28.04.2009 | Сергей Маркедонов

Жизнь после КТО

В постсоветский период своей истории Чечне не раз приходилось существовать одновременно в нескольких измерениях. Начиная, с 1993 году, эта республика согласно букве российского Основного закона была частью РФ. Однако в реальности в течение в общей сложности шести лет республика находилась вне политического, экономического, правового поля России. Сохранялась разве что криминальное единство русских и чеченских «мастеров с большой дороги». В дальнейшем Чечня проходила и День победы с приветствиями президента РФ (после чего боевики захватывали Грозный, и наступал черный хасавюртовский день российского национального позора). Затем была «контртеррористическая операция» в два месяца (которая только по официальной версии растянулась на долгие годы).

И вот, наконец, 16 апреля 2009 года в республике был отменен режим КТО. Так на бюрократическом языке называется контртеррористическая операция. Но не успели в Грозном и Москве произнесли положенное количество здравиц по этому поводу, как новые сводки о столкновениях и человеческих жертвах стали поступать из официально «замиренной республики», уже представленной, как «оазис стабильности» на Северном Кавказе. Спустя считанные дни после решения НАК (Национального Антитеррористического комитета) России, появились сообщения о введении режима КТО теперь уже не в республиканском, а в районном масштабе (как будто такое статусное уточнение меняет ситуацию принципиально, район то- часть Чечни, а не Краснодарского края). Однако на это сообщение пришел ответ от республиканской власти. «Независимая газета» со ссылкой на «Интерфакс» транслировало удивление президента республики Рамзана Кадырова: «Я являюсь председателем антитеррористической комиссии. И в первую очередь комиссия должна принимать решение о необходимости начала контртеррористической операции. Мы владеем ситуацией в каждом районе, в каждом населенном пункте и убеждены в том, что нет никаких причин для того, чтобы распространять заявления о том, что якобы проводится операция». А затем пресс-служба президента Чечни сообщила о совещании под председательством Рамзана Кадырова, на котором его участники «пришли к выводу, что нет необходимости объявлять зонами КТО целые административные районы и населенные пункты, в то время как спецмероприятия на практике всегда осуществляются на ограниченной территории, в том квадрате, где обнаружены преступники». Однако, что ни говори, и как не называй ситуацию в республике, а с отменой КТО (то есть с чисто символическим шагом) долгожданное «царство стабильности» не наступило.В результате ситуация представляется до крайности запутанной. Несколько версий вокруг того, что происходит сегодня в Чечне, начинают параллельно циркулировать в СМИ.

Согласно одной из них, военные (и вообще «силовики»), недовольные резким усилением позиций Рамзана Кадырова попытались доказать ему, кто в доме хозяин и под разными предлогами (как говорит народная мудрость, «хоть тушкой, хоть чучелом») решили вернуться к привычному для них режиму КТО. Возможно, план не удался , но попытки были. Данная версия хороша всем, кроме игнорирования всего нескольких незначительных факторов. В России нет традиции военной политики. Офицерство не является мощной кастой, способной низвергать президентов и правительства по примеру стран Латинской Америки. Даже в гораздо более сложные для страны 1990-е годы в России не появилось ни своей разновидности ОАС, ни своего Пиночета (хотя претендентов на эту должность было номинировано немало. Кто-то из журналистов даже сделал на ожидании доморощенного Пиночета успешную карьеру. Резонным кажется вопрос, а что мешало военным (если они такие сильные) помешать соответствующему решению НАК. И почему военные позволили политически нейтрализовать неподконтрольные республиканской власти батальоны Минобороны «Запад» и особенно «Восток». И вообще, политика «чеченизации власти» началась не вчера и открытого недовольства ею «люди в погонах» не высказывали. Следовательно, версия о «военном следе» не выглядит убедительной.

Не слишком убедительной выглядит и версия о том, что никаких поводов для беспокойства Чечне не дает, а все слухи о «возрождении КТО» - это инсинуации недоброжелателей. Мол де последние действия в Ведено, Ачхой-Мартане или Итум-Калинском районе - это агония «подполья», которое пытается таким образом сорвать превращение республики в мирный рай для честных тружеников. Действительно, сегодня не только Чечня, но не в меньшей (а в чем-то и в большей степени) Дагестан и Ингушетия дают оснований для тревоги. В Чечне националистические и сепаратистские тенденции по сравнению с 1990-ми годами действительно ослабли. Но это не означает, что постконфликтная трансформация этой республики завершилась. Национал-сепаратизм ослаб в силу нескольких причин, в числе которых не значатся успехи федеральной власти. Во-первых, сегодня оппозиционная борьба подполья с российской властью ведется под лозунгами радикального ислама. Старые лозунги доказали свою неэффективность, в оборот вводятся новые идеи (для их популярности, увы, есть предпосылки и они принесены не извне, а являются порождением внутренней социальной реальности). В свете идеологической «перезагрузки» Чечня уже не мыслиться, как самодостаточный проект. Она рассматривается, как часть общекавказского протеста. Во-вторых, строительство своего «суверенного государства» в рамках российского проекта позволяет нейтрализовать националистов и сепаратистов, а их умеренную часть даже вовлечь в госстроительство. Все равно ближе к остальной России Чечне не становится. Думается, что появление своей таможни и своего «выхода в мир» такую близость также не приблизит. Но даже все описанные выше факты не остановили ни теракты, ни диверсии, ни вообще сопротивление российской власти.

Между тем, во всем этом необходимо тщательно разобраться. Для этого же необходима самая малость, а именно понимание природы «чеченского вызова» и того, что он слишком сложен и запутан, чтобы свести его к терроризму. В оптимальном варианте властям хорошо бы представлять себе, что такое терроризм, как политическое явление. Чтобы не клеймить террористов, как бандитов, а видеть в них противников, конечно, но противников достойных, обладающих определенным ресурсом поддержки среди населения (иначе не пришлось бы сегодня вести споры о том, есть ли КТО в Чечне или это - уже достояние истории). В этой связи следует сказать, что привычное для нас словосочетание КТО в реальности таковым не является. Строго говоря, чем оно является вообще понять сложно, если следовать текстам президентского указа от сентября 1999 года, федеральному закону «О противодействии терроризму». Но если попытаться все же такое определение вычленить, то становится понятным следующее. Терроризм власть понимает, как самодостаточную политическую практику и самоцель, а не как инструмент для реализации какой-то программы или идеологического проекта. Во-вторых, происходит смешение понятий (терроризм, как публичное использование политического насилия, диверсия, партизанская война, банальный бандитизм, экстремистская деятельность). В-третьих, борьба с терроризмом мыслится исключительно, как силовая операция. Но ведь с отменой КТО терроризм, как практика не уйдет в историю. Между тем, история всех успешных антитеррористических мероприятий доказывала: террористы отступают только тогда, когда битыми оказываются те политические силы, которые применяют методы террора. Но битыми они должны быть не в смысле их перемещения в общественные туалеты известного типа, а разгромленными идеологически.

Терроризм не сможет быть эффективным, если политические силы, использующие его, как инструмент, будут лишены моральной легитимности. Можно вводить сотни КТО, но «мнение народное» (как метко определил эту силу Пушкин в «Борисе Годунове») переломает лучшие силовые структуры. Не сразу (поскольку терроризм-оружие слабых в том смысле, что у террористов нет ресурсов для фронтальной атаки на ядерную державу), но спустя годы. А для лишения врагов государства моральной легитимности сама держава должна выглядеть, как бы это мягче сказать, более пристойно. Только в этом случае недовольные пойдут вместе с властью против террористов, а не будут рассматривать их, как «меньшее зло». Национальный интерес в государстве должен быть выше конъюнктурного пиара (когда ради популярности можно пренебречь реальными оценками ситуации в проблемном регионе). Во-вторых, терроризм нужно сделать политически и экономически нерациональным. В этой связи население Северного Кавказа должно ощутить выгоду от поддержки и защиты России. Если они этого не увидят (а напротив увидят нарушение российских же законов и местной, и федеральной властью), то их симпатии вполне рационально (а не по причине приезда бородатых саудитов) будут на стороне, как минимум, оппонентов власти. И здесь самое главное условие. Любая антитеррористическая работа должны быть в первую очередь заботой о стране, а не о сохранении выгодных отдельным личностям административно-бюрократических рент. Известный российский историк и общественный деятель Сергей Сватиков (вынужденный в 1920-1942 гг. прожить в вынужденной эмиграции) в своем актуальном и сегодня исследовании «Русский политический сыск за границею» (увидело свет в 1918 году на «белом Юге»), подводя исторический итог работы царских «рыцарей плаща и кинжала», написал: «Боязнь за неприкосновенность личности и за жизнь правящих, боязнь террора преобладала над боязнью за старый порядок».

Следовательно, для того, чтобы нынешняя Россия, как ее великая предшественница Российская империя «не слиняла за три дня» государственный порядок надо любить больше, чем начальство. Бояться же надо не террористов (которые лишь инструмент в руках, пославших их), но той социальной реальности, которая их порождает, делает кумирами толпы (иногда скрыто, а иногда и открыто). Как верно отмечает известный российский этнополитолог Тимур Музаев, «силовые методы эффективны только во время открытого вооруженного противостояния. В условиях идеологической, политической борьбы эти методы не только бесполезны, они, может быть, даже вредны для самих федеральных властей. Здесь нужны, скорее, меры политические, социально-экономические, но и они бесполезны без реального изменения ситуации на Северном Кавказе. Ряды незаконных вооружённых формирований на Северном Кавказе пополняются далеко не всегда в результате религиозного фактора. Как показывают исследования, есть группы людей, которые готовы к открытому сопротивлению власти, но это не связано с какой-то ваххабитской идеологией и с каким-то единым координирующим центром. Это, скорее, люди, поставленные в безвыходное положение. Очень много молодежи, не находящей себе места в той социальной структуре, которая существует в республиках Северного Кавказа». Наверное, говорить о полном элиминировании силовых методов не представляется возможным. Но они не могут быть единственными в арсенале средств. Между тем, именно описанная выше реальность делает востребованным и экстремистский сепаратизм, и радикальный ислам, то есть те идеологии, которые практикуют такой инструмент, как терроризм. Чтобы успешно выигрывать идеологическую конкуренцию с теоретиками и практиками насилия нужно менять окружающую действительность. И не с помощью не вполне юридически корректных механизмов, а помощью институционализации государства.

Сергей Маркедонов - заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати