20.09.2010 | Алексей Макаркин

Правовой нигилизм и грубый индивидуализм

Правовой нигилизм тесно связан с более глобальной проблемой ментального характера. Российское общество грубо индивидуалистично по своему характеру, крайне слабы социальные связи. Люди живут по принципу «каждый за себя». Конечно, есть исключение – прекрасное, благородное волонтерское движение, сбор средств для несчастных детей, которым требуется немедленная дорогостоящая операция. Однако в такой работе принимает участие явное меньшинство граждан, большинство же руководствует принципом «моя хата с краю». Особенно, если эта хата не слишком богата, и каждый рубль на счету. Вопрос об уважении к праву в этой ситуации становится сугубо риторическим.

Разумеется, эрозия институтов гражданского общества свойственна современному миру в целом, однако для России эта тема является особенно болезненным. Начнем с того, что в стране существовали традиции коллективизма (общинности), которые со временем стали частью национальной мифологии. Особенно в связи с тем, что эта мифология поддерживалась на властном уровне как в царское, так и в советское время – разумеется, в разных форматах, свойственных различным вариантам традиционного общества. «Народность» была необходимым звеном уваровской триады, ставшей признаком перерастания петровской империи в национальное государство. «Единица – кому она нужна; голос единицы тоньше писка», - провозглашал пролетарский поэт Владимир Маяковский. Другое дело, что если в досоветское время существовал ряд автономных гражданских институтов – от церковных приходов (более того, перед 1917 годом существовала тенденция к расширению их самостоятельности) до научных организаций. В советское время все подобные структуры были деавтономизированы, поставлены под жесткий контроль государства.

Коллективизм был обязательной составляющей коммунистической идеологии. Однако этот принцип оказался в значительной мере дискредитирован уже к концу 60-х годов, когда закончился период искреннего энтузиазма. Его место как раз и занял индивидуализм, с которым безуспешно боролись официальные идеологи, безуспешно обличая «мещанство» и «вещизм». В постсоветское время ситуация еще более осложнилась. Если раньше значительную роль в жизни человека играл институт семьи в широком смысле (включавшей даже некоторых дальних родственников), то сейчас он сузился до «ячейки общества». Традиционное общество, где «без спроса ходят в гости» и «рождение справляют и навеки провожают всем двором», сменилось обществом атомизированным. Характерно, что сейчас люди с осторожностью дают деньги взаймы даже близким родственникам, часто не надеясь, что те выполнят устные договоренности, которые в традиционном обществе носят обязательный характер, а их нарушение являются исключением. Разложение традиционного общества, а не только социально-экономические проблемы, стали причиной сильнейшего стресса у многих пожилых людей, не приспособленных к жизни в изменившихся условиях. И уже никогда к ним не адаптирующихся.

В условиях доминирующего неограниченного индивидуализма правовое поведение людей деформируется. Стремление к личному успеху – вполне естественное и закономерное – не сопровождается наличием ограничителей, которые создают укорененные в обществе гражданские институты. Однако сформировавшиеся за последние два десятилетия структуры слишком слабы, но при этом еще и подвергаются административному и информационному давлению. Периодические благожелательные сигналы со стороны государства нивелируются негативной правоприменительной практикой, при которой чиновники нередко руководствуются выборочным подходом, делением организаций на «лояльные» и чуждые.Что делать в этой ситуации? Представляется, что достичь быстрых результатов не удастся, многие процессы должны проходить снизу и могут быть лишь стимулированы сверху. «Архитектурный» подход к выстраиванию гражданского общества может привести лишь к появлению имитационных «вертикальных» структур, неспособных заслужить реальный авторитет у населения. Однако кое-что уже можно предложить сейчас. Во-первых, отказаться от существующей политики в отношении «общественников», начать с ними нормальный систематический диалог, жестко наказывать за нарушения их прав. Понятно, что трудно сотрудничать с людьми «неудобными», ершистыми, часто подходящими к проблемам с эмоциональных, а не привычных для «государственных людей» рациональных позиций. Но без этого невозможно как создание настоящего гражданского общества, так и модернизационный процесс. Вспомним роль, которую «неудобные» активисты в США сыграли в борьбе за гражданские права, которая серьезно преобразовала страну.

Во-вторых, делать ставку на престижность граждански ответственного поведения людей. Сейчас это может показаться идеализмом, но без «идеалистического» элемента, если исходить только из прагматических соображений, модернизация невозможна. Приведем в пример опыт Великих реформ Александра II, проведенных молодыми «либеральными бюрократами», безусловно, ориентированными на карьеру (и неплохо ее делавшими), но, одновременно, стремившимися к достижению «общего блага». Почему же такая ситуация принципиально невозможна сейчас, когда прозрачность и уважение к гражданским институтам (и, соответственно, к праву) становится неотъемлемой частью менталитета современного цивилизованного общества, составной частью которого хочет быть, по крайней мере, активная часть («передовая группа») россиян?

В-третьих, обществу для совместных действий нужен привлекательный ориентир для развития. Надо понимать, куда мы идем, какие цели ставим. Понятно, что советский период истории в значительной степени скомпрометировал саму идею общественного целеполагания, но постановка реальных задач может выступить объединяющим фактором. Не стоит стыдиться термина «догоняющее развитие» - в российской истории не в первый раз приходится догонять ушедших вперед, освоивших новые технологии и внедривших более совершенные управленческие практики. В XIX веке и суд присяжных, и адвокатуру, и железнодорожные технологии, и методики госконтроля пришлось брать у Европы – и ничего, справились. Важно только, чтобы развитие носило поступательный характер, а не проходило по принципу «два шага вперед, шаг назад». А то и еще хуже, прямо по-ленински: «Шаг вперед, два шага назад».

Алексей Макаркин - первый вице-президент Центра политических технологий

Версия для печати