11.12.2009 | Сергей Маркедонов

Первая чеченская кампания: 15 лет спустя

11 декабря 1994 года на территорию Чечни со стороны соседних республик (Ингушетии, Северной Осетии и Дагестана) вошли армейские части и подразделения внутренних войск России. Так начиналась первая военная операция, направленная на уничтожение инфраструктуры Чеченской Республики Ичкерия, сепаратистского образования, возникшего за три года до этого. Впоследствии политики, журналисты, правозащитники введут в оборот словосочетание «первая чеченская война». Оно станет широко употребляемым понятием при разговорах и дискуссиях о событиях 1994-1996 гг. на Северном Кавказе. Между тем, данное словосочетание не кажется нам корректным в силу нескольких причин.

Война и мир - это тезис и антитезис. Мир - это безопасность, стабильность, спокойствие. Война же, напротив, выступает синонимом насилия, гибели и разрушения. События рубежа XX -XXI вв. Чечне перевернули с ног на голову традиционную антитезу. Следуя подобной логике, мы должны рассматривать «довоенный» (1991-1994 гг.) и «межвоенный» (1996-1999 гг.) периоды, как периоды мира в «мятежной республике». Между тем даже поверхностный анализ реальных событий тех лет показывает, что подобная оценка, мягко говоря, не выдерживает критики. Ввод российских армейских и военно-полицейских подразделений в республику не был нарушением мирной жизни Чечни. Первая кровь пролилась задолго до декабрьского дня 1994 года. Еще до 1994 года республика оказалась вовлечена в серию внутренних братоубийственных междоусобиц. Приведу лишь несколько примеров. В ночь с 4 на 5 июня 1993 года верные первому президенту Чеченской Республики Ичкерия Джохару Дудаеву вооруженные формирования штурмом овладели зданием грозненского Городского собрания (одного из главных оппозиционных центров). В ходе этих действий погибло 50 человек и 150 получили ранения. 6 июня 1993 года Дудаевым был распущен Конституционный суд Чечни. Эти события означали, по сути дела, полномасштабную внутричеченскую гражданскую войну. По словам Бислана Гантамирова (на тот момент председателя Городского собрания Грозного), «мне и во сне не могло присниться, что чеченцы могут сотворить подобное с такими же чеченцами». Как отмечалось в совместном заявлении Чеченской партии справедливости и газеты «Справедливость»: «4 июня из САУ (аббревиатура названия самоходная артиллерийская установка - С.М.) расстреляно не здание Городского собрания муниципальной полиции, а идея национальной солидарности всех чеченцев». Помимо Грозного в Чечне «довоенной» были другие очаги напряженности. В первую очередь речь идет о Надтеречном районе (на начало 1990-х гг. в нем проживало около 46 тысяч человек) После событий 4-5 июня 1993 года в Грозном Надтеречный район Чечни стал северокавказской Вандеей для непризнанного государства, рожденного «чеченской революцией» 1991 года. «Надтеречный» сепаратизм в свою очередь спровоцировал «внутрирайонный» сепаратизм (в селе Гвардейском против руководства района выступили сторонники Дудаева).

Таким образом, на момент решения о начале антисепаратистской кампании в Чечне была принципиальная для де-факто властей этой республики проблема - отсутствие единого центра принятия решений и эффективной власти. Этим, кстати говоря, конфликт в Чечне отличался от других противостояний на территории Большого Кавказа, будь то Карабах, Абхазия или Южная Осетия. Да, в Южной Осетии были такие явления, как Дмитрий Санакоев или Алан Парастаев, но не было выяснений отношений с использованием САУ (отмеченные выше коллаборационисты работали в Тбилиси и на территориях, подконтрольных Грузии). В Нагорном Карабахе было жарче (можно вспомнить противостояние Самвела Бабаяна и Аркадия Гукасяна). Однако, оно разрешилось победой де-факто администрации против произвола полевых командиров. В этом государстве-спутнике Армении не было создания федерации полевых командиров, которая имела место в Чечне.

И сегодня, через 15 лет, не утихают споры о том, можно ли было избежать военного решения проблемы в 1994 году. С нашей точки зрения дискутировать о том, почему поругались (и почему не встретились) Борис Николаевич и Джохар Мусаевич – не самое продуктивное дело. И хотя для постсоветского пространства личный фактор играл и продолжает играть не последнюю роль, его не стоит переоценивать. Личная встреча президента России и лидера непризнанной республики могла бы, наверное, что-то решить, если бы партнером главы РФ был человек, чья пусть и непризнанная легитимность признавалась бы всем населением и всеми группами влияния внутри Чечни. События лета 1993 года (а также последующие за ними события, включая создание оппозиционного Дудаева Временного Совета Чеченской Республики, а также несколько неудачных попыток его свержения) показали, что т.н. президент Ичкерии – это самый сильный, но все же, не единственный лидер внутри «мятежного субъекта». Внутри Чечни у России были как симпатизанты, так и сторонники РФ, как наименьшего зла, а также ситуативные союзники, ненавидевшие Дудаева. Идти в этой связи на контакт с ним значило бы отказаться от тех, кто связывал свои надежды с Москвой, а также легитимировать амбиции «неистового Джохара». Во-вторых, пора уже давно опровергнуть миф о том, что в 1991-194 гг. с Дудаевым никто из федерального центра не работал. С ним велись переговоры по многим форматам (президентскому, парламентскому), а в 1991-1993 гг. он получил из Москвы 11 различных вариантов разграничений полномочий с федеральной властью.

Наиболее близко к достижению компромисса Москва и Грозный были в апреле 1994 года, когда федеральный президент дал поручение правительству подготовить проект Договора, аналогичный «татарстанской модели». Хочу напомнить, что эта модель (основанная на Договоре между Москвой и Казанью 15 февраля 1994 года) давала республике такие права, как совместное с федеральным центром решение вопросов, связанных с «экономическими, экологическими и иными особенностями» субъекта федерации, и в частности с «длительным использованием нефтяных месторождений». Органы власти республики также получили право оказывать государственную поддержку соотечественникам и выдавать проживающим на территории республики гражданам паспорта с вкладышем на татарском языке и с изображением герба республики. Для претендентов на пост президента республики было введено дополнительное требование: он должен владеть двумя государственными языками республики, русским и татарским. Первый российско-татарстанский договор был бессрочным. Но даже такие широкие полномочия не получили поддержки в Грозном.

Втягивание же Москвы в гражданскую войну внутри республики на стороне противников Дудаева помимо всякого субъективного интереса подталкивало ее к тому моменту, когда надо было открыто выйти из окопа. Штурм Грозного 24-27 ноября 1994 года был самой серьезной военной акцией антидудаевской оппозиции с участием солдат российской армии. Ноябрьская акция со всей очевидностью продемонстрировала причастность российской власти к поддержке противников лидера Ичкерии. Она стала своеобразным рубежом российской политики по отношению к сепаратистской Чечне. Отказ от прямого вовлечения в дела «чеченской революции» в 1994 году означал бы для РФ признание второго поражения сепаратистам за период, начиная с 1991 года. Этого Кремль допустить не мог, он прибегнул к «последнему доводу королей». Он был оформлен в виде Указа Президента РФ № 2137с «О мерах по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики».

Однако и сегодня, через пятнадцать лет, вобравших в себя две антисепаратистские кампании, «чеченизацию власти» и многое другое говорить о том, что задачи, сформулированные указом № 2137с, реализованы, значит сильно грешить против истины. Первая кампания 1994-1996 гг. окончилась для России тяжелым поражением, не столько военным, сколько политико-психологическим. На несколько лет Хасавюрт стал неким подобием Брестского мира для ядерной державы. Именно это поражение стало прологом к пересмотру итогов первой кампании, а значит и к новому вооруженному противоборству. Значит ли это, что первая антисепаратистская операция была никому не нужной авантюрой? Думается, подобный вывод стал бы серьезным упрощением. Конфликт 1994-1996 гг. показал несколько важных тенденций. Во-первых, он продемонстрировал, что аутизм в отношении Чечни невозможен. Россия может бросить Чечню. Но погруженная в хаос и гражданскую войну Чечня никогда не оставит Россию (и не только ее, но и другие страны, прежде всего, соседние). А потому, идея о том, что можно было просто «переждать конфликт» доказала свою несостоятельность.

Во-вторых, события 1994-1996 гг. показали, что военная операция без программы социально-экономической (не путать с распилом бюджетных денег!) и политической (не путать со сдачей республики в аренду «группе товарищей»!) реабилитации не достигает цели. Чечня - это не иностранная территория. В отношении к «чужой земле» были бы возможны «ковровые» бомбометания или «точечные удары». Но все эти военные методы неэффективны в работе с собственными гражданами (или теми, кого мы бы хотели видеть в этом качестве). Но антисепаратистская операция не была выдержана в этом формате до конца. Она, говоря словами классика, ударила «одним концом по барину, другим по мужику». Вместо адресного удаления сепаратистских и экстремистских гнойников под операции попали и потенциально здоровые группы населения, ставшие на долгие годы недоброжелателями российской политики. В-третьих, в 1994 году на примере Чечни мы увидели, что такое недостаток знания о предмете управления (и даже подчинения), а также отсутствие стратегии. Чеченский сценарий писался (и пишется сейчас) по ходу пьесы, никаких «домашних заготовок» федеральная власть, как не имела, так и не имеет.

Но, пожалуй, самое главное - это отсутствие серьезного общественного интереса у российских граждан к Чечне. В конце концов, власти могут ошибаться и заблуждаться, но аутизм общества - вещь намного более опасная. За все эти 15 лет большинство россиян интересовалось Чечней только в двух случаях, либо в связи с повестками из военкоматов для своих отпрысков, либо как сюжетом для низкопробных псевдопатриотических сериалов. То, что реально происходит в северокавказской республике, иностранных наблюдателей волнует гораздо больше, чем наших сограждан. Все это не создает необходимых предпосылок для успешной интеграции Чечни в общероссийское пространство, делает ее «особым островом», хотя и не имеющим водного окружения.

Таким образом, и через 15 лет уроки Чечни, не усвоенные тогда, продолжают оставаться актуальными для всех нас, и для властей, и для гражданского общества.

Сергей Маркедонов - политолог, кандидат исторических наук

Версия для печати