллиардом больше, миллиардом меньше…

Оптимизма прибавляли и события в других сферах. В политике удалось без каких-либо видимых проблем провести операцию «Преемник» - Дмитрий Медведев легко победил поднадоевших российским избирателям ветеранов президентских гонок, а также масона Богданова, который фактически выступал в качестве спарринг-партнера основного кандидата. Владимир Путин переместился в кресло премьера, выступая в качестве гаранта политической стабильности, в том числе в разрешении межклановых противоречий. Новый президент занялся популярными среди населения вопросами – стимулированием жилищного строительства, совершенствованием судебной системы, поощрением развития сети федеральных университетов, разработкой мер по борьбе с коррупцией. Все эти проекты должны были способствовать «экономическому рывку» России, который планировался примерно на 2012 год – с выходом к 2020-му в число мировых лидеров не только по форме (унаследованному от СССР месту в Совбезе ООН и членству в G8 как своеобразной компенсации за распад Союза), но и по существу.

В неполитической сфере первая половина года была почти эйфорической. Победа на чемпионате мира по хоккею, воскресившая в памяти череду громких успехов тихоновской сборной СССР 70-80-х годов. Выход в полуфинал европейского футбольного чемпионата, после чего голландский маэстро Гус Хиддинк стал кумиром не только болельщиков, но и, пожалуй, большей части российского населения. Победа Димы Билана на Евровидении, хотя и привлекла меньшее внимание, но все равно неплохо вписывалась в ряд успехов. Общество ликовало – казалось, что везение в экономике распространяется буквально на все виды деятельности. Зубовное скрежетание отдельных критиков, указывавших на зависимость «российского экономического чуда» от мировых цен на энергоносители, не привлекало внимания населения. К тому же и сами критики, многие из которых – но не все – принадлежали к маргинализированной оппозиции, не имели возможности участвовать в серьезных дискуссиях на телевидении, количество которых вообще в последние годы резко сократилось. На экране господствовали аполитичные юмористы, развлекавшие довольное население – в этом смысле можно провести печальную аналогию с веселыми 1920-ми годами для американского (правда, тогда еще «нетелевизионного») общества. Вслед за ними, как известно, последовала великая депрессия.

Разумеется, как в любом году, в 2008-м были и свои драмы. В августе разразилась война на Южном Кавказе – как любая война, она стала трагедией для простых людей, которые оказались в нее вовлечены. Однако быстрая военная победа России – и, как ее прямое следствие, официальное признание Южной Осетии и Абхазии – только прибавили обществу оптимизма, став частью самоутверждения страны на мировой арене. Кроме того, саакашвилевская авантюра имела и еще одно важное последствие – после нее европейцы не решились предоставить столь непредсказуемому партнеру План действий по вступлению в НАТО. Заодно этот План не получила и Украина, в которой резко обострилась борьба между президентом и премьером и, как следствие, распалась «оранжевая» коалиция - а новую, включающую в себя большинство депутатов, образовать не удалось. Для российской власти это был хотя и частичный – атлантической перспективы Грузию и Украину никто лишать не собирается – но все-таки успех.

В прошедшем году ушли из жизни Александр Солженицын, великий писатель, защищавший в своих книгах достоинство человека в противостоянии с тиранической системой, ставший нравственным ориентиром для многих соотечественников, и Патриарх Алексий II, мудро руководивший церковью в трудные «постсоветские годы» и не допустивший ее распада в условиях всеобщих центробежных тенденций 90-х годов. Однако их кончина не стала неожиданностью, шокирующей общество – и оно откликнулось в большинстве своем тихой скорбью, воспринимая утраты как печальное, но неизбежное событие. На этом фоне крайне некрасиво выглядели попытки левых устроить скандал вокруг переименования в память Солженицына Большой Коммунистической улицы.

Кризис привел к тому, что в обществе вместо спокойного ожидания дальнейших улучшений стала распространяться тревога. Тем более, что оно не было готово к столь быстрому и негативному развитию событий – еще в октябре большинство россиян верили в то, что кризис ограничится Западом, а Россия останется «тихой заводью». И это в то время, когда цены на нефть стремительно падали, капитализация российских компаний уменьшалась в разы, а кредиторы начали отбирать у российских олигархов их предприятия за пределами страны (внутри России на помощь бизнесу пришло государство). Впрочем, и к концу года уже многое понявшее общество по-прежнему недооценивает масштабы проблемы. Оно вспоминает 90-е годы и считает, что уж хуже, чем тогда, сейчас не будет. Проблема в том, что нынешний кризис будет не похож на те времена. В 90-е годы рухнули целые сферы деятельности, но при этом – особенно в крупных городах – появились новые. Сейчас же таких возможностей больше не видно – сокращения в одном месте не будут хотя бы частично компенсированы появлением вакансий в другом. Перспектив для вертикальной мобильности также будет куда меньше.

Изменилась и психология собственников. В 90-е годы патерналистски настроенный «красный директор» обычно десять раз думал, прежде чем подписать приказ об увольнении. Современный менеджер делает это значительно быстрее и без особых сомнений в своей правоте. Во многом изменилось и само население, которое в значительно меньшей степени ориентировано на выживание путем перехода к натуральным формам хозяйства (дачным участкам) или использованию собственного физического труда.В настоящее время люди в большинстве своем не склонны к активным формам протеста, внутренне надеясь на лучшее, на то, что кризис скоро закончится и не станет для них личной драмой. Но события во Владивостоке показали, что как только затрагивается серьезный личностный интерес, то они выходят на улицу. И жесткий разгон демонстрантов с использованием иногородней милиции способен лишь притушить протест (возможно, временно), но не решить проблему – и в то же время наносит людям сильные моральные травмы, которые заживают значительно дольше физических. Речь идет о дискредитации власти, которая не нашла иных способов общения с людьми, кроме силовых.

Для экономики же сейчас речь идет не о развитии, а о спасении. Проблема в том, что спасать надо практически всех – сотни стратегических предприятий и целые отрасли, которые остались без кредитов. Надо спасать граждан, лишающихся работы - средние слои, которые только-только начали осознавать себя средним классом. И неясно, хватит ли на спасение всех значимых игроков тех сумм, которые были отложены за последние годы министром финансов Алексеем Кудриным. Равно как нет четкого ответа на ряд ключевых вопросов – каковы глубина кризиса и его продолжительность, что будет с нефтяными ценами. Конкретнее – сможет ли ОПЕК совместно с Россией эффективно влиять на ценовую ситуацию на мировых рынках; в настоящее время эта способность серьезно поставлена под сомнение. Решения о снижении объемов добычи нефти парадоксальным образом влекут за собой дальнейшее падение нефтяных цен, что связано с психологическим фактором. Рынок пока не верит в скорое выздоровление мировой экономики и в то, что ей в ближайшее время потребуется больше нефти – поэтому на нем доминируют «медвежьи» настроения.

И, что не менее важно – сможет ли российское правительство, выбрав антикризисный курс, последовательно его придерживаться. Самое опасное в кризисной ситуации – это не столько совершать ошибки (от них не застрахован никто), сколько начать принимать противоречивые экономические решения под воздействием лоббистских групп и общественного мнения. Опыт ряда стран Латинской Америки (например, дочавесовской Венесуэлы, власти которой метались от популизма к монетаризму) свидетельствует о том, что метания являются дорогой в пропасть, за которой могут быть или хаос, или авторитаризм – либо два этих феномена последовательно.

Возникает и политическая проблема, связанная с выстраиванием системы коалиций и определением противника. Представляется, что власть считает невозможным в настоящее время вести борьбу по всем азимутам – и с оппозицией, получающей во время кризиса новые шансы, и с возможными народными волнениями, и с коррумпированной бюрократией, которая при своей внешней политической лояльности подрывает возможности серьезной модернизации. Бюрократия способна стать союзником власти – в значительной степени потому, что кризис может нанести мощный удар и по ее позициям – но при условии, если ее не будут донимать антикоррупционными расследованиями: такая позиция совсем не гарантирует эффективности принимаемых решений и угрожает системными проблемами в посткризисный период. В то же время альтернативный сценарий – политический диалог с часто «неудобными», но перспективными общественными движениями, с подлинным, а не имитационным гражданским обществом – связан с необходимостью пересмотра властного менталитета, сложившихся за последние годы стереотипов (в том числе восприятия оппонента как противника, а то и врага). И, разумеется, подобный диалог несовместим с использованием милицейских частей против мирных граждан, как это произошло во Владивостоке.

Самое ближайшее время покажет, какой выбор будет сделан, и насколько он окажется успешным.Алексей Макаркин – вице-президент Центра политических технологий

Версия для печати