15.04.2010 | Сергей Маркедонов

Иран: между идеологической догмой и прагматизмом

13 апреля 2010 года в столице США закончил работу беспрецедентный ядерный саммит. В его работе участвовали представители 47 стран, а также влиятельных международных организаций (ООН, МАГАТЭ). Одним из центральных пунктов повестки дня саммита стала «ядерная программа» Ирана. Как найти оптимальный путь, который обеспечил бы отказ Тегерана от разработки ядерного оружия? Адекватный ответ на этот вопрос так и не смогли найти участники саммита...

Между тем «иранский вопрос» намного более широк и разнообразен, нежели стремление обзавестись «исламской ядерной бомбой». «Наверное, в мире нет другого человека, который оказывал бы такое большое влияние на современную политику и в то же время был бы столь непонятен и малоизвестен, как аятолла Али Хаменеи. Высший руководитель Ирана. Он не диктатор, но и не демократ, в нем сочетается и то, и другое». Оценка известного специалиста по Ирану, эксперта Фонда Карнеги Карима Саджапура, данная им иранскому рахбару (высшему руководителю) вполне применима и в целом к стране, без участия которой сегодня невозможно разрешить геополитические проблемы Ближнего Востока и Персидского залива, Афганистана и Центральной Азии, Большого Кавказа. Внешнеполитическая линия Тегерана не так проста и однозначна, как многим кажется на первый взгляд.

С одной стороны, Иран по праву считают экспортером «исламской революции». Тегеран поддерживает немало террористических группировок, выступающих с последовательно экстремистских позиций. И эта его деятельность приводила к вполне зримым результатам. Вспомним хотя бы действия «Хизбаллы» в Ливане в 2006 году! В последние годы Тегеран не удовлетворяет роль быть покровителем лишь одних шиитов. В декабре 2008 года Иран поддержал суннитскую организацию «ХАМАС», которая уже не один год ведет борьбу с главным геополитическим противником Тегерана Израилем. Но дело не только в поддержке радикальных исламистских течений. На идеологическом уровне представители Ирана все чаще говорят об «интеграционных» устремлениях, нацеленных на объединение всех мусульман. И, вероятно неспроста на официальном сайте Али Хаменеи его должность определяется, не как рахбар («высший руководитель») Ирана, а как «высший руководитель мусульман».

С другой стороны, Иран является одной из самых демократических стран исламского мира, за исключением разве что подчеркнуто светской Турции. В стране регулярно проводятся президентские и парламентские выборы, в ходе которых идет жесткая конкурентная борьба, а окончательный результат невозможно предсказать заранее. «Успех Ахмадинежада на выборах 2005 года (первый электоральный успех нынешнего иранского президента - С.М.) застал аналитиков и обозревателей врасплох по той причине, что Тегеран- это далеко не весь Иран», - справедливо замечает Карим Саджапур. Именно поэтому, с его точки зрения, «исход национальных выборов все в большей мере зависит от избирателей, живущих вне Тегерана, где явка избирателей низкая». Во многом непредсказуемыми были и последние (десятые по счету после свержения шаха) выборы 12 июня 2009 года, когда победа Махмуда Ахмадинежада (на этот раз фаворита предвыборной гонки) вызвала массовые акции протеста его главного оппонента, бывшего премьер-министра Мир Хоссейна Мусави. Конечно же, оценка этих выборов, данная министром иностранных дел Ирана Манучехром Моттаки (как «самых громких и самых честных в мире») справедлива лишь в ее первой части. Интерпретация итогов голосования действительно привела к уличным эксцессам, получившим значительный резонанс. Однако нельзя не отметить определенной позитивной динамики. Это были первые выборы, на которых кандидаты участвовали в теледебатах в прямом эфире, а явка на них составила рекордные 85%. Шесть 90-минутных программ транслировались в прямом эфире иранским спутниковым телеканалом «Channel 3». Отметим также, что же упомянутый нами Али Хаменеи в демократических выборах видит один из инструментов распространения «исламских ценностей» и сокрушения «ставленников Запада».

В этой связи перед экспертным и политическим сообществом и России, и Запада стоит серьезная задача по формированию адекватного и нелинейного представления о внешнеполитической линии Ирана. Для реализации этой задачи необходимо в первую очередь отказаться от представления о строго идеологическом характере иранской внутренней и внешней политики. Да, Иран последовательно борется против «Большого Сатаны» (США) и «сионистской угрозы» (Израиль). Иногда выпады против Вашингтона и Иерусалима выглядят карикатурно неадекватными. Чего стоят одни только попытки отрицания Холокоста! Когда в июне прошлого года Азербайджан посетил президент Израиля Шимон Перес, начальник иранского генштаба Хасан Фирузабади призвал к необходимости закрыть посольство Израиля в Баку. Но в то же самое время надо понимать, что эта страна не застыла раз и навсегда в точке 1979 года. Как справедливо полагают аналитики влиятельной американской корпорации RAND, хотя «иранская стратегическая культура содержит компоненты, стимулирующие самоуверенность и агрессивность, в ней весьма сильны и элементы сдержанности и прагматизма». И примеров демонстрации такой «сдержанности» немало.

Представления о строго идеологическом характере иранской дипломатии укоренились в США и в Европе, начиная с 1979 года по многим причинам. Здесь надо принять во внимание и личностный фактор, и переоценку харизматического аятоллы Хомейни, и влияние советологии. Эта специфическая отрасль знания также недооценивала прагматическую составляющую внешней политики СССР и напротив считала советский курс продолжением теоретико-методологических дискуссий вокруг марксизма на практике. Между тем, и политика СССР, и политика Исламской Республики Иран была перманентным колебанием между объективно необходимым национальным эгоизмом и прагматизмом и субъективным стремлением защитников «идейной чистоты» к сохранению «верности заветам и идеалам».

Иран в недавнем прошлом и в настоящем не раз доказывал, что национальные интересы для него важнее, чем религиозная чистота. В пользу этого тезиса говорят многолетние конструктивные отношения Тегерана с Ереваном. Фактически Иран (наряду с Грузией) является для христианской Армении вторым «окном в мир» в условиях турецко-азербайджанской блокады. 14 мая 2009 года Иран приступил к поставкам газа в Армению по газопроводу Иран-Армения, строительство второй очереди которого было завершено в конце 2008 года. В рамках программы «газ в обмен на электроэнергию» Армения расплачивается за поставляемый Ираном газ электроэнергией из расчета 3 кВтч за один кубический метр газа. При этом рассматриваются возможности для дальнейшего увеличения объемов поставок газа. Помимо этого проекта планируется реализация проекта строительства нефтепровода Тебриз (Иран)-Ерасх (Армения) стоимостью в 250 млн. долларов. В апреле 2009 года в столице Армении был подписан «Меморандум о сотрудничестве в реализации проекта строительства железной дороги Армения-Иран». Реализация проекта рассчитана на 5 лет. Конструктивностью отличаются и взаимоотношения Тегерана и Тбилиси (несмотря на стратегический характер американо-грузинских отношений). Во время топливного кризиса, возникшего в Грузии в феврале 2006 года, Иран оказал этой кавказской республике определенную помощь. В августе 2006 года президент Саакашвили через заместителя главы иранского МИД Мехди Сафари даже передавал приглашение своему иранскому коллеге посетить Тбилиси. Когда же в июне 2007 года официальный Тбилиси принимал решение об увеличении грузинского военного контингента в Ираке, то с иранской стороной были также проведены определенные консультации, что позитивно восприняли в Тегеране. Заметим, что представители Ирана выразили неготовность признать независимость Абхазии и Южной Осетии (хотя горячая нелюбовь к Вашингтону объективно толкала Тегеран к такому шагу).

Другой пример - двусторонние отношения между двумя мусульманскими соседями (к тому же в этих странах большинство придерживается шиитского вероучения) Азербайджаном и Ираном, которые не раз после распада Советского Союза переживали драматические периоды (особенно в начале- первой половине 1990-х гг.). На эти негативные процессы влияли такие факторы, как ориентация Баку на векового стратегического оппонента Тегерана Анкару, проблема разделенного азербайджанского этноса, а также интерес Азербайджана к Израилю (и израильскому лобби в США, как противовес армянскому).

На среднеазиатском театре Тегеран также показывал свою готовность к прагматическим действиям. Во многом благодаря стараниям тогдашнего министра иностранных дел Ирана Али-Акбара Велаяти 17 сентября 1994 года в Тегеране было подписано Соглашение о прекращении огня между исламистами и сторонниками светской власти во время гражданской войны 1992-1997 гг. в Таджикистане. По справедливому замечанию востоковеда Алексея Кузьмина, это Соглашение было «первым реальным шагом в почти безрезультатном до того времени межтаджикском диалоге». Таким образом, поддержка стабильности в персоязычном Таджикистане (то есть национальный, а не идеологический интерес) оказалась для Тегерана более важным приоритетом, чем реализация «исламского проекта». Не раз в прагматическом ключе Иран действовал и в Афганистане. С самого начала восстановления Афганистана Исламская Республика заняла (наряду с Западом) одно из центральных мест в этом процессе. На восстановление Афганистана, например в 2002-2004 гг. Тегеран отпустил 500 млн. долларов безвозмездной помощи. Это равнялось 46,1% от всех средств, выделенных в то время на восстановление афганской экономики.

Интересный пример логически противоречивой иранской политики демонстрируют и взаимоотношения Москвы и Тегерана. При рассмотрении «чеченской проблемы», ситуации в Дагестане и в Ингушетии представители официального Тегерана всячески стремятся подчеркнуть, что религиозный радикализм на российском Северном Кавказе связан не с шиитским исламом, а с салафитским (долгие годы главным идеологическим оппонентом Ирана была Саудовская Аравия, поддерживающая салафитов). Вместе с тем радикальные исламистские группировки, поддерживаемые Ираном по всему миру (та же «Хизбалла»), рассматривают Чечню как часть «мирового джихада», а религиозных экстремистов из Северного Кавказа представляют как «борцов за веру».

Таким образом, следует признать, что внешняя политика Ирана является многослойной. И под слоем воинственной клерикальной риторики можно (и нужно) отыскивать прагматические резоны и конструктивное поведение. В этой связи сосредоточенность исключительно на режиме санкций не может быть эффективной. Об этом на вашингтонском саммите наиболее четко говорили представители Индии (вот уж кого сложно заподозрить в симпатиях к радикальным исламистам). Как бы то ни было, но при всех внутренних различиях, существующих у иранских политиков (вряд ли кто-то всерьез будет полностью отождествлять Ахмадинежада, Мусави, Рафсанджани), относительно геополитической самостоятельности Ирана достигнут консенсус. Региональная сверхдержава - вот та цель, которая объединяет и иранских «охранителей», и умеренных «либералов». Велик риск того, что внешнее давление (американо-европейское или даже совместный прессинг США, России, ЕС или даже КНР) только консолидирует иранцев на основе «патриотической идеологии».

В этой связи намного более перспективной видится линия на постепенное втягивание Тегерана в международные проекты, интересные ведущим мировым игрокам (США, ЕС, Китай, РФ, Индия). По справедливому замечанию афганского журналиста Мирвайса Тарина, проблема Афганистана сегодня является фактически единственным вопросом международной политики, который «объединяет позиции разных государств мира». В самом деле, вряд ли во всем мире найдется такая «горячая точка», которая бы делала возможной кооперацию (пусть и с оговорками и условностями) Ирана и Запада. Между тем, представители американской администрации не раз публично высказывались за необходимость участия Тегерана в международных конференциях по Афганистану. Вряд ли без участия Ирана широчайший спектр ближневосточных проблем будет решен. Более активное вовлечение Тегерана позволило бы активизировать внутри страны сторонников «прагматического» направления внешней политики, которые могли бы, если не пойти на уступки, то рационализировать отношения Ирана с Западом, уйти от ненужной демонизации США. И, таким образом, существенно изменить геополитические акценты.

Версия для печати