27.10.2011 | Элла Панеях

Господин следователь

Дискуссия о положении заключенных, возобновляемая после каждой новой смерти, пока сводится к требованиям привести в порядок условия содержания в сизо. Проблема, однако, на самом деле намного шире.

Состояние следственных изоляторов в России возмутительно, спору нет. Условия там без преувеличения пыточные — намного хуже тех, в которых находятся уже осужденные люди в колониях, по крайней мере в колониях общего режима. Нечеловеческая скученность, скудная еда, отсутствие движения и воздуха, содержание заразных больных вперемежку с еще не заразившимися — перенести несколько месяцев такой жизни без серьезного ущерба для здоровья практически невозможно.

Но состояние сизо лишь часть беды. Заключение под стражу рутинно используется даже не как способ силового давления на подследственного, а просто для того, чтобы ограничить его возможности защищаться от обвинения: общаться с адвокатами, собирать доказательства в свою защиту, элементарно писать жалобы на незаконные действия правоохранителей.

Было бы несправедливо сказать, что это чисто российская проблема. Везде в мире детективы с большим удовольствием пользуются своей привилегией запереть подозреваемого. Просто для облегчения собственной жизни. Гораздо проще работать, когда человек, с которым ведешь воспетые мировой литературой и кинематографом следовательские поединки, в этот момент находится в полной изоляции: отрезан от информации, привычного окружения, поддержки близких, дезориентирован новыми — и жутковатыми, как любая неволя, даже чистенькая и относительно безопасная, — условиями жизни. И еще наблюдает, как рушится его старая жизнь — дела, работа, социальные связи. Еще до всякого приговора заключенный уязвим — это удобно.

Все это происходит с людьми, которые по закону являются полноправными гражданами, ни в чем преступном еще не уличенными. В российском случае ситуация усугубляется тем, что следователь фактически является единоличным хозяином судьбы подследственного в вопросе о заключении под стражу. Закон (ст. 97 Уголовно-процессуального кодекса РФ) ограничивает основания для избрания меры пресечения — не конкретно заключения под стражу, замечу, а вообще хоть какой-то, хоть подписки о невыезде, которая на практике просто рутинно берется со всякого подследственного, — ровно тремя ситуациями: 1) обвиняемый (подозреваемый) может скрыться до суда; 2) может продолжить заниматься преступной деятельностью; 3) может угрожать свидетелю или уничтожить доказательства. По идее следователь именно это должен доказывать прокурору, а тот в суде: что у обвиняемого есть как намерение, так и физическая возможность совершить одно из этих трех действий — каждое из которых является, заметим, самостоятельным преступлением, часто караемым более жестко, чем то, в чем человека уже обвиняют. На практике прокуратура такие ходатайства поддерживает почти автоматически — поток проходящих через нее запросов просто не оставляет места для внимательного рассмотрения каждого случая, а привлечь прокурора к ответственности за неправильно принятое решение практически невозможно.

Следователь еще может ответить за результаты своих действий, если подследственный окажется «непростой»; даже судья может. На прокурора же в России ближе «списка Магнитского» ничего не придумано. Суды, в свою очередь, не менее рутинно принимают сторону прокуратуры. В 2010 г. суды рассмотрели 165 232 ходатайства о заключении под стражу и удовлетворили 90% из них. Примерно 150 000 человек отправились за решетку. Если буквально понимать нормы процессуального права, то это значит, что по каждому из них стороне обвинения удалось убедить судью, что человек, виновность которого они только собираются еще доказать, намерен и способен совершить одно из трех достаточно тяжелых преступлений: сбежать, повторно совершить то же самое, в чем его уже обвиняют, заняться запугиванием свидетелей. По факту это значит, что судьи с пониманием отнеслись к желанию следователя облегчить себе жизнь. О степени автоматизма процесса говорит тот факт, что и в прокуратурах, и в судах по делам этого рода устанавливаются дежурства: неопытный судья в очередь с другими такими же периодически освобождается на день от остальных дел и садится на штамповку «текучки».

Предварительное заключение — т. е. право государства отправить человека в тюрьму по простому подозрению в некоем намерении только под обещание в будущем доказать его вину в уже совершенном деле (большего даже формально не требуется) — должно, строго говоря, быть редчайшим исключением в любом случае. Но при таких судах, таком следствии и такой прокуратуре, какие мы имеем здесь и сейчас, предельное ограничение использования этой меры просто необходимо. В том же 2010 году суды приговорили к лишению свободы по уголовным делам 277 000 человек. У этих людей была какая-никакая процедура, был состязательный процесс и был очень приличный — намного больше половины — шанс, что суд в итоге выберет санкцию, не связанную с пребыванием в местах заключения. Еще полторы сотни тысяч — больше половины от этого количества — были брошены в застенок, причем в намного более суровый застенок, просто так, практически по решению следователя. Чтобы не мешались под ногами, пока на них дело шьют.

Элла Панеях — ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения

Материал опубликован на сайте Vedomosti.ru 27.10.2011

Версия для печати