29.12.2009 | Алексей Макаркин

Год дискуссий

На мой абсолютно субъективный взгляд главное событие 2009 года – фильм Павла Лунгина «Царь». Фильм о средневековой Руси, о власти и обществе, о государе и народе, о вечных проблемах российской исторической спирали. О том, как абсолютная власть развращает абсолютно, но человек, даже находящийся при власти, может сохранить гордость и независимость. Взаимное непонимание героев Мамонова и Янковского закономерно – они современники, люди одной религии (и глубоко верующие, хотя и по-разному), оба, безусловно, патриоты своей страны. И, в то же время, один ради власти растоптал в себе все человеческое, тогда как второй потерял все (сан, а затем и жизнь), но сохранил человечность. Одиночество Иоанна и мученичество Филиппа были следствием их сознательного жизненного выбора. «Царь» по своей глубине при внешней немногословности, даже аскетичности - редкость в мире современного российского коммерческого кино. Такие явления соединяют нашу сиюминутность с вечностью – и тем самым значительнее, чем многие текущие события, сейчас представляющиеся нам важнейшими.

Также вполне естественно, что фильм Лунгина стал предметом жаркой политизированной дискуссии – одной из многих, проходивших в 2009 году. Мы снова и снова возвращаемся к мучительным проблемам, которые в благополучной Европе представляются давно решенными. Тема власти и насилия над личностью – и вновь возникает проблема не столько средневекового Ивана Грозного, сколько вполне актуального Сталина, которого в предшествующие годы чуть было ни произвели в эффективные менеджеры, модернизаторы России. И показательно, что против хотя бы частичной, чуть стыдливой моральной реабилитации генералиссимуса выступили не только либералы, но и православная церковь (устами владыки Илариона, ближайшего соратника нового патриарха Кирилла), и президент Медведев.

Тема свободы выражения собственного мнения – и, в качестве примера, известное «дело Подрабинека», поставившее нелегкий вопрос. Может ли общество позволить свободно участвовать в полемике человеку резкому, неудобному, высказывающему порой более чем спорные мысли, способные оскорбить заслуженных уважаемых людей? Или же круг участников дискуссий должен быть искусственно ограничен только проверенными людьми, вписывающимися в рамки заранее определенного консенсуса. Итоги этого дела – в том числе вырвавшиеся на поверхность противоречия во властных структурах – показали, что внеконсенсусные мнения высказывать возможно. Разумеется, если они не нарушают Конституцию: не сопровождаются призывами к насилию или не носят ксенофобского характера.

Тема милосердия – и дискуссия в Интернете и за его пределами по поводу освобождения Светланы Бахминой. Казалось бы, все ясно – женщина, осужденная не за насильственное преступление, не опасная для общества, имеющая двух несовершеннолетних детей и родившая в заключении третьего ребенка, должна быть освобождена. Но и здесь была жаркая дискуссия, перешедшая из 2008-го в 2009-й, с псевдожегловскими аргументами типа «воровка должна сидеть в тюрьме». И не без проблем, не сразу, но восторжествовал гуманный цивилизованный подход, нашедший отражение в судебном решении об условно-досрочном освобождении.

Тема из совсем другой сферы, внешнеэкономическая, но с политическим подтекстом – насколько могут быть эффективны экономические структуры, принадлежащие государству и возглавляемые получиновниками-полуменеджерами, над которыми нет эффективного контроля со стороны собственника. Дискуссия о судьбе госкорпораций шла почти весь год – от малозаметной инициативы президентского совета по кодификации, включающего светил юридического мира, предложивших упразднить эти структуры, до аналогичного тезиса из послания Медведева Федеральному собранию, вслед за которым последовало указание об их дальнейшей судьбе. Которая, как уже сейчас ясно, будет серьезно отличаться от масштабных планов Сергея Чемезова, казавшихся обреченными на успех еще в 2008 году.

Обострившиеся дискуссии – это не прихоть либералов, почувствовавших, что их интеллект снова может быть востребован. Тех же церковных деятелей, осуждающих Сталина, к либералам никак не отнесешь – они консерваторы, но не обскуранты. Противники госкорпораций могут быть экономическими либералами, не склонными форсировать политические преобразования. Многочисленные дискуссии – признак того, что жесткая вертикаль, навязывающая рамки консенсуса (и в любой момент способная односторонне изменить правила игры), не способна обеспечить эффективную коммуникацию власти и общества. Власть замыкается в собственной непогрешимости; она вполне удовлетворена тем, что народ безмолвствует. А народ, тем временем, действительно не собирается бунтовать, но отвечает власти цинизмом и скепсисом, общим недоверием ко всем официальным начинаниям.

В условиях всеобщего безразличия можно закрывать глаза на растущие проблемы. На отсутствие инновационной экономики и полыхающий Северный Кавказ (проблемы последнего удобно списать на «внешний фактор», сговор исламского фундаментализма и мирового империализма). На аварии и катастрофы, многие из которых являются следствием преступной безответственности, помноженной на системную коррупцию – в 2009 году наиболее трагичными событиями этого рода стали авария на Саяно-Шушенской ГЭС и пожар в пермском клубе. На то, что Россию все меньше понимают на Западе, а новоявленные партнеры (типа Чавеса) стремятся использовать ее в собственных интересах – и, как Ахмадинежад, очень обижаются, когда это не получается.

В этих условиях инициатива президента Медведева, выдвинувшего план модернизации страны, выглядит попыткой превентивными мерами остановить начавшуюся эрозию – пока это можно сделать в эволюционном режиме. Опыт Горбачева показывает, что происходит со страной и ее властью при запоздании с принятием модернизационных решений - Медведев пытается этого избежать. Получит ли он поддержку со стороны общества? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Общество хочет стабильности при некоторых улучшениях (повысить зарплаты и пенсии, построить новые предприятия, улучшить состояние дел в сельском хозяйстве – именно эти сферы экономики для россиян являются приоритетными, как и 20, и 50 лет назад), но опасается серьезных изменений. В исторической памяти народа уже «отложилось» множество нереализованных обещаний – от коммунизма в 80-м году до реформ без шока. Общество осторожно и недоверчиво, но оно может поверить Медведеву, если убедится в необходимости модернизации и увидит хотя бы демонстрационный эффект от первых принятых серьезных мер.

При этом изменения будут носить эволюционный характер – время для этого еще есть. Медведев по своей природе не революционер, а Россия действительно исчерпала лимит революций. Большую роль в успехе изменений может играть состояние диархии, эффективность взаимодействия лидеров. «Повестки дня» Медведева и Путина различны – если для президента модернизация является комплексным проектом и стратегической задачей, то для премьера – скорее, средством для решения конкретных экономических проблем. Однако эти разные программы не носят антагонистического характера, они, в принципе, совместимы, хотя и не без проблем. Видимо, в будущем году политико-экономический курс будет проводиться на основе этого «совмещения» - вопрос в том, насколько модернизационные меры будут системными и эффективными.

Алексей Макаркин - первый вице-президент Центра политических технологий

Версия для печати