09.12.2009 | Алексей Макаркин

Культура: ресурс «мягкой силы»

Вопрос о культурном взаимодействии трех славянских стран – России, Украины и Беларуси - сложен и многоаспектен. Он требует всестороннего объективного анализа, далеко выходящего за пределы сугубо культурных проблем, а также учитывающим многовековой исторический опыт – как позитивный, так и негативный. Наша большая проблема – восприятие культуры изолированно от других сфер жизни, по «остаточному принципу», как в традиционных школьных учебниках, где главы о культуре были лишь дополнением к основным разделам, посвященным социально-политическим и экономическим процессам.

Культура и национальная идентичность. Анализ проблем культурного присутствия трех славянских государств следует начать с исторической характеристики. Совершенно верно мнение об общих истоках культуры всех трех стран, восходящих к временам Киевской Руси. Вряд ли можно сомневаться в том, что различные народы в течение долгого времени сосуществовали в рамках империи, каковой были как царская Россия, так и Советский Союз, при всех различиях между ними. Об этом убедительно свидетельствует, в частности, статьи А.Зубова, А.Салмина, а также монография С.Каспэ об империи и модернизации (М., 2001). Столь же верно и то, что становление национальной идеи на окраинах империи стимулирует развитие языков и собственных исторических представлений этнических элит, что теснейшим образом связано с продвижением собственных культур, в том числе и за счет мифологизации, и ее искусственного «состаривания». По словам Эрнеста Геллнера, «именно национализм порождает нации, а не наоборот. Конечно, национализм использует существовавшее ранее множество культур или культурное многообразие… выборочно и чаще всего коренным образом трансформируя. Мертвые языки могут быть возрождены, традиции изобретены, совершенно мифическая изначальная чистота восстановлена».

Культура Киевской Руси в такой трактовке становится украинской, и никакие серьезные исследования историков России не смогут переубедить в этом большинство интеллигенции, да и жителей современной Украины. В Беларуси ситуация сложнее – там национальное движение в XIX – начале ХХ столетий было значительно слабее, да и возможности апелляции к истории Киевской Руси и последующих веков существенно меньше. В Беларуси до 1991 года не было серьезных попыток собственного государственного строительства, тогда как в Украине такие попытки предпринимались неоднократно – от XVII до XX веков. В настоящее время обе страны являются независимыми, став таковыми после распада империи – такой процесс часто сопровождается «отталкиванием» от общеимперской культуры при формировании национальной идентичности. Такой процесс мы видим сейчас на всем постсоветском пространстве, хотя и в разных формах – если в Эстонии «Бронзового солдата» перенесли из центра города на кладбище, то в Азербайджане и Узбекистане памятники советского времени отправляют на реставрацию. В Баку уже объявлено, что они не вернутся на прежние места, тогда как в Ташкенте, видимо, это еще предстоит.

В Украине процессы «отталкивания» проходят быстрее, но и в Беларуси они также происходят. Вспомним как недавние эмоциональные заявления президента Александра Лукашенко, так и, казалось бы, мелочи. Например, в Беларуси многие уже достаточно эмоционально реагируют на то, что россияне называют их страну «Белоруссией» - точно также, как в Украине существует антипатия к доминирующей в российской стилистике формулировке «на Украине». Понятно, что языковые споры прикрывают собой нечто более серьезное – «советские» формулировки воспринимаются в этих странах как имплицитное неприятие независимости суверенных государств. Действительно, такая проблема в России существует – многим россиянам психологически крайне сложно признать «сердцем», что две славянские страны являются действительно независимыми. Это подобно известной характеристики отношения к СССР, принятой в России – тот, кто не жалеет об СССР, лишен сердца, тот, кто хотел бы его восстановить, лишен ума. По-видимому, если в отношении к Балтийским странам в России преобладает «умственный» подход (они всегда были имперской периферией, не воспринимаемой русским обществом как полностью «свои»), то к славянским «братьям» - подход «сердечный» (не в лучшем смысле этого слова), осложняющий выстраивание равноправных доверительных связей между государствами. Впрочем, у России непросто выстраиваются отношения практически со всеми странами постсоветского пространства – с теми же балтийцами проблема «отталкивания» выглядит сильнее, чем с Украиной. Сейчас сама Россия переживает период развития постимперской государственности, происходящий неровно и нередко болезненно, со своими фантомными болями, хотя и иными, чем у соседей.

Проблемой Украины является, как хорошо известно, неоднородность ее «культурных ландшафтов», которая не ограничивается известной политической конкуренцией Юго-Востока и Северо-Запада. Слободская Украина по своему типу отличается от Донецко-Луганской, а Галичина, пожалуй, еще в большей степени, от Прикарпатья. Однако не стоит считать, что эти проблемы являются фатальными для страны – если «западная» идентичность Украины формировалась еще со времен создания концепции Галичины как «украинского Пьемонта», то восточная до сих пор не структурирована, является иммобильной и конформистской. Один пример – на Западе присвоение главкому УПА Роману Шухевичу звания Героя Украины (посмертно) было воспринято как триумф, тогда как на Востоке оно привело лишь к нескольким малочисленным демонстрациям протеста, к которым большинство населения осталось равнодушным. Можно сказать, что если людей на Западе всерьез интересуют социально-экономические проблемы и национальная идея, то на Востоке – только первые. Поэтому гипотеза о том, что Украина скоро распадется, так и не была подтверждена на практике – и ближайшие президентские выборы вряд ли будут способствовать подобному развитию событий; скорее, речь может идти об очередном компромиссе между различными элитными группами.

Национально-государственное строительство в современной Беларуси приводит к постепенному формированию страной собственной идентичности. В нынешнем году съезд зарубежных белорусов в Минске впервые прошел при демонстративной поддержке властей страны – еще не так давно участников этих регулярных мероприятий считали «наследниками коллаборационистов» военного времени. Обратим внимание и на нумизматический аспект, важный для характеристики национальных символов – с 2005 года Национальный банк Беларуси выпускает серию монет, посвященных князьям, правившим на территории страны в древности. В том числе знаменитому Всеславу, который, как гласит «Слово о полку Игореве», «в ночь влъком рыскаше», за одну ночь «дорыскаше» от Киева до Тмутаракани, слышит в Киеве звон полоцких колоколов. Таким образом, в стране происходит процесс складывания «исторической генеалогии», поиска великих предков, правивших как в Полоцком княжестве в составе Киевской Руси, так и в Литовско-Русском государстве.

Не учитывать все эти процессы при формировании стратегии взаимодействия в культурной сфере было бы ошибкой, непониманием существующих реалий. Надо думать, как использовать эти реалии для выстраивания уважительного диалога культур трех славянских народов.

Политика в области культуры и «мягкая» сила. И здесь мы переходим к ключевой проблеме. Можно, разумеется, удовлетвориться традиционными методами культурного взаимодействия – взаимными визитами ансамблей и отдельных исполнителей, выставочной деятельностью и др. Однако не следует преувеличивать эффективность подобных акций – они часто носят локальный характер и привлекают внимание относительно небольшой части общества. Это не означает, что подобные мероприятия бесполезны; надо только рационально понимать пределы возможного. Еще меньше надежд на официозные мероприятия, задачей которых является сближение народов – часто они проходят «для галочки», формально, а иногда и создают возможности для коррупции. Благостные отчеты не приводят к реальному росту взаимопонимания, хотя средств на подобные мероприятия тратится часто немало.

Можно бороться с «фальсификациями» истории, видя в этом возможность для утверждения собственной точки зрения на исторические процессы. Можно вводить ответственность за публичное высказывание альтернативной точки зрения. Однако необходимо понимать, что тем самым можно в очередной раз убедить в собственной правоте самих себя, но никак не оппонентов, которые только утверждаются в своем мнении. Одна мифология не должна подменять другую; мифология имперская не лучше мифологии национальной.

Что же делать? На мой взгляд, вопрос о культурном взаимодействии нельзя не увязывать с общеполитическими проблемами. Но, разумеется, не с политиканством, связанным со стремлением получить наилучший результат на очередных выборах, а со стратегическим политическим выбором. Для всех трех славянских стран актуальным является ставка на «мягкую» силу (Soft power) - термин, введенный в политическую науку американским ученым Джозефом Наем как альтернатива «жесткой» силе. По определению Ная, «жесткая» сила, или «жесткое» могущество, - это способность к принуждению, обусловленная военной и экономической мощью страны, тогда как мягкое могущество возникает, когда страна привлекает своей культурой, политическими идеалами и программами.

Най приводит конкретные примеры западной «мягкой» силы, продемонстрировавшие свою эффективность в истории ХХ-ХХI веков. Это «четыре свободы для Европы» Франклина Рузвельта в конце Второй мировой войны; молодежь за «железным занавесом», слушающая американскую музыку и новости по радио «Свободная Европа» и «Голос Америки» во время «холодной войны»; китайские студенты, сооружающие модель статуи Свободы на площади Тяньаньмэнь во время массовых протестов; освобожденные в 2001 году афганцы, немедленно попросившие предоставить экземпляр Билля о правах; молодые иранцы, смотрящие запрещенные американские видеофильмы и передачи спутникового телевидения вопреки запретам теократического правительства. Най предельно прагматично формулирует преимущества «мягкой» силы: «Когда ты можешь побудить других возжелать того же, чего хочешь сам, тебе дешевле обходятся кнуты и пряники, необходимые, чтобы двинуть людей в нужном направлении. Соблазн всегда эффективнее принуждения, а такие ценности, как демократия, права человека и индивидуальные возможности, глубоко соблазнительны». Но, по мнению Ная, влечение может обернуться и отвращением, если в политике чувствуется надменность или лицемерие – наиболее характерным примером последних лет могут быть обстоятельства начала иракской войны. В настоящее время в США происходит перенос центра тяжести с «жесткой» на «мягкую» силу, что уже привело к росту авторитета США в европейских странах и присуждению Бараку Обаме Нобелевской премии мира.

Вопрос о сочетании «мягкой» и «жесткой» силы актуален для российской истории. Достаточно сравнить обстоятельства перехода в православие греко-католиков Литвы и Беларуси (1839 год) и Галичины (1946 год). В первом случае «мягкая» сила империи преобладала, во втором империя – в ее советском варианте – сделала ставку прежде всего на «жесткую» силу. В результате бывшие греко-католики не поддержали польское восстание 1863 года, тогда как тайное униатское движение существовало в СССР весь послевоенный период, пока не восторжествовало во время перестройки. Разумеется, имперские аналогии в полной мере неприменимы, когда речь идет о независимых государствах, но некоторые, наиболее рациональные, технологии, сформировавшиеся в империи, могут быть применимы и в изменившейся ситуации. Об этом говорится, в частности, в упомянутой выше книге Каспэ. Для современной России, в частности, «мягкая» сила может компенсировать вакуум, образовавшийся после краха имперской идеи, попытки реанимации которой выглядят несостоятельными. Для Украины и Беларуси рост «мягкой» силы может позволить получить дополнительные возможности для утверждения в современном мире.

Для последовательной реализации принципа «мягкой силы» необходим ряд серьезных и последовательных мер. Это демократизация государства, снижение влияния политико-экономических кланов, повышение прозрачности политических процессов, уважение к свободе СМИ, независимый и справедливый суд. Необходимо существенное повышение уровня конкурентоспособности образования, в частности, на русском языке – с тем, чтобы оно стало конкурентоспособным по сравнению с образованием, получаемым на английском языке. В первую очередь, речь должна идти об образовании в области точных и естественных наук, в котором Россия традиционно была сильна. В этом случае более эффективными будут и полезные программы, реализуемые в странах постсоветского пространства фондом «Русский мир».

«Мягкая» сила подразумевает и оптимизацию подхода к культурным приоритетам. Такая позиция высказана, по сути, в послании президента России Дмитрия Медведева Федеральному собранию. В частности, речь идет о сочетании традиции и современности. По словам президента, «сохраняя традиции, богатое, очень богатое классическое наследие нашей культуры, государство должно позаботиться и о тех, кто ищет новые пути в художественном творчестве. Ведь следует помнить: то, что сегодня именуется классикой, создавалось зачастую вопреки канону, через отказ от привычных форм, разрыв с традицией. Дух новаторства необходимо поощрять во всех сферах культурной жизни». В современном мире есть немалая аудитория, позитивно воспринимающая Россию как страну великой русской культуры, Толстого, Достоевского, русского балета. Но нельзя забывать, что культура постоянно развивается – вспомним опыт ХХ столетия, феномены Малевича, Кандинского, Прокофьева, Шостаковича. Поэтому необходимо активно поддерживать конкурентоспособные составляющие культуры, при этом не унифицируя ее, а, напротив, подчеркивая уникальность культурного опыта каждой страны. Сокуров, Звягинцев, Лунгин достойно представляют Россию, своим творчеством улучшая ее имидж без всяких специальных пиаровских кампаний (это относится в полной мере и к фильму Лунгина «Царь», поднимающему вечные проблемы на уникальном национальном материале).

В дополнение к масштабным проектам необходима политика «малых дел», предусматривающая активное продвижение в отдельных областях сотрудничества (не только политической и экономической, но и культурной), пусть и не выглядящее эффектно в каждом конкретном случае. Именно «малые дела» создают примеры успешного решения проблем и достижения взаимоприемлемых результатов, которые противостоят негативным тенденциям в двусторонних отношениях. Конкретные достигнутые успехи должны «транслироваться» в СМИ, чтобы хотя бы частично уравновесить многочисленный «негатив» в информационном пространстве, уже давно актуальный для российско-украинских отношений, который становится все более заметным и при характеристике связей Москвы и Минска.

И последнее. Необходимо осваивать современные технологии продвижения интересов государств, создания современных имиджей, позитивно воспринимаемых в мире. Мало иметь выдающуюся культуру – надо уметь адекватно ее презентовать в публичном пространстве, в том числе и на «экспорт». Нынешний мир ценит не только суть, но и оболочку – это также необходимо учитывать при принятии решений.

Алексей Макаркин – первый вице-президент Центра политических технологий

Версия для печати