16.12.2009 | Сергей Маркедонов

Егор Гайдар, русский американец

Известное правило «о покойниках либо хорошо, либо ничего» не действует в таких сферах, как политика и история. Если уж тебе выпала судьба не просто родиться в России «с умом и талантом», но и еще и оказаться во главе преобразований в ней, то твоя фигура просто обречена на постоянное упоминание, осмысление и переосмысление.

В современной российской политике трудно найти персонажа с таким высоким антирейтингом, как Егор Гайдар. О «крестном отце» российской рыночной экономики сегодня вспоминают нечасто, а если и вспоминают, то разве что при упоминании о «проклятых 90-х годах». Его смерть, возможно, на небольшое количество дней и переменит эту тенденцию. Однако, если говорить в целом, то сейчас в России в чести боги и герои другой мифологии. Телеканалы и печатные СМИ с большей готовностью разбирают сильные и слабые стороны советских вождей (на худой конец, деятелей дореволюционной России) С усердием, достойным лучшего применения, ведущие российские публицисты ищут позитив в историческом прошлом, находя протолиберальные настроения у Юрия Андропова и Алексея Косыгина, обеляя и реабилитируя Григория Распутина и августейшую семью. Однако общий тренд очевиден. Вся слава и доблесть России принадлежат истории (советской и имперской), в то время как весь негатив сосредоточен в России постсоветской (то есть в нашем современном государстве).

Между тем, нравится это кому-то или нет, но лидеры всех нынешних рейтингов стали президентами и премьерами именно постсоветской (а не имперской или коммунистической) России. Они стал таковыми благодаря успехам и провалам ее создателей, среди которых Егору Гайдару по праву принадлежит одно из первых мест.

Вообще Гайдар – одна из наиболее парадоксальных фигур российской политики. Не будучи ни дня президентом страны или полноценным главой правительства (с формально-правовой точки зрения) и даже занимая ответственные правительственные посты немного больше года, именно Гайдар в глазах его оппонентов (и массы населения) является главным виновником всех российских бед и катастроф. Хотя элементарный здравый смысл мог бы подсказать, что после ухода Егора Гайдара из высших эшелонов исполнительной власти (первый раз в декабре 1992 года и второй раз - в январе 1994 года, когда он проработал предварительно вице-премьером в течение четырех месяцев) многочисленные «ошибки» реформатора можно было бы неоднократно исправить. А если их не исправляли его последователи, то, наверное, на то были серьезные основания. И уж никак не личные симпатии к Егору Тимуровичу. 2 января 1992 года правительство России, формально возглавляемое Борисом Ельциным, а фактически Гайдаром, начало путь от директивно-плановой модели экономики - к рыночной, а 16 января 1994 года главный экономист-реформатор ушел в окончательную отставку с поста вице-премьера. Но закончилась ли с его уходом «эпоха Гайдара»? Насколько вообще востребованы в постельцинской России либеральные ценности, защищаемые реформатором №1 с большевистской пылкостью его деда?

Если бы в нашей стране существовал национальный приз за политическую непопулярность, то его лауреатом без труда мог бы стать Егор Тимурович. Когда Гайдара критикуют национал-коммунисты, аграрии и прочие «крепкие хозяйственники» - это никого не удивляет. Вклад Гайдара в десакрализацию коммунистической социально-экономической практики ни с чем не сравним. Удивляет другое. Наши верные марксисты-ленинцы по-прежнему считают экономиста-реформатора лично повинным во всех экономических трудностях России, в т.ч. трудностях сегодняшних. Егора Тимуровича не жалуют и «центристы» из «Единой России», вменяя ему в вину отсутствие «жизненного опыта» и «практических знаний». Но куда более удивительно то, что Гайдара все последние годы были вынуждены «прятать» от избирателей и собственные соратники. Много ли мы можем вспомнить гайдаровских выступлений, разъясняющих ту или иную позицию правых сил или демократической оппозиции в целом?

Так, может быть, Гайдар вообще не та фигура, чьи дела и идеи стоит детально анализировать? Может быть, перед нами всего лишь политический мечтатель, неудачник не имеющий доверия избирателей и различных элит? Думается, подобного рода выводы отпадут сами собой, если мы обратимся к фактам постгайдаровского периода экономического развития России.

Все преемники Егора Тимуровича начинали с критики либеральной экономической модели, а спустя время становились стихийными монетаристами. Виктор Черномырдин начал с призывов «прекратить базар» при переходе к рынку, а закончил клятвами в верности монетаристскому учению. Евгений Примаков, единственный премьер, поддержанный в 1990е гг. КПРФ, начал с совещаний с советским академическим бомондом, а затем провел через Думу подготовленный либералами бюджет. При соприкосновении с экономической практикой заметно «правели» Олег Лобов и Александр Заверюха, Иван Рыбкин и Юрий Маслюков. Да и нынешние лидеры страны, рассуждая о кризисе нет-нет, да и ввернут что-то из наследия Гайдара. Россия, конечно, дорого заплатила за образование своих премьеров, вице-премьеров и спикеров. Начатые преобразования шли и идут до сих пор принципу «шаг вперед и два назад», дополнялись «рынком согласований» и лоббизмом в самом худшем смысле этого слова. Но в эпоху после Гайдара к российской элите пришло понимание, что экономический либерализм - не прихоть завлабов, «мальчиков в розовых штанишках» и не идея, взращенная за океаном, а единственная реальность. Альтернативой ей является мобилизационная модель экономики, которая привела нашу страну к талонам, всеобщему дефициту и социальной апатии. И многочисленные оппоненты Гайдара вполне освоили рыночные правила игры. Сегодня коммунисты-банкиры, чекисты-предприниматели, собственники приватизированного жилья, ностальгирующие по Брежневу - объективная реальность. И все это вместе взятое - свидетельство грандиозной социальной революции. В стране, где четверть века назад спорили о допустимости частного извоза, и где городское население впервые превысило сельское только в начале 1960-х гг.! Но популярность Егора Тимуровича, несмотря на все это, находится на нулевой отметке. Для объяснения этого парадокса хочется обратиться к словам самого реформатора. Говоря о Черномырдине, Гайдар выдвинул тезис о большой плате страны за экономическое образование премьера.

Трагедия Гайдара состояла в том, что, будучи незаурядным экономистом, он допустил две гигантские ошибки, ставшие причиной описанного выше парадокса. Ошибка его не в том, что он не знал советскую экономику. Именно это «незнание» позволило ему стать качественным внешним антикризисным управляющим страны и провести преобразования, на которые у других ушли бы годы и десятилетия. Просчеты его - иного свойства. Он пришел в правительство с презумпцией виновности, заранее объявив реформы непопулярными, а себя - камикадзе. Гайдар ошибся в собственном народе, заранее полагая, что в «этой стране» живут одни «совки», ни к какому рынку не готовые. Однако за годы реформ больше половины населения страны ушло в частный сектор, освоив рынок. Несмотря на гнетущую коррупцию, социальную зависть многочисленных соседей и прочие факторы. Этот факт опроверг воззрения Гайдара со всей очевидностью.

Будучи экономическим либералом, Гайдар не до конца осознал необходимость патриотической составляющей политической практики либералов. В России существует гораздо большее количество сфер и проблем (по сравнению с Европой), в которых негосударственное регулирование принципиально невозможно. Сюда можно отнести протяженные государственные границы (а значит - необходимость наличия численно крупных вооруженных сил, полицейских структур и органов безопасности, бюрократии вообще). В этом же ряду и такая проблема, как различные по своему социально-экономическому, политико-правовому и социокультурному уровню и развитию регионы, что требует от государства значительных усилий по их разумной гомогенизации, формированию единства из всего многообразия отдельных частей. В нашей стране у народа отсутствуют развитые традиции местного самоуправления и низовой организации (Вече и казачий круг оставим историкам). При этом речь идет именно о позитивной низовой организации, а не о формировании незаконных вооруженных формирований и диверсионно-террористических групп. Российское общество также имеет серьезный запрос на патерналистские настроения. Игнорировать это, по меньшей мере, неразумно. Тезисы, обозначенные выше, вовсе не означают необходимости отказаться от либеральных принципов строительства экономики и не являются призывом вернуться в славное сталинское прошлое. Речь идет о другом. Эти «нерыночные» сферы не должны признаваться менее значимыми, чем те, где преимущества свободной экономики очевидны. Иначе неизбежно то, что произошло в нашей стране после краха советского коммунизма и распада СССР, когда рынок проник в те сферы, в которые он не должен был проникать по определению (армия, милиция, сфера безопасности).

Таким образом, становится очевидным, что без «национализации либерализма» реформы не будут восприниматься как свои, а реформаторы будут рассматриваться только как русские американцы. Следовательно, у российских либералов впереди непочатый край работы по исправлению политических ошибок выдающегося экономиста. Признавая при этом его громадный вклад в дело российского реформаторства и теоретическое осмысление нашего «переходного периода» (чего стоит только одна его книга о распаде Советского Союза)!

Версия для печати