13.03.2009 | Сергей Маркедонов

Пятилетие ликвидации

В дни очередных мартовских мини-каникул из поля зрения российских экспертов как-то исчез, потерялся один скромный юбилей. 8 марта 2009 года исполнилось пять лет с момента физической ликвидации в результате специальной операции отечественных спецслужб так называемого президента непризнанной Чеченской Республики Ичкерия Аслана Масхадова. Между тем, событие пятилетней давности стало важным рубежом в развитии крупнейшего по своим масштабам этнополитического кризиса на постсоветском пространстве. В этой связи не лишним будет и пять лет спустя снова обратиться к рассмотрению этой фигуры, а также понять, в какой точке решения находится «чеченский вопрос» сегодня.

8 марта 2004 года был уничтожен еще один представитель поколения «первопроходцев» ичкерийского сепаратизма, воспитанник советской системы (и не просто советской, а советской армейской системы), решившийся бросить вызов ядерной державе. Смерть Аслана Масхадова способствовала укреплению двух мифов. И сегодня они продолжают существовать, хотя их актуальность существенно утрачена. Условно эти мифы можно определить как «общечеловеческий» и «государственнический». В основе первого — идея об утраченных шансах (гибель Масхадова рассматривается как гибель переговорного процесса между российской властью и сепаратистами). В основе второго — тезис о важном шаге к окончательной победе государства над организаторами «великих потрясений» в мятежной республике.

Российские правозащитники и их европейские партнеры еще в 1994-1996 гг. утвердились во мнении, что Аслан Махадов является «умеренным лидером» и переговоры с ним являются ключом к политическому урегулированию чеченского кризиса. Здесь не хотелось бы спорить о характере этой «умеренности». Где вообще критерий умеренности или радикализма лидеров чеченских сепаратистов? Можно ли считать «умеренным» начальника Главного штаба т.н. "Вооруженных сил Чеченской Республики, непосредственно занимавшегося планированием и организацией военного сопротивления федеральной власти (то есть диверсиями, терактами, военными акциями). Но даже если мы a priori согласимся с тезисом об «умеренности» Аслана Масхадова, факты новейшей истории Чечни опровергнут другой излюбленный вывод правозащитников. Вывод о том, что покойный мог бы стать субъектом переговоров. Аслан Масхадов участвовал в подготовке и подписании «Соглашения о неотложных мерах по прекращению огня и боевых действий в г.Грозном и на территории Чеченской Республики». Противоборствующие стороны обязывались прекратить "любые войсковые операции и всех виды спецопераций:

- захват, блокирование населенных пунктов, военных объектов и дорог;

- террористические и диверсионные акты;

- нападения на транспортные средства, колонны, военные и гражданские объекты;

- минирование коммуникаций;

- похищение, захват заложников, убийство военнослужащих и гражданских лиц».

До 31 декабря 2001г. откладывалось определение статуса Чечни. Российская сторона трактовала подобное решение как необходимый компромисс, позволяющий в формально-правовом отношении считать Чечню субъектом РФ. Сепаратисты же интерпретировали Хасавюртовские соглашения как фактическое объявление независимости мятежной республики. Уже в сентябре 1996 года власти сепаратистской Ичкерии ликвидировали светское судопроизводство, ввели Уголовный кодекс, основанный на нормах шариата и противоречащий российскому законодательству. Фактически с введением судопроизводства на основе шариата лидеры сепаратистов в одностороннем порядке нарушали Хасавюртовские соглашения, определив статус Чечни как независимого исламского государства. И что же Масхадов? Как «умеренный лидер» выступил против одностороннего нарушения Соглашений с Москвой? Ничуть не бывало? Вместо этого он начал подготовку к президентским выборам в самопровозглашенной республике.Основными целями чеченской (сепаратистской) политической элиты после Хасавюрта были:

- ликвидация инфраструктуры пророссийской администрации Чечни во главе с Доку Завгаевым;

- формирование собственных государственных управленческих структур;

- обеспечение внутренней политической стабильности в Чечне;

- строительство фактически межгосударственных отношений с РФ, обеспечение материальной компенсации за причиненный в 1994-1996 гг. ущерб;

- борьба за международное признание.

В январе 1997 года на выборах президента непризнанной республики победу одержал Масхадов. Он получил более 60% голосов. Основные конкуренты А.Масхадова Шамиль Басаев и Зелимхан Яндарбиев с 20 % и 10 % заняли соответственно второе и третье место. Однако с исчезновением общего врага — федеральной власти и общей угрозы — российских вооруженных сил сепаратистская элита раскололась. Характерно, что даже харизматический вождь чеченской революции Джохар Дудаев оказался не в состоянии установить свой контроль над всей территорией республики. Масхадов же не имел авторитета, сопоставимого с дудаевским. Полевыми командирами он воспринимался не как глава государства, а как «первый среди равных». По словам политолога и общественного деятеля Абдул-Хакима Султыгова, «реально Масхадов был обречен исполнять роль спикера анархично сосуществующих центров военно-политической власти, балансируя между угрозой начала открытой гражданской войны и прямым военным конфликтом с Москвой. Правление полевых командиров явилось идеальной средой для взращивания на территории Чеченской республики тоталитарно-теократических структур: военных баз, карательных органов и идеологических центров режима религиозного экстремизма, милитаризма и агрессии».

Если в 1996 году Масхадов позиционировал себя как сторонник светского этнонационализма, то под давлением обстоятельств он стал превращаться в сторонника «политического ислама». В 1997 году президент непризнанной Чечни говорит о возможности создания исламского государства. В том же году парламент Чечни принял поправки к Конституции республики (Статья 4). Ислам был провозглашен государственной религией «Чеченской Республики Ичкерия». Кто из российских и зарубежных правозащитников вспоминал тогда о духе и букве Хасавюртовских соглашений и об «умеренном переговорщике», нарушившем их в очередной раз?

Однако уступки Масхадова не стабилизировали внутреннее положение Чечни. Полевые командиры на первое место ставили не абстрактные "государственные интересы" и формальный закон, а свои личные устремления и установившиеся "понятия". Неготовность политической элиты сепаратистской Чечни объединиться даже вокруг идеи сецессии и суверенной Чечни стала объективной предпосылкой провала второго государственного эксперимента в мятежной республике. В 1998 г. сепаратисты начинают активно использовать террористические действия в борьбе друг против друга. Соратник Масхадова в конце 1990-х гг. Ахмад Кадыров впоследствии, перейдя на другую сторону, вспоминал: «Урус-Мартановский район полностью стал контролироваться бандитами. Там были тюрьмы, где террористы содержали и пытали похищенных людей. Дошло дело до того, что сам президент боялся проехать по трассе, проходящей возле Урус-Мартана. В 1998 г., когда мы вместе с Масхадовым ехали в сопровождении президентского эскорта в Слепцовск (территория соседней республики Ингушетия- С.М), нам пришлось следовать окольными путями. Разве это дело?».

Таким образом «президент» Масхадов не мог быть субъектом переговоров даже в 1997-1999 гг., когда российская юрисдикция фактически не распространялась на территорию Чечни. Спикер враждующих друг с другом вооруженных группировок, не мог быть политическим центром, который бы отдал приказ начать (или остановить) войну или переговоры. Масхадов не обладал политическим контролем над всеми незаконными вооруженными формированиями в Чечне. Эту функцию Масхадов не мог исполнять тем более после 1999 года. Приход российских войск в Чечню привел к окончательной атомизации чеченского «сопротивления», а затем и трансформации идеологии самого «сопротивления» (сепаратизм был вытеснен идеями общекавказского исламского солидаризма).

Но в то же время необоснованными представляются выводы сторонников второго, «государственнического» мифа о приближении решения чеченского кризиса после устранения Масхадова (а затем и Шамиля Басаева). Успешное инкорпорирование Чечни (и других республик российского Северного Кавказа) должно происходить при укреплении государственного начала в регионе. Увы, сегодня российская власть проводит политику прямо противоположную, надеясь, что «чеченизация» позволит избежать антироссийской консолидации местного социума. В результате же происходит укоренение неформальных связей. Вчерашние сепаратисты успешно интегрируются (и уже интегрировались) в республиканские органы власти. Но тождественно ли это решению сложнейшей политической проблемы? Сегодня многие аналитики и в России, и за рубежом отмечают беспрецедентное в современной истории Чечни влияние ее лидера не только на республиканские, но и на общефедеральные процессы. Между тем политико-правовое, социально-культурное обособление республики не прекратилось, оно просто изменило формы. Республиканская элита четко защищает свои интересы и отнюдь не стремится к тому, чтобы общефедеральное влияние в Чечне укрепилось. Напротив оно работает объективно и субъективно на его снижение. И если даже у Дудаева и Масхадова была оппозиция (как внутри республики, так и за ее пределами), то у Рамзана Кадырова нет противников (за исключением Доку Умарова, который уже давно переформатировал свою борьбу из сепаратистской в исламистскую). Его вертикаль власти действительно работает не на словах, а не деле. И даже лондонский «сиделец» Ахмед Закаев (соратник покойного Масхадова) подчеркивал позитивную роль Кадырова в «чеченском национальном деле» и консолидации чеченцев. В самом деле, серьезные шаги на пути национальной консолидации сделаны. С помощью России в Чечне разгромлены радикальные исламисты и просто неудобные конкуренты в борьбе за власть (Басаев, Сайдулаев), усилены этнонационалистический и «традиционалистский» тренды. С помощью московских финансовых вливаний «стабилизирована» экономика (особенно в сравнении с военными периодами), налажен (опять же по сравнению с 1990-ми гг.) социальный сектор. Сама Москва отдала всю власть в одни руки, устранив любые сдержки и противовесы Кадырову-младшему. Но стала ли Чечня ближе России (чеченцы ближе русским, другим народам Северного Кавказа)? Многие события (та же Кондопога) показывает, что ситуация далеко не так однозначна. Между тем, пока в той или иной сохраняется обособленность Чечни, ее «особый путь» «дело Масхадова» рано хоронить окончательно. Оно может возродиться самым неожиданным образом, поскольку для него есть важная предпосылка - слабая интеграция Чечни в общероссийский социум.

Сергей Маркедонов - зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати