09.11.2011 | Валерий Выжутович

Приговор выносит митинг

Ирина Добржанская, совершившая ДТП в Брянске, в припадке самообвинения попыталась свести счеты с жизнью. Сейчас она находится в психиатрической клинике. Там установлены несколько полицейских кордонов. Но это не потому, что пациентка может сбежать и скрыться от правосудия. Охрана нужна для другого: в любую минуту в палату может ворваться толпа и учинить самосуд.

Добржанской 20 лет. Месяц назад, находясь за рулем автомобиля, она сбила на пешеходном переходе мать с трехлетней дочкой. Женщина чудом выжила, а девочка погибла. И теперь жители Брянска требуют… Честного, объективного расследования в рамках уголовного дела? Всестороннего, непредвзятого судебного разбирательства? Справедливого приговора? Нет, они требуют расправы. И сами готовы эту расправу вершить.

Сначала на месте ДТП состоялся стихийный митинг. На него пришли несколько сотен человек. Они держали в руках фотографии погибшей девочки, а также портреты Добржанской в тюремной робе и с надписью «Тюрьма!» Потом возбужденные граждане устроили пикет под окнами квартиры, где проживают Добржанские. Опасаясь расправы, мать Ирины обратилась в полицию. «Люди грозятся закидать нас камнями, - говорит она. - Все словно озверели. Мы очень переживаем и боимся за наши жизни». Еще она говорит, что ей непрерывно звонят по телефону и обещают довести Ирину до суицида.

Что-то подобное я однажды уже видел. В разгар перестройки, когда гласность била через край, все двери, в том числе и двери суда, настежь открывались, довелось мне писать об одном громком во всех отношениях процессе. Преступление (убийство с отягчающими обстоятельствами) было совершено в небольшом городке, захолустном райцентре, там же и слушалось дело. Заседания проходили в Доме культуры. К утру туда стекались местные жители. Входили, переговариваясь, в дверь с прибитой над ней табличкой «Зрительный зал», удобно рассаживались, толпились в проходах. Стариков и старух, вечных спутников нашей Фемиды, было негусто, среди публики уверенно преобладали сорокалетние, большей частью женщины, взволнованные, принаряженные как на праздник. И вот над партером сгущались сумерки, а оснащенная микрофонами сцена, наоборот, плавно высвечивалась, конвой выводил подсудимого, следом из-за кулис на подмостки выступали судьи, прокурор, адвокаты… Зал замирал в предвкушении зрелища. Что-то нестерпимо театральное было во всем этом.

Подсудимый сидел к залу спиной, вздрагивающей, когда чей-либо голос истошно заводил: «Ты рожу свою поганую не ховай, а погляди людЯм в глаза! Скот ты безрогий, ирод окаянный!» - «Прошу суд оградить меня от оскорблений». На эту законную, в сущности, просьбу зал реагировал ревом: «Расстрелять! Повесить, как собаку!» Кто-то уже рвался на сцену - приводить приговор в исполнение. Тогда поднимались с мест крепкие, рослые ребята с дубинками на поясе и короткоствольными автоматами через плечо - отряд милиции особого назначения. В перерыве судья говорил мне: «Я пятнадцать лет на процессах, навидался всякого, но чтобы вооруженный отряд поддерживал порядок в зале - такого не припомню». ОМОН… Нежданное участие этого действующего лица в судебном заседании дало основание говорить о первых издержках зарождавшейся демократии, о новом явлении, суть которого в том, что приговор выносит толпа, а она, как всегда, безошибочно знает, кому, за что и сколько полагается.

На том судебном процессе столкнулись право и политика. Право в лице независимого суда и - политика гласности, открытых дверей. Подобные столкновения тогда случались тут и там. И в них нередко побеждала политика. Помню, в Новороссийске разъяренная толпа, угрожая забастовкой, в течение нескольких часов добилась освобождения из-под стражи только что осужденного водителя троллейбуса. Податливость «третьей власти» давлению улицы просто обескураживала. Невольно думалось: неужто вскоре суды так и будут судить - «идя навстречу пожеланиям трудящихся»?

Прошло несколько лет - и маятник качнулся в обратном направлении: многие дела стали рассматриваться в закрытом режиме, в соответствии с повелением судьи: «Прошу посторонних покинуть зал». К «посторонним» причислялись не только праздные зеваки (что в иных случаях, может, и правильно), но и правозащитники, и журналисты. Последних выдворяли сразу, не церемонясь. В тех же случаях, когда репортерам разрешалось войти, их присутствие на процессе обусловливалось всяческими запретами: нельзя делать записи, нельзя вести фото- и телесъемку. Судебные хроникеры униженно выклянчивали разрешение на доступ к информации, хотя по закону о СМИ оно вовсе не требуется. Все это приводило к двояким последствиям: с одной стороны - полный информационный вакуум, с другой - безбрежный простор для слухов, домыслов, всевозможных «экспертных оценок», основанных невесть на чем.

Сделать правосудие более открытым и подконтрольным обществу пока не удается. О зависимости судей, сняв табу с этой темы, прямо высказался президент, призвав искоренить «неправомочные решения по звонку». Выполнима ли эта задача? В судейском сообществе нет на сей счет единого мнения. Кто-то считает, что дальше благих пожеланий дело не пойдет. Потому что таков, мол, менталитет российских начальников: они не могут не приказывать и не допустят независимости судей.

Но важно не только сделать судей независимыми. Не менее важно, чтобы, освободившись от стороннего влияния, они не превратились в замкнутую касту.

Вообще-то открытое, гласное судопроизводство, как и обнародование решений и прочих сведений о процессе (кроме дел, доступ к которым ограничен законом) гарантированы 123-й статьей Конституции. Но если бы реальная судебная практика всюду и всегда находилась в согласии с конституционными постулатами, в дополнительных законодательных мерах не было бы необходимости. Значит, все же она имеется, если был принят закон «Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов». Он предусматривает обязательную публикацию судебных решений и приговоров. Но почему-то эта норма - несомненно, демократическая - содержит изъятия: «В целях обеспечения безопасности участников судебного процесса из указанных актов исключаются персональные данные, кроме фамилий и инициалов истца, ответчика, третьего лица, гражданского истца, гражданского ответчика, осужденного, оправданного, лица, в отношении которого ведется производство по делу об административном правонарушении, секретаря судебного заседания, рассматривавших (рассматривавшего) дело судей (судьи), а также прокурора, адвоката и представителя, если они участвовали в судебном разбирательстве. Вместо исключенных персональных данных используются инициалы, псевдонимы или другие обозначения, не позволяющие идентифицировать участников судебного процесса». Какой же тогда смысл предавать огласке судебные решения и приговоры, если засекречены их фигуранты?

Реформа судебной системы пойдет скорее, если будет опираться не только на организационные новации и совершенствование законодательства. Важной ее опорой могла бы стать информационная открытость судов. Важно лишь не выйти за грань, отделяющую право граждан на информацию от стремления улицы вершить свои приговоры. Массовое отлучение от правосудия не приносит блага. Но массовое приобщение к нему ничуть не лучше. Случай в Брянске - еще одно тому подтверждение.

Валерий Выжутович – политический обозреватель, публицист

Версия для печати